Эти люди никогда не заработают больших денег, никогда не получат звания Героя России, а еще они никогда не полетят в космос. Хотя именно орбите отдали свою молодость и здоровье. Вернее, “успехам Советской страны в космосе”. Страна отблагодарила своих героев, которые год за годом рисковали собственной жизнью ради науки, как водится: выбросила на обочину без денег и славы.
Имена космических испытателей сегодня никому не известны.
В советские времена не было такой профессии — деятельность этих людей сразу засекретили, ведь неэтично проводить эксперименты на человеческом организме... А позже необходимость в этих людях отпала.
“МК” встретился с бывшими космическими испытателями Михаилом Новиковым и Виктором Ренем, которые поделились с нами невероятными подробностями своей работы. Они не вошли в историю советской космонавтики, хотя и являются ее подноготной.
Понятие “космические испытатели” появилось в Советском Союзе в начале 60-х годов. На все испытания, проводимые в Центре подготовки космонавтов, сразу наложили гриф секретности. Должности испытателя легально не существовало, это слово даже запрещено было произносить вслух. По этическим соображениям граждане Советского Союза не имели права подвергать свой организм испытаниям, опасным для жизни.
— В центре подготовки космонавтов насчитывалось восемь штатных испытателей. У каждого из нас в удостоверении значилась другая специальность — инженер или научный сотрудник, — рассказывает бывший испытатель Михаил Новиков. — Мы входили в число широкопрофильных испытателей — нас допускали абсолютно ко всем экспериментам. Будь то центрифуга, “качели Хилова”, “кариолис”, барокамера, парашютные прыжки, невесомость... На нашем организме проверяли действие медикаментозных средств — лекарства, которые обеспечивали космонавтам благоприятное самочувствие в полете. Но самое страшное, что нам пришлось пережить, — это испытания на выживание.
Раз в три месяца ребята проходили специальную медкомиссию, которая давала “добро” на то или иное испытание. “Годен к специальным тренировкам” — под таким текстом шифровался допуск к космическим испытаниям.
После первого полета космонавты писали заявления об увольнении
За выход на орбиту космонавту автоматически присваивали звание Героя Советского Союза, да и сегодня их по-прежнему награждают званием Героя России. Но мало кто знает, что космические испытатели зачастую гораздо больше времени проводят в невесомости и подвергают свой организм более тяжелым нагрузкам. И никто из них даже не смеет попросить прибавку к мизерному жалованию.
— На самом деле не зря нашим космонавтам до сих пор дают Героя России. Девяносто процентов космонавтов, вернувшись с орбиты, чувствуют себя крайне плохо. Далеко не всем удается до конца восстановиться, — говорит бывший испытатель Виктор Рень. — По прошествии четырех лет они не могут прийти в себя и вернуть прежнее здоровье. Некоторые после первого полета наотрез отказались от дальнейших полетов, кто-то сразу подавал заявление об увольнении “по собственному желанию”.
Практически у каждого космонавта после пребывания в невесомости появляются серьезные проблемы со слухом, зрением, с позвоночным столбом, с суставами. Сотрудники Центра подготовки космонавтов имени Гагарина (ЦПК) утверждают, что невесомость пагубно влияет на состояние всего организма. В первую очередь травмируется костно-мышечная масса.
— В процессе полета из костей интенсивно вымывается весь кальций. Кости становятся хрупкими, как спички, — продолжает Виктор Алексеевич. — Обычно после приземления космонавтов сразу уносят на носилках. Это не потому, что они не могут самостоятельно стоять. Просто, пребывая 10 минут в вертикальном положении после невесомости, они рискуют сломать себе ноги. А если космонавт после приземления сразу возьмет в руки какой-то предмет, то ему вряд ли удастся избежать перелома кисти.
Мои собеседники — Виктор Рень и Михаил Новиков — за тридцать с лишним лет работы в ЦПК провели более двухсот экспериментов. Из них более тысячи как бы полетов в невесомости.
— Те условия, которые испытывает человек в космосе, мы пытаемся реализовать на земле, — говорит Рень. — Ощутить невесомость можно на борту лабораторного самолета, когда он летит по параболической траектории. После 53 лет я готов сказать, что нет ничего хорошего в том, что мы участвовали во всех этих процессах. В пятьдесят лет я совсем оглох на левое ухо.
