Стандартный пояс смертницы стоит чуть больше ста долларов. Согласно последней переписи населения, в России живет около 550 тысяч чеченок. Производство “живых бомб” практически беззатратно: похитили девушку из семьи — и через месяц “обработки” она обречена.
И все же на поток дело так и не поставлено.
Похоже, в самой Чечне находится крайне мало желающих умереть за дело Аллаха.
За последние четыре года — всего 30 смертниц.
Это безумно много, если говорить о тех жизнях, которые они отняли. Но этого мало, чтобы утверждать о появлении целой нации женщин-самоубийц.
Спецслужбы убеждены: тактика террористов должна скоро измениться. Не исключено, что идейных чеченок-шахидок заменят менее идейные, но такие же несчастные подростки, склонные к суициду и нигилизму.
“МК” исследовал жизненные пути последних шахидок, их дневники, предсмертные письма и воспоминания знавших их. Этих девочек-зомби в мусульманских хиджабах и турецких джинсах под длинными платьями. Черных вдов, которых опытные инструкторы месяцами готовят в горах в спецшколах смертниц.
Существуете ли вы на самом деле? Сколько вас сегодня бродит по Москве? О чем вы думаете, когда соединяете тонкими пальцами клеммы от детонатора?
И самое главное: как вас остановить?
Мы боимся вас. Мы ничего о вас не знаем. Кроме одного: вы хотите нас убить.
“Блокнот принадлежит одной девушке. Здесь про ее жизнь, ее любовь, прошу никого не читать” — так начинается этот дневник. Обычная тетрадка, в которой русские фразы с орфографическими ошибками переплетаются с чеченскими.
Его автором могла быть любая московская школьница. Но на рисунках рядом с легкомысленными любовными сердечками — кавказские горы. Последняя запись датируется апрелем 2003 года.
А 5 июля 2003-го хозяйка дневника, 19-летняя Зулихан Элихаджиева, взорвала себя вместе с напарницей на рок-фестивале в Тушине.
Извини, Зулихан, но я все же прочту твой дневник...
Дневник Зулихан Элихаджиевой изъяли во время обыска в Назрани у одного из амиров-командиров Шамиля Басаева. Вместе с самодельной бомбой, пистолетом Макарова, автоматом Калашникова, радиоуправляемыми взрывателями и складом боеприпасов.
Зулихан была сводной сестрой пойманного боевика и одновременно... его гражданской женой. В своих записях будущая смертница звала любимого брата Жаге.
У следствия возникла версия, что именно возлюбленный продал сестру в шахидки. Но почему Жаге сохранил уличающий его документ? Забыл уничтожить? Или сберег специально, как единственную вещь, оставшуюся от Зулихан?
— Сейчас удобнее говорить, что мы имеем дело с широко разветвленной сетью международного терроризма. А не с глупыми девчонками, которых затаскивают в ислам по одной, играя на их чувствах и личных бедах, — в сердцах бросил мне один из офицеров спецслужб. — Год назад, когда был взрыв в Тушине и только что задержали на Тверской неудавшуюся смертницу Зарему Мужахоеву, мы думали, что знаем о шахидках все: как их организованно вывозят в горные лагеря, пичкают психотропными веществами и религиозными догмами, насилуют. И в итоге обрекают на добровольную смерть во имя ислама. Но оказалось — все страшнее и проще...
...Зулихан увидела Жаге, когда его, простуженного, привезли в их дом в селе Курчалой. 17-летний юноша был худенький и невысокий, сильно кашлял. Он сразу стал центром внимания в семье. Вокруг суетились бабушка, тетка, ее мать. Именно женщины съездили за ним в Шатой, где он, брошенный своими друзьями-боевиками, лежал в бреду, — мужчинам соваться туда было опасно.
