Ныне он артист “Ленкома”, часто снимается в сериалах, имеет побочный бизнес. Успешен, богат, знаменит? Но роль в “Маленькой Вере”, кажется, так и осталась недосягаемой. Вскоре на канале ТВЦ состоится его ТВ-дебют в программе “Только для мужчин”.
— Что в вашем понимании “нормальный мужик”?
— В математике есть теорема, а есть аксиома. Теорему нужно доказывать, а аксиому — нет. И такие понятия, как нормальные люди, — это как вода, свет, воздух. То есть то, что не требует объяснения. Вот, например, Караченцов для меня — нормальный мужик.
— А вы о себе можете сказать: и я нормальный мужик?
— Хотелось бы в это верить. Но мы все очень разные. Для кого-то я нормальный человек, а для кого-то — ненормальный. Все относительно. Но мне все-таки кажется, что в эту категорию я попадаю.
— Александр Домогаров, который вел до вас программу, вдруг ни с того ни с сего выплеснул свою личную жизнь для миллионов людей. Мне кажется, это не по-мужски.
— Я не вправе давать оценку поступкам Саши Домогарова. Каждый поступает так, как считает нужным. Я отношусь к Саше с огромной симпатией и никогда не буду его осуждать.
— Вы говорите как верующий человек.
— О вере вообще всуе говорить не стоит. Но человек, живущий так, как живу я, вряд ли может про себя сказать, что он истинно верующий. Ведь даже уныние считается одним из смертных грехов. И у меня оно бывает, хотя я стараюсь с этим бороться. А как можно не замечать красивых женщин?!
— Это вы к пункту “не прелюбодействуй”?
— Да. Как у нас говорится: “Вера вместо дел да обрязчица мне”. К сожалению, на обретение верности нет времени. Даже то, что я говорю, — вера этого не терпит. Она должна быть внутри человека, она должна быть не видна.
— Мудрый ответ. Мудрость тоже должна быть присуща мужчине?
— Не обязательно. Это просто проявление какого-то жизненного опыта. Люди меняются, и было бы странно смотреть на зрелого человека, который прыгает, как мальчишка. Хотя я видел таких детей, которые были мудры с самого рождения.
— А что в этом хорошего? Дети лишаются детства. Говорят, что сохранить мальчишество до старости — это же здорово!
— Это здорово, но надо понимать, что ты должен взрослеть в своих поступках. Это я говорю не про отношение к жизни или к самому себе. К самому себе нужно иронично относиться.
— У вас получается?
— Очень на это надеюсь.
— А как у артиста с амбициями это может получаться?
— Это же разговор с самим собой, а не с окружающими. Мы все пришли сюда ненадолго, как в музей. Пришли и ушли, скоро про нас забудут. О ком-то — через год, о ком-то — через сто лет, но все равно это уйдет. Единственная ценность — сама жизнь, поэтому ее надо принимать с наслаждением.
— И жизненные муки тоже принять с наслаждением?
— У меня было в жизни много разных ситуаций, и через многое пришлось пройти. Надо не давать возможности прибить себя могильной плитой. У меня был период, когда я в течение пяти лет играл в хоккей, и мне приходилось делать операции на колене. Каждый отпуск я проводил в больницах, а потом выходил на сцену, и никто об этом не знал.
— Но здесь вы говорите о физической боли. А гораздо сильнее бывает душевная боль.
— Это гораздо сложнее, но здесь обязательно нужна точка опоры.
— Какая у вас точка опоры?
— Видеть светлое будущее.
— Это очень расплывчато.
— Но тема слишком интимная, и я боюсь говорить об этом подробно. Саш, я просто закрытый человек.
— Я вижу. Это тоже сугубо мужская черта?
— Это мое. Есть нормальные мужики, которые могут об этом говорить. И от этого ничуть не уменьшают свое достоинство. Они такие, а я другой. Я не могу никого осуждать.
— Вы как царь Соломон: и ты прав, и ты прав.
— Но если приходится отстаивать свои взгляды, я готов пойти до конца. Уважаю чужую точку зрения, но если моя будет важнее, то не остановлюсь ни перед чем.
— У вас были случаи в жизни, когда вы один против толпы?
— В юности дрался, а как же.
— Вам понятна заповедь: подставь другую щеку?..
— Не очень. Поэтому я и говорю, что не готов еще быть верующим. Вот нужно прощать ближнего... А как можно простить того, кто что-то сделал с моими близкими? Я не понимаю, как можно простить Чикатило или Нурпаши Кулаева.
— Смиренность вам не близка?
— А как режиссер может быть смиренным? Тогда просто кино не успеешь снять, если будешь всех понимать. Таковы условия игры. Очень жесткий график, и ни у кого нельзя идти на поводу.
— А как же тогда наш национальный русский необязательный характер?
— У меня много друзей с таким характером. У русских есть много отрицательного, но есть и светлейшие умы.
— То есть: деловитость, пунктуальность, сказал — сделал?
— Да, я как раз такой.
— Ну, тогда вы немец просто какой-то! Тяжело, наверное, жить в России таким образом? Не поймут.
— Люди, с которыми я общаюсь, об этом знают и стараются не подводить ни меня, ни себя.
— После вашей интеллектуальной роли в фильме “Маленькая Вера” мне казалось, что вы будете лучшим актером из молодого поколения. Но сейчас у нас есть четыре “М”, а вы где-то в стороне.
— Интересная оценка. Но у меня были настолько однообразные предложения, повторявшие то, что было, что я от них отказывался. Я позволял себе такую роскошь — пробоваться в других жанрах. Был самим собой и делал то, что мне нравится. Переплюнул ли я эту роль? Не знаю. Я просто понял, что такого больше уже никогда не повторится.
— Вы сейчас не ностальгируете по тому застойному советскому времени, которое показано в “Маленькой Вере”?
— Ностальгия — это светлое и радостное чувство. Это твое, которое у тебя уже никто не отнимет. Но нельзя жить прошлым. Надо жить настоящим, иначе у тебя не будет будущего.
— В то время вы тоже плыли по течению, как и ваш герой?
— По окончании МАТИ мы с моим товарищем надумали написать рапорт в Афганистан. Мы понимали, что по профессии работать вряд ли получится, и решили, что лучше отправиться к черту на кулички. Пусть непонятно, но хоть какая-то новизна. На медкомиссии мне оставалось пройти только окулиста. Зрение у меня было нормальным, и я бы его прошел, но в это время поступил в Щукинское училище, а мой друг ушел служить в Афган.