Также испытателей проверяли на устойчивость организма к воздействию высоких температур. Процедура проводилась в термокамере. Моих собеседников сажали в камеру с температурой 80 градусов, влажность там достигала сорока процентов. Испытания заканчивались, когда температура тела у испытуемого поднималась до 39 градусов, а пульс подпрыгивал до двухсот ударов в минуту.
— Сами космонавты никогда не подвергались подобным испытаниям. Существует такое понятие — запредельные нагрузки — это то, что мы проходили. Мы должны были выйти на предельные возможности человеческого организма, которые сами космонавты в полете испытывали крайне редко...
“Врачи доводили нас до эйфорийного состояния, после чего мы теряли сознание”
В конце 60-х годов советские медики изобрели иммерсию — имитацию восьмисуточного полета в космосе. Подобным экспериментам не подвергался ни один космонавт в мире.
— Мы натягивали надувной, предназначенный для спасения на море костюм “Форель” и погружались в воду. На протяжении суток мы лежали без движения на поверхности воды, — рассказывает Новиков. — Ноги и плечи находились в чуть приподнятом состоянии, таз проваливался. Тело складывалось гармошкой, из-за чего легкие сильно сдавливались. К тому же покачивание воды приводило к нарушению вестибулярного аппарата. Состояние, конечно, дискомфортное. Но когда нас вынимали на сушу, самочувствие ухудшалось еще в несколько раз.
После суточной иммерсии испытатели проходили медицинскую ортопробу. Цель этой процедуры — определить, сколько времени человек сможет продержаться на ногах после восьми суток невесомости.
— Мы могли выстоять максимум полчаса. Каждые две минуты нам замеряли кровяное давление, — говорит Рень. — Мое нормальное давление — 120 на 70. В процессе стояния верхнее и нижнее давление выравнивались. Когда цифры достигали отметки 100 на 100, человек впадал в эйфорийное состояние. Он начинал смеяться, кричать, как сумасшедший, и в конечном итоге терял сознание. Далеко не все выдерживали получасовую ортопробу. Многие отключались сразу. Именно после такого эксперимента медики пришли к выводу, что космонавту по возвращении с орбиты ни в коем случае нельзя стоять на земле продолжительное время.
Подобные испытания не проводятся уже больше пятнадцати лет. Сотрудники ЦПК утверждают, что причина тому — отсутствие финансирования...
Самое неприятное испытание выпало на плечи Виктора Реня летом 1984 года. Ему пришлось испытывать новый трехместный спускаемый аппарат в акватории Черного моря.
— Нас поместили в бассейн, который находился на спасательном судне. Со стороны Турции в борт судна на протяжении суток била мощная плоская волна. Корабль так раскачивало, что вода из палубного бассейна постоянно выплескивалась. Пять раз его приходилось по новой заполнять, — рассказывает Виктор Алексеевич. — Нас подбрасывало на три с лишним метра, мы чудом не доставали головами до балки над бассейном. Мы пережили жуткие дни, из воды вылезли никакие. Я еле-еле выдержал ортопробу, а двое моих напарников сразу отключились.
Передохнуть испытателям не дали. Через несколько часов их поместили в тесный спускаемый космический аппарат и опустили на дно Черного моря.
— Трое суток мы провели в этой посудине, которую болтало черт знает как. Внутри невозможно было вставать, сидеть, ходить — приходилось лежать в позе эмбриона, — продолжает Рень. — Температура в спускаемом аппарате достигала 38 градусов, влажность — сто процентов. Но самое ужасное — это морская болтанка, которая не подчинялась никаким законам.
Испытателям на трое суток выдали паек — носимо-аварийный запас (НАЗ). Из элементов питания в процессе приготовления выжимали до предела всю влагу. Получались маленькие плиточки, внешне похожие на шоколад.
— Мы не съели ни одной плитки. Кушать совсем не хотелось. Рвотные массы, которые подкатывали к горлу, постоянно напоминали о том, что ты не голоден и кушать не следует, — вспоминает Виктор Рень. — У меня-то проблем не было с вестибулярным аппаратом, зато мой коллега все время орал: “Мамочки родные, зачем я, старый дурак, пошел на эти испытания?
Три кресла испытателей все время менялись местами. Так что, по словам собеседника, рвотные массы распределялись равномерно по всему спускаемому аппарату.