Да их и не осталось, мужчин, только ее отец — два брата Зулихан погибли в боях. Впрочем, о том, горевала она о них или нет, в ее дневнике ни слова. И ничего о том прежнем, спокойном времени до Жаге, когда Зулихан мечтала стать акушеркой, училась в медицинском техникуме.
Как будто ее жизнь началась с их первого разговора вдвоем.
— Страшно в горах? — спросила девушка, принеся брату воды.
— Мой джихад начался, когда мне было 14 лет, в 99-м году, — глубокомысленно пробасил Жаге, но тут же перешел на горделивый фальцет. — Я был младшим в отряде, но мой амир меня уважал. А потом его ранили в Грозном, в него попал снаряд БМП. Он взял мой автомат, и мы побежали через мост, на другую сторону, по минному полю... Я ни за что не бросил бы своего командира, если бы сам не заболел.
Жаге был единственным мужчиной, с которым Зулихан дозволяли общаться. К концу зимы она поняла, что не может без него жить. Зулихан знала, что, расставаясь с невинностью до свадьбы, чеченская девушка расстается и с жизнью. Разъяренные отцы вывозили таких бесстыдниц из дому и живыми закапывали в землю.
Страсть Зулихан оказалась преступной вдвойне: “Я не могу так больше, мне мало лет — а я уже грешна, сплю с братом”.
“Если хочешь, поехали в Баку, — предложил смелый Жаге. — Я буду тебя защищать и любить”. Почему он выбрал Баку? Случайно ли, что именно там находилось несколько учебных центров исламских радикалистов?
Впрочем, Зулихан в тот момент была бесконечно далека от ваххабизма — она просто любит. В начале марта они с Жаге бегут из родного дома.
Родные прокляли обесчещенную дочь в мечети. Прокляли они и сына — тот украл напоследок деньги у мачехи, матери Зулихан.
Пояс верности
Как легко тебя запутать, когда тебе всего 17 или 19 лет.
Ты простодушна, доверчива, влюблена. Но если тебя никто не понимает, то жизнь кажется разбитой. И хуже этого уже ничего не может быть.
Шахидками становятся не из-за зомбирования или приема психотропных таблеток. Смертниц рождает их скотская жизнь — тупая и бессмысленная. “Я встала в 12.30, убрала постель, поела, помыла посуду и пошла на базар, — записывает Зулихан в своем дневнике месяц спустя. — Из этого теперь состоят мои дни. Мое сердце плачет. Жаге нет рядом. Ему приказали вернуться в горы. Жаге сказал, что будет звонить каждый день, — а сам молчит, забыл меня. Как мне жить? Я скоро умру от скуки...”
Одна в чужом городе. Куда деваться? Кому верить? Одинаковые записи в ее тетрадке, словно песни в индийских мелодрамах, наивны и горячи: “Я бы отдала жизнь за Жаге, если бы было надо. Я говорю ему об этом в мыслях каждый день”, — вечерами, сидя у окна, Зулихан доверяет дневнику последний вечер с Жаге, их прогулку к морю.
Накануне отъезда брата она выбрала на рынке для него самую красивую футболку — чтобы он был в отряде боевиков лучше всех. А еще купила ему фрукты в дорогу. Они “сфоткались” на память, и он познакомил ее со своими друзьями Юсупом и Хасаном.
Теперь эти люди говорят, что ее родные заплатили много денег, чтобы убить Жаге. Неужели это правда? “Это ты во всем виновата, ты уничтожила его своей преступной любовью, — издалека начинают они. — Жаге станет шахидом и попадет в рай. А ты — в ад”.
Зулихан мечется и молится. Незваные гости продолжают пугать: “Твоя старшая сестра беременна, на четвертом месяце. Ей оказали честь, она со своим нерожденным ребенком тоже станет шахидкой”.
— Я пойду вместо нее, — шепчет Зулихан. — Я не боюсь смерти. Я боюсь попасть в руки моих родных.
