“Что вы хотите от человека, который только вчера с гор спустился”, — так охарактеризовал Ленин своего соратника Сталина, когда тот в очередной раз нагрубил собственной теще. Такого же мнения придерживается о вожде и его племянница Кира Аллилуева.
“Он был неадекватный человек, мы не знали, с какой стороны к нему подступиться, — не устает повторять она. Однако тут же добавляет: — Но, заметьте,
Аллилуевы на него зла не держали...”
Это странное поклонение вождю живет в сердцах людей того поколения до сих пор. Включая его родных. А ведь после гибели жены Сталин не пощадил никого
из родственников. Павла, брата жены Сталина Надежды Аллилуевой, отравили, его жену Евгению приговорили к десяти годам без права переписки, что в те годы фактически означало высшую меру наказания, старшая сестра Надежды Анна отсидела семь лет, ее супруга расстреляли.
Моя собеседница Кира Павловна — племянница Надежды Аллилуевой — провела шесть лет в ссылке, ее лишили фамилии, работы и прописки. Но что удивительно, о дяде у нее остались самые теплые воспоминания...
— Кира Павловна, сближение со Сталиным семьи Аллилуевых началось с вашего деда?
— Мой дед был известный революционер. Он помогал ссыльным деньгами, продуктами, прятал подпольщиков. В июле 1917 года в Петрограде у него в квартире скрывался Ленин. Тогда Владимира Ильича искал весь город. Дедушка был очень душевный, сердечный человек. Со Сталиным он познакомился в 1905 году в Тбилиси. С тех пор стал помогать ему. Когда Сталин отбывал царскую ссылку в Туруханском крае, дед ему высылал деньги. По приезде в столицу Иосиф Виссарионович первым делом направился с благодарностью к деду. В его доме он впервые увидел Надю, которой на тот момент исполнилось всего десять лет. Началась дружба семьями, и по странному стечению обстоятельств именно маленькой Наде Сталин уделял особое внимание — он не спускал ее с рук, постоянно играл с ней, дарил кукол. Надя росла образованной девочкой — выучила французский, прекрасно играла на пианино. Спустя несколько лет Сталин смотрел на нее уже совсем другими глазами.
— Интерес Сталина к молоденькой девушке можно объяснить, но как же 18-летней Наде мог понравиться мужчина, который старше ее на двадцать лет?
— Все дело в сталинском темпераменте и обаянии, которого ему было не занимать. Иосиф Виссарионович был веселым открытым человеком, постоянно шутил, рассказывал байки. За это свойство характера Ленин называл его “оригинальным грузином”. А еще Надежде казалось, что со взрослым мужчиной ее семейная жизнь сложится гораздо спокойнее, нежели с молодым, именно с таким, зрелым мужем она будет чувствовать себя надежнее. Хотя какое там спокойствие!
— Говорят, в жизни Надежда Аллилуева была гораздо краше, чем на фотографиях?
— У нее была скучная красота, классическая, ничего пикантного в ней не было — правильные черты лица, миндалевидные карие глаза, чуть вздернутый носик и точеная фигурка. Она всегда носила греческий пучок и темные платья. А еще она была отличной хозяйкой. Ее бабушка была немкой, всех своих детей и внуков с пеленок приучала к строгой дисциплине.
— Почему Надежда Сергеевна не взяла фамилию мужа?
— Сталин выступал против этого. В стране мало кто знал, что его настоящая фамилия Джугашвили. Сам Иосиф Виссарионович тщательно скрывал сей факт.
— Правда, что Сталин сильно переживал смерть своей первой жены Екатерины Сванидзе?
— Екатерина Семеновна была изумительная женщина, но малообразованная. Она умерла от брюшного тифа. После ее смерти Сталин долго убивался: “За что Бог мне посылает такие несчастья? У меня такая славная жена умерла!”
— Убивался? А как же все эти рассказы о его многочисленных любовницах?
— Чушь это все. Ничего подобного не было. Его охранники как-то поведали нам, что ни разу не видели, чтобы в его дом входили незнакомые женщины.
— От первого брака у Сталина остался сын Яша. Как у него сложились отношения с мачехой?