— Через какое-то время я решил взбодрить коллектив. Достал самый противный продукт из НАЗа — сублимированный творог с черносливом, который по цвету и запаху напоминал фекалии. “Ну что, ребята, поедим?” и с треском откусил кусочек. Что тут началось! Ребят затошнило с удвоенной силой.
— Еще один неприятный момент был связан с естественными потребностями человека, — вспоминает Рень. — Нам выдали специальные герметичные мешки, которые позволяли сходить в туалет, но никто из нас ими не воспользовался. Правда, с одним моим коллегой случился неожиданный казус. Каким-то невероятным образом ему удалось задремать. Во сне он не проконтролировал себя и помочился на работающий вентилятор, который равномерным слоем распределил жидкость на участников эксперимента, находящихся в аппарате. Нас обдало уриной с ног до головы. Когда по завершении эксперимента спасатели открыли люк, представляете, какой запашок от нас исходил?
Через неделю Виктор Рень начал писать отчеты. До сих пор по его методикам работают в ЦПК.
— Сейчас надобность в подобных экспериментах пропала. Нынешние испытатели проводят в спускаемом аппарате в акватории моря не больше трех часов. Спокойно выполняют перечень процедур и покидают судно.
— Зачем были нужны такие испытания?
— Дело в том, что спускаемый аппарат при приземлении может оказаться где угодно. Часто происходят нештатные ситуации. Раньше считалось, что человек в спускаемом аппарате на дне бушующего моря не сможет выдержать больше двух суток. Мы доказали обратное.
“У нас кожа на лице лоскутами свисала”
В июле 1983 года Новикова, Реня и еще одного испытателя отправили “покорять” туркестанскую пустыню, где они должны были провести трое суток. Температура на солнце достигала 65 градусов. При себе ребята имели спускаемый космический аппарат, тысячу метров парашютной ткани, которая практически не защищала от солнечных лучей, и 6 литров воды.
— Нам было дано предписание — меньше двигаться. Передвигаться можно только в темное время суток, когда температура опускалась до 14 градусов. Представляете, какие дикие перепады! — вспоминает Виктор Рень. — Пить нужно было постоянно, но маленькими глотками — не больше тридцати граммов за раз, чтобы смочить язык и гортань. Если бы кто-то из нас выпил целый стакан — остановиться было уже невозможно. Раздеваться тоже запретили — голый человек извлекает из себя воды в 10—15 раз больше. Наш третий товарищ после первых суток чуть с ума не сошел, у него начались галлюцинации, истерики. В итоге ночью он украл воду и выпил все запасы. Пришлось прерывать испытание и пополнять запасы. Есть мы тоже не могли. Потому что после употребления одного сублимированного пайка требовалось огромное количество жидкости. Съешь одну плитку, и можно заканчивать эксперимент — все равно не выдержишь жажды...
Через несколько месяцев после эксперимента в пустыне Виктора Реня и Михаила Новикова отправили в тундру.
— Перед испытанием нас обклеили разными датчиками. Вдруг я заметил, что одна металлическая трубка висит на проводе. Тут ко мне подходит доктор и протягивает банку вазелина: “А этот датчик ты установишь сам”, — вспоминает Михаил Новиков. — Эту трубочку длинной в 25 сантиметров надо было вставить в “интересное место”. Ведь самая верная температура тела — это ректальная. На нее и ориентируются медики. Но ощущения от этой трубки я испытал не самые приятные.
Как правило, испытателей не предупреждали заранее о подробных деталях эксперимента. Каково же было их удивление, когда в сорокаградусный мороз им выдали резиновый костюм “Форель”, по два спортивных костюма, паре обыкновенных носков, легкие унты, спортивную шапочку и шерстяные и резиновые перчатки. Заранее оговаривалось, что испытатели не могли разводить костер, готовить еду, кипятить воду.
— С нами в команде находился молоденький солдатик, мы даже имени его не знали, — продолжает Михаил Викторович. — После нескольких часов пребывания на холоде ему стало плохо. Врачи тут же отстранили его от эксперимента. С тех пор мы его больше не видели. Говорят, парня увезли в Москву в очень плачевном состоянии. Стоял вопрос жизни и смерти...