“Ты знаешь, я видела во сне, что выхожу замуж. На мне было свадебное платье, и я сама себя наряжала. К чему бы это?” — ластилась Зулихан к брату, когда он все же приехал на побывку. “Обработка” девушки была закончена, птичка попалась в клетку.
Девушка поцеловала спящего Жаге и решительно подошла к столу: “Не ходи больше в лес или в горы, — написала в своем дневнике последний раз. — Я умоляю тебя, не делай никому плохо из-за меня. Я по своей воле пошла на это, стала шахидкой. Зачем жить и собирать грехи вдвоем, если можно сразу в рай? Возьми пояс и стань как я. Не живи на земле, ты быстро приходи ко мне”.
Свой дневник Зулихан оставила брату. Но когда задержанного террориста спросили о сестре и о том, почему он не захотел спасти ее, парень гордо произнес: “Она меня любила и уважала, ушла из дома со мной. Это было красивое время. Жаль, что оно кончилось. Она умерла, а я остался жив”.
Нет, он совсем не жалел свою Зулихан...
Боевики говорили, что пропуском в рай для падшей Зулихан послужит только гибель неверных. Но пояс шахидки подвел — взорвался лишь детонатор. Стоящую возле касс в Тушине смертницу разорвало надвое, а из прохожих никто не пострадал.
Что ж, по меркам ваххабитов, девушка так и не очистилась...
Ее напарница взорвала себя через 12 минут. “Ой! — вскрикнула она, испуганно присев перед взрывом в толпе народа. Вместе с ней погибли 15 парней и девчонок. Марем Шарипова (она же Зинаида Алиева) не была восторженной девочкой, вкусившей запретной любви. Некрасивая, незамужняя, угрюмая — ее даже во вторые жены не брали. Собираясь на смерть, она молча позволила мужчинам-организаторам надеть на себя пояс шахидки — возможно, это был единственный раз, когда их руки прикасались к ней. Террористы спешили в Тушино. На съемной квартире осталась третья смертница — 22-летняя Зарема Мужахоева. Ее “звездный” час — взрыв в кафе на Тверской — уже был назначен. “В четыре часа довольные мужчины вернулись, — рассказывала Зарема на следствии. — Они включили телевизор. Затем начали звонить кому-то и хвастаться как мальчишки”.
После взрыва от некрасивой Марем почти ничего не осталось. Зато лицо юной Зулихан, совсем не изменившееся, в новостях повторяли без конца. Зарема Мужахоева смотрела на нее, с ужасом осознавая, что завтра сама станет “пушечным мясом”.
И эти сильные мужчины точно так же будут праздновать ее смерть.
Когда-то она решила для себя, что не хочет больше жить.
Но оказывается, это вовсе не значило, что она хотела умирать.
Прощай, мама-тетя!
Все же Россия — удивительная страна. Наталья Евлапова, адвокат московской “шахидки-неудачницы” Заремы Мужахоевой, убедилась в этом еще раз.
Мартовской ночью ей позвонили из “Лефортово” и потребовали немедленно приехать. “Вам надо срочно съездить к родным Мужахоевой в Чечню, в деревню Батум, и взять открепительный талон, чтобы подследственная участвовала в выборах”.
“Я хочу голосовать за Путина, — радостно сообщила ей Зарема при встрече. — Я верю, что он победит терроризм...” Вот тебе и пламенная шахидка!
— Заремка — веселая, живая, по-житейски умная и хитрая, сейчас вот Радзинского читает, — рассказывает Наталья Евлапова. — А в первый раз мы с ней встретились за два дня до свадьбы моей дочки Кати, сразу после ареста Заремы. Она была зажата, разговор не клеился. Честно говоря, я не представляла, о чем можно говорить с религиозной фанатичкой. Помню, сказала ей: “Свадьба моей дочки будет на Тверской. Что если какая-то из твоих подруг с поясом подойдет ко мне или к Кате?” Тут Зарема впервые посмотрела на меня как на живого человека, с ужасом: “Зачем к тебе? Не надо!” А потом я узнала, что и у нее есть дочка — Рашана.