— Моя тетка заменила Яше мать. До революции он жил у своей бабки в грузинской деревне. Когда его привезли в Москву, он даже русского языка не знал. Ему было тяжело адаптироваться в столице. Яша не унаследовал от отца восточный нрав, он был тихим, спокойным и домашним юношей. Благодаря Наде он стал более раскованным. В детстве Яша очень любил погонять в футбол. Во время игры он всегда отбивал мячи головой. Не знаю, что это были за мячи, но домой он возвращался весь в крови. Надя каждый день ему примочки ставила. Яшка был необыкновенно красивым и добрым человеком. Женщины буквально падали к его ногам. Ему сложно было отказать кому-либо из них. К сожалению, с первой женой ему не повезло. Он даже хотел покончить жизнь самоубийством. После его неудачной попытки застрелиться Сталин покачал головой: “Эх ты, даже застрелиться не можешь”.
— Кира Павловна, когда Сталин с Аллилуевой расписались, вы переехали жить в Кремль?
— До войны мы жили в настоящей кремлевской коммуналке, которую делили между собой семьи Ленина и Сталина. Проходили мы через Кутафью башню и заворачивали направо. Там находилось здание Потешного дворца, где мы все обитали в крохотных квартирках, — в этом здании вообще просторных помещений не было. Наша семья заняла комнату для прислуги. Объединяла все квартиры одна общая кухня. Я была тогда еще совсем маленькая. Мама рассказывала, что Ленин постоянно интересовался у кухарки, накормила ли та кошечек. А Сталин надо мной подтрунивал: “Кирка, в голове дырка”. Я злилась, кричала: “Не буду с тобой разговаривать!”
— Когда вы переехали в Дом на набережной?
— В 1927 году мы всей семьей уехали в Германию. Дед встал на очередь, чтобы получить квартиру. В то время как раз начали строить дом правительства. В 1932 году нас поселили в 5-комнатную квартиру в этом доме. Откуда нас позже всех и забрали... Этажом ниже жила Анна Сергеевна, родная сестра Нади. Самая маленькая квартира досталась одинокому, душевнобольному дяде Феде.
— Говорят, Сталин любил детей?
— Очень, особенно моего младшего брата Сашу. Причем, надо заметить, все детские капризы Саши Иосиф Виссарионович переносил спокойно. А тот постоянно надоедал ему во время работы. “Если не дашь шоколадку, я не уйду”, — гундел он. Тогда Сталин приносил из гостиной конфету, чтобы на время утихомирить ребенка. Надо заметить, Иосиф Виссарионович никогда не повышал голос на детей, мы не слышали от него ни одного резкого слова. Я до сих пор не понимаю, почему же он спустя годы так нас всех обидел? Когда нашу семью посадили, на свободе остались два моих брата, Саша и Сергей. Однажды Сталин поинтересовался у своей дочери Светланы: “А что сейчас делает Сережа?” “Он учится”, — ответила та. “А Саша?” — “Саша учится в школе и поет в хоре”. — “Так он еще и поет?” — удивился Сталин.
— Как ваш дядя относился к родственникам жены?
— Он относился трепетно не только к родственникам, а даже к домработницам и няням. Он был демократичным человеком, никто из прислуги не слышал от него никаких замечаний, капризов. Если что-то не так, то он всегда вежливо говорил: “Пожалуйста, смените скатерть”. Видимо, его истинный характер проявился позже.
— Говорят, Сталин уважительно относился к вашей матери, Евгении Александровне?
— Мама никогда не боялась говорить ему правду. Видимо, этим она привлекала Сталина. После своей поездки в Харьков я рассказала маме, какой там царит жуткий голод. Мама тут же передала мои слова Сталину. Он развел руками: “Ребенок, наверное, не так понял?” А когда Сталин пересажал всех родственников со стороны своей первой жены, моей маме пришло письмо от Марии Анисимовны, жены брата умершей супруги Иосифа Виссарионовича, которая отбывала срок в каком-то очень страшном лагере. В письме она просила маму, чтобы та обратилась к Сталину о переводе ее в другую тюрьму. По доброте душевной мама передала письмо Иосифу Виссарионовичу. Через несколько дней Сталин сослал родственницу в гораздо худший лагерь. А маме приказал: “Больше мне никаких писем не носите”. Ему вообще нельзя было никаких писем писать. Он всегда считал себя правым в любом вопросе. Наивная Татьяна Окуневская тоже обращалась к Сталину с просьбой о переводе ее в другую тюрьму. В то время она думала, что Иосиф Виссарионович не знает, в каких условиях сидит великая актриса. Разгневанный Сталин сослал ее в еще более жуткое место.