Первые несколько часов в тундре испытатели посвятили строительству дома из снежных блоков — иглу. Внутрь засунули парашютную ткань, сложив ее в тридцать слоев. Правда, она оказалась настолько тонкой, что температура в иглу была всего на градус выше, чем на открытом воздухе.
— Иногда мы заходили внутрь иглу, но больше десяти минут там не выдерживали. Во-первых, из-за ректального датчика полностью сесть на мягкое место не удавалось, приходилось устраиваться бочком. Во-вторых, после двух минут без движения начинало неметь все тело. Мы выскакивали из иглу и устраивали пробежку, — рассказывает Виктор Рень. — Стоять на месте было невозможно. Если остановишься хоть на минуту, сразу отмерзали ступни ног. Вот и бегали по тайге туда-обратно, как пингвины. Температура опускалась до минус пятидесяти. Ветер дул со скоростью 6—7 метров в секунду. Каждый метр ветра добавлял 3 градуса мороза.
Вскоре у испытателей начали лопаться прорезиненные герметичные костюмы “Форель”.
— Температура тела была выше, чем окружающая среда, в связи с чем возникал парниковый эффект. Стоило только наклониться, и костюм трещал по швам — говорит Новиков. — Одни рукавицы держали под мышкой, вторые надевали на руки. По истечении часа руки начинало неприятно колоть. Скидывали перчатки, а внутри один лед. Вынимали теплые, натягивали на руки, которые практически не сгибались. А холодные опять засовывали под мышку. Поесть тоже не удавалось. Когда я засунул съедобный кубик в рот, тот не растаял, а напрочь примерз к небу.
После окончания эксперимента Виктора с Михаилом привезли попариться в баньку, напоили коньяком с медом. Затем их доставили в лучшую гостиницу города — “Интурист”.
— В отеле везде были зеркальные стены. Я как глянул в зеркало, так отшатнулся. У меня кожа на лице лоскутами свисала. В тундре мы сильно отморозили лицо, а после баньки кожа сама отошла, — смеется Новиков.
* * *
— Нашими методиками до сих пор пользуются иностранцы, — утверждает Виктор Алексеевич. — Наш центр — единственный в мире, где работают необыкновенные люди, которые не боятся выполнять самые рискованные задания. Те, кто пришли в Центр подготовки космонавтов за последние десять лет, не испытали ничего подобного. В мировом масштабе таких придурков, как мы, осталось совсем немного. Может, десяток наберется, хотя я сомневаюсь.
— ...Знаете, — неожиданно задумался Михаил Новиков. — А ведь мы могли в любой момент прервать эксперимент, но ни разу этого не сделали...
— Сколько же вам платили за такой риск?
— Нам практически ничего не платили. Гонорары были абсолютно не соизмеримые с затратами здоровья, — вздыхает Рень. — Гражданским участникам, людям, которые не имели никакого отношения к космосу, а их тоже иногда привлекали к работе, за эксперименты отваливали серьезные деньги — они получали по 18—19 тысяч рублей, в то время, когда “Волга” стоила 9 тысяч. Однажды нам предложили пройти комплекс экспериментов, связанных с испытанием медикаментозных средств. Целый букет вредных факторов должен был воздействовать на наш организм в течение максимально возможного времени. Нам обещали, что заплатят хорошие деньги. В итоге Миша получил 32 рубля 60 копеек, а я 36 рублей 80 копеек...
Сегодня Виктор Рень по-прежнему трудится в Центре подготовки космонавтов, но от испытательных работ уже давно отошел. Михаил Новиков занимается частным бизнесом. Иногда они вспоминают былые времена и сожалеют, что никому из них так и не удалось побывать на орбите. Долгие годы каждый из них лелеял надежду полететь в космос. Однажды надежда умерла...
В 1981 году Михаил Новиков и Виктор Рень написали рапорт начальнику ЦПК Георгию Береговому с просьбой допустить их к космическому полету.
— Вы что, с ума сошли? Я не знаю, что с готовыми космонавтами делать, а тут вы еще... — возмутился Георгий Тимофеевич.
После этих слов Береговой порвал рапорта на глазах испытателей: “Идите работать, как работали”. С тех пор Виктор и Михаил навсегда похоронили мечту о космосе...
P.S. За сорок с лишним лет после первого выхода человека в открытый космос только одному испытателю удалось побывать на орбите.