Став мамой, Зарема одновременно стала и вдовой. Когда она лежала на сохранении, в ту же больницу привезли погибшего в автокатастрофе мужа Беслана. Это было 1 января 2001 года.
А когда Зарема была совсем маленькая, убили ее отца. Пьяный ингуш зарезал его в Сибири. Осиротевшую девочку отняли у родной матери и отдали на воспитание, это обычная практика.
Зарема несколько лет жила в Волгограде у обрусевшей тетки. Это было самое счастливое время. Она училась в школе, ходила в кино и на дискотеки, нравилась мальчикам. Потом ее забрали назад, в Чечню, семье нужна была бесплатная рабыня-служанка. Заступиться за нее было некому. Однажды, когда она просто состроила глазки знакомому мальчишке, тетки потащили ее к гинекологу и избили.
Зарема вышла замуж рано и всем назло, за человека много старше себя, чтобы только порвать с домашней каторгой. И... повторила судьбу матери. После гибели мужа ей, обессилевшей от родов, принесли какие-то документы на подпись. Зарема не знала, что, подписав их, она тоже отказалась от родной дочки.
— Последний раз она видела Рашану на руках у бездетной сестры мужа. Та нянчилась с ней, девочка называла ее мамой, а Зарему — тетей, и это было больно до слез, — говорит адвокат Евлапова. — Но жизнь в родном доме для Заремы стала совсем невыносима, ее ненавидели, каждый мог пнуть и унизить. Девушка пыталась бежать, украла деньги, но только еще больше запуталась. В конце концов одна женщина, Раиса Ганеева, сестра ваххабита Руслана Ганеева, предложила ей отличный выход: Зарема становится шахидкой, и родные ее прощают.
— А ведь в тебе нет веры. Зачем ты явилась в горы? — невысокий человек с протезом вместо одной ноги посмотрел на Зарему Мужахоеву испытующе.
“Я не хочу жить”, — шмыгнула та носом. Мужчина был потный, красноносый и неприятно пах. Потом она узнала, что это был сам Шамиль Басаев. В отряде боевиков будущая смертница провела около трех месяцев. По словам Заремы, ее ничему не учили. Не травили наркотиками, не заставляли молиться. В принципе она занималась привычной для себя поденной работой. Пару раз ей предлагали “выйти замуж” — стать отрядной шлюхой, тогда, дескать, не надо будет сразу становиться шахидкой, но она отказалась.
“Я мечтала о пакетике с супом”
“В горах террористы ютятся в норах, которые роют в земле и обивают наскоро фанерой, — вспоминала Зарема. — Там люди, как животные, крысы или тараканы, всего боятся. Увидят, что вертолет федералов кружится над лагерем, падают на землю, зарываются в грязь: “Прячься!” После налета мы быстро меняли место стоянки. Детей в лагере не было, потому что с ними одна морока — если женщина беременела, то ее заставляли делать аборт. Когда боевик погибал, его жена становилась проституткой или шахидкой. Обратной дороги ей уже все равно не было. Но наверху плохо, голодно, когда нам совсем нечего было кушать, мы ели гусениц и червяков. Все молились об одном — чтобы поскорее приходили арабы, приносили еще денег и еды. За еду люди на все были готовы. А я мечтала о супе “Роллтон” из пакетика, такой вкусный...”
Иногда в горы приезжали повоевать богатые чеченцы из Москвы. У них это называлось “охота на зайчиков”. Но откуда появляются арабы — Зарема не знала. Сразу после их визита в лагере пировали йогуртами и “отрабатывали” очередной транш — наскоро готовили теракты.
Погибнуть первый раз Зарема Мужахоева должна была 5 июня 2003 года, в Моздоке. Ей приказали взорвать себя в рейсовом автобусе аэропорта. Зареме сняли в Моздоке квартиру. Вечером ей удалось погулять во дворе, погрызть семечки в компании подростков. Но охранники, караулившие ее, тут же позвонили на мобильный: “Что ты себе позволяешь?”