— Говорят, Сталин пытался ухаживать за вашей мамой на глазах у Надежды Сергеевны?
— Конечно, ему нравилась мама. Она была веселой, непосредственной женщиной. Постоянно пела ему частушки, травила анекдоты. Мама единственная из всех Аллилуевых называла его Йосиком, а он ее Женя. Но она всегда отдавала себе отчет, что не стоит связывать судьбу с этим человеком. Вероятно, поэтому постаралась побыстрее выйти замуж после смерти папы. А еще мамой не уставал восхищаться Берия. “Вах, какая женщина!” — говорил он при встрече. Она же его ненавидела. Первое их знакомство состоялось на даче у Сталина. По кавказскому обычаю при новом знакомстве надо стукнуть человека лбом в лоб. Так Берия поздоровался с мамой. А она страдала страшными мигренями. Мама потом жаловалась Сталину: “Что себе позволяет Лаврентий?” — “Подумаешь, недотрога”, — усмехнулся тот. Больше всего мама боялась, что к власти придет Берия. Тогда бы нам совсем не поздоровилось. Ведь именно Берия наговаривал на нас Иосифу Виссарионовичу.
— Ваш отец скончался при весьма странных обстоятельствах?
— Это случилось в 1938 году. Он вернулся из Сочи и на следующий день трагически скончался. В тот день нам позвонили с его места работы, из Автобронетанкового управления РККА, и поинтересовались у мамы, чем она его накормила, от чего ему стало плохо. Мама сразу стала собираться, чтобы приехать к отцу, но ей запретили. Позже ее упрекали: “Почему же вы не приехали? Он так вас ждал...” Мы так и не поняли, как он умер и почему. Вроде здоровый был. Говорили, что его отравили. Причем всю вину свалили на маму. Мы не знаем, кому он помешал. Папа был тихий, спокойный, совершенно не злой человек. Сталин называл его “голубь”.
— Может быть, виной стал тот самый пистолет, из которого в 1932 году застрелилась Надежда Сергеевна? Ведь это был подарок вашего отца.
— У отца было разрешение на ношение оружия. В Германии он приобрел два маленьких револьвера. Однажды Надя пожаловалась брату: “У меня нет постоянной охраны, поэтому Иосиф выдал мне какой-то огромный пистолет. Я даже не знаю, где его носить”. Тогда папа предложил ей поменяться оружием. Сталин, узнав об этом, рассердился.
— В своей книге дочь Сталина Светлана пишет, что на похоронах ее отец оттолкнул гроб. Однако другие источники утверждают, что ничего подобного не происходило. Рассказывали, что, напротив, Иосиф Виссарионович сильно убивался в тот день?
— Я присутствовала на похоронах и помню, как он подошел к гробу и сказал: “Она ушла как враг” — и сделал жест рукой, отталкивающий гроб. Это точно.
— Правда, что у Сталина существовали двойники?
— В то время я даже не подозревала об этом. Однажды мама достала мне путевку в “ворошиловский” санаторий за 500 рублей, бешеные деньги по тем временам. Рядом находилась дача Сталина. Совершенно случайно на пляже я столкнулась со Светланой. Когда Сталин узнал о моем пребывании на курорте, тут же пригласил меня в гости. Прошла я на участок, вдруг вижу, стоит дядя в мятой рубашке. Я слегка удивилась, Иосиф Виссарионович своему внешнему виду уделял особое внимание. Подошла, поздоровалась. “Деточка, я не Сталин, я садовник, просто мы очень похожи”, — смутился мужчина. Мне даже в голову не могло прийти, что это двойник. Позже я спросила у самого Сталина об этом человеке. “Не бери в голову, — засмеялся он. — Мы, грузины, все похожи”.