Хотя вообще к ней относились неплохо. Она даже думала, что нравится одному из боевиков. Иллюзии кончились, когда перед терактом на Зарему по ошибке нацепили сразу два пояса смертника. Ей стало обидно и страшно: будто бы одного для ее смерти мало!
— Девушка, идите скорее в автобус, иначе опоздаете, — звали ее пассажиры. Зарема опустилась на остановке на землю, перед глазами плыло, ноги дрожали. Она не могла заставить себя сделать еще хоть шаг в сторону двери. Она хотела жить.
Автобус ушел. Зарема осталась. Спустя два часа бессмысленных болтаний по городу с тяжелой ношей она позвонила своим “опекунам” — больше у нее в целом свете никого не было.
Наутро ее снова подготовили к теракту. Но тут нервы окончательно сдали, началась истерика, Зарема каталась по полу и визжала: “Я не могу сегодня умереть. Я... больна. У меня насморк! Мне нужно к врачу!”
Удивительно, но ее действительно отвезли в поликлинику по подложному паспорту. В тот день в моздокском автобусе взорвалась девушка по фамилии Хильдихороева, ее соседка по конспиративной квартире. “То, что Зарему, несмотря на постоянные истерики и срывы заданий, не убили, я думаю, говорит об одном: ее жизнью дорожили, так как лишних смертниц у террористов не было, — считает адвокат Евлапова. — Это все пропагандистская бравада, что идейных черных вдов много, — иначе бы они не уводили сейчас из дома несмышленых девчонок, таких, как 16-летняя Манди Мусаева, которую недавно освободили. А год назад с Заремой вообще носились как с писаной торбой, прежде чем привезли умирать в Москву”.
9 июля 2003 года Зарема Мужахоева добровольно сдалась властям. Но при разминировании ее сумки возле кафе на Тверской погиб 30-летний майор Георгий Трофимов. Несмотря на то что Зарема помогала расследованию, присяжные единогласно признали ее виновной в терроризме. Мужахоева была осуждена на 20 лет строгого режима.
— Я буду такая старая, когда выйду на свободу, — 43 года. А так еще хочется замуж выйти, ребеночка родить, — мечтает и сейчас Зарема.
Но она прекрасно понимает, что, если даже свершится чудо и ее отпустят из тюрьмы, она не проживет и дня. Нет, она не боится мести ваххабитов. “Мне все время снится мой родной дядя, который жизнь отдаст, чтобы мне отомстить за позор их рода”.
Зарема знает, о чем говорит: этот самый дядя искал убийцу ее отца много лет, продал дом, родные нищенствовали. В тот день, когда он, окровавленный, исполнил свой долг и вернулся домой, — в семье, их стае, был веселый праздник. А “рабыне” Зареме не хотелось жить.
Восставшие против ада
“Сейчас даже термин появился — “суицидный терроризм”, — говорит Наталья Евлапова. — Необходимо немедленно что-то предпринять, чтобы спасти наших детей. Нет, не тех, которые могут стать заложниками. Тех, жизнь которых превратят в ад и намеренно сделают палачами”.
13-летняя Фатима Зараева, обитательница одного из миграционных центров для беженцев в российской глубинке, никогда не жила в мирное время. Ей понятны только законы войны. Подчиняться им просто. Есть враги. И есть “наши”. Черный и белый цвета. И никаких оттенков — как в обычном мире, где все так перепутано и сложно. “Ненавижу русских. У нас дом под Грозным разбомбили, — произносит девочка. — И кровников из другого тейпа ненавижу, всех бы их убила”.
— А кого ты любишь? — спрашиваю я. — Маму? Себя?
— Да никого. Всех ненавижу.
Зерна ненависти Фатимы едва не пали на благодатную почву. В прошлом декабре в этот миграционный центр, где живут около двух десятков семей беженцев, ехала “гостья” из Москвы, 26-летняя чеченка. Подозрительную пассажирку спецслужбы засекли еще в Москве, когда она садилась в междугородный автобус.
“На подъезде к нашему городу под предлогом ремонта автобуса всех пассажиров удалось вывести из салона, — рассказывает полковник Владимир Сухов (фамилия изменена. — Авт.). — Я подошел к женщине и дотронулся до ее талии. Честно говоря, я не верил, что на ней пояс — а тут, почувствовав его, как током шибануло. Чеченка оторвалась от меня, побежала, упала в снег: “Ты зачем сюда идешь, мужчина? Не видишь — я в туалете сижу”, — закричала она.
Пояс шахидки, изъятый у чеченки, был учебным. Ее цель была проста: проникнуть в миграционные центры и начать обработку юных девочек-шахидок. В то же время в нескольких других городах Центральной России были задержаны такие же вербовщицы.
...А в позапрошлом сентябре по всей Чечне отлавливали девушек, чтобы ехать в Москву, в “Норд-Ост”. Роскошная блондинка Марина Бисултанова, начинающая артистка Зара Алиева, Заира Юпаева — вот имена нескольких “черных невест”. Только меньшая часть будущих смертниц были убежденными ваххабитками. А большинство увезли из Чечни силой или... обманом. В кармане у одной из мертвых шахидок даже нашли обратный автобусный билет из Москвы на 27 октября.
27-летняя Фатима и 16-летняя Хаджихад Ганеевы, сестры боевика Руслана Ганеева. Их отрядили в Москву последними: женщин в отряде катастрофически не хватало. “Сестрам объяснили, что они вернутся живыми и обязательно с победой, что это будет просто мирная акция против войны, чтобы попугать власть, — рассказывает Наталья Евлапова. — Как я слышала, за их участие в захвате родителям заплатили всего две тысячи долларов — по штуке баксов за каждую дочь”.
Две девушки во время захвата ждали ребенка, беременные шахидки — это ноу-хау, такого не было даже в Палестине, — об этом пишет в своей книге “Невесты Аллаха” журналистка Юлия Юзик.
Нет, не зря выжившие зрители вспоминают: шахидки были так же не свободны в своих поступках, как и они сами. Они тоже были заложницами безумия своих мужчин. Но в отличие от остальных у них не было даже малейшего шанса уцелеть.
И все же ни одна из девушек не соединила в последний момент воедино провода детонатора. Не успела? Или все же не захотела? Опомнилась?
“Посылать на смерть первых добровольцев было легко, ведь они не знали, что их ждет. Но сейчас, когда был уже “Норд-Ост” и Беслан, когда развороченные тела шахидок показали по ТВ, все труднее убеждать остальных — что это и есть долгожданный рай!” — говорят специалисты по антитеррористическим операциям.
...На “Норд-Ост” пришли почти два десятка женщин-камикадзе.
В Беслане их было всего две.
11-летняя Зарина Кесаева, одна из заложниц школы №1, рисует в тетрадке знакомую фигуру в черном. “Это тетя охраняла нас в спортивном зале. И еще одна была. Стояла почти рядом со мной, — объясняет мне девочка. — Они ничего не говорили, слушали, что им говорит командир”.
— Они были злые?
— Нет, молчаливые. Но, когда боевики не видели, они нам попить давали. А на второй день террористы увели обеих, и больше мы их не видели, — на рисунке Зарины видны только глаза смертницы, очень грустные.
По одной из версий следствия, бесланские шахидки взбунтовались. Они отказались выполнять приказы своих амиров и потребовали объяснений: почему те захватили школу, а не воинскую часть, как обещали. Наутро смертниц расстреляли свои же мужчины — как обычных заложников.
Очень хочется, чтобы эта версия оказалась правдой. Потому что тогда для нас еще не все потеряно.