— Семья Сталиных жила в роскоши?
— Нет. В доме стояла примитивная деревянная мебель. У Сталина были проблемы с дыханием, поэтому он предпочитал жить в деревянном доме. Никаких дорогих яств на столе тоже никогда не было. Он ел обычный овощной суп, закусывая вареным луком. И еще он очень любил шашлыки, которые готовил сам. Однажды он мне предложил выпить коньячок. Я отказалась: “На мне пионерский галстук, поэтому пить не стану”. Такой ответ его обидел.
— Кира Павловна, когда произошли изменения в характере вашего сердечного дяди?
— Во время войны Сталин перенес два инсульта, в связи с чем у него заметно пошатнулась психика, он стал иначе воспринимать людей. Об этом нам рассказала Светлана, когда мы вышли из тюрьмы. Видимо, ей хотелось как-то перед нами оправдаться. Когда он начал всех сажать, мы пребывали в недоумении. Мама отсидела шесть лет, я полгода была в “Лефортово” и пять лет прожила в ссылке в Шуе.
— Как вы думаете, почему Сталин уничтожал всех своих родственников?
— В нашем случае виновата Надя. Тем, что она наложила на себя руки, она осрамила вождя. Свой гнев Сталин выплеснул на ее родственников.
— В какой момент обострились отношения Сталина с вашей матерью?
— После смерти папы не прошло и года, как мама вторично вышла замуж, чем сильно разгневала Сталина. Он думал, что мама до конца своей жизни будет носить траур, как принято у грузинских женщин. Сталин осуждал ее за этот поступок.
— Евгению Александровну арестовали на ваших глазах?
— Я очень хорошо запомнила этот день. Мне тогда было 25 лет, я уже закончила Щепкинское училище и работала в Малом театре. В тот день я находилась дома и репетировала пьесу Чехова. Вдруг раздался звонок в дверь. Я побежала открывать. На пороге стояли двое мужчин. “Евгения Александровна дома?” — вежливо поинтересовались они. “Она обедает, проходите”, — гостеприимно распахнула я двери и удалилась в свою комнату. Через минуту раздался крик мамы: “От сумы и от тюрьмы не зарекайся”. Я выскочила из комнаты и бросилась к ней: “Мама, ты в тюрьму идешь?” Она резко оттолкнула меня. В тот момент она хотела покончить жизнь самоубийством — выброситься с восьмого этажа, но я ей помешала. “Я боялась, что в тюрьме меня замучают”, — объясняла она потом. В тот же день взяли моего отчима и арестовали всех соседей, потому что они дружили с нашей семьей.
— В чем обвиняли вашу маму?
— В шпионаже и в том, что она отравила папу. Меня взяли в январе 1948 года. Нас посадили в “Лефортово”. О том, что мы с мамой находились в одной тюрьме, я узнала позже. Я сидела в одиночной камере. Когда на допросах очередного заключенного вводили в комнату, меня сажали в темный шкаф, чтобы я никого не увидела. Во время прогулки я случайно услышала мамин кашель. Я тоже стала кашлять, но она меня не узнала.
— Как к вам относились в тюрьме?
— Как ни странно, очень доброжелательно. Начальник “Лефортово” боялся применять ко мне жесткие меры — вдруг Сталин отменит свое решение и помилует меня. В моей камере даже ковровые дорожки лежали, а надзиратели вежливо интересовались: “Кира, тебе не скучно одной? Может, к тебе кого-нибудь подселить?” У меня хватило ума отказаться. Иногда меня отпускали и в театр, и в кино. Я тогда уйму фильмов пересмотрела.
— Выходит, родство со Сталиным вы не скрывали?
— В “Лефортово” об этом знали все. Через полгода начальник тюрьмы объявил мне: “Вы не виноваты, вы не шпионка”, и сослали меня в Сибирь, в деревеньку Шуя. Вот тогда мне запретили называться Аллилуевой и попросили сменить девичью фамилию на фамилию мужа — Политковская. Так у меня украли фамилию. Тогда же сожгли все мои документы, уничтожили фотографии. Я для всех умерла. В Малом театре сказали, что я разбилась и нахожусь в больнице.
— Вашему супругу удалось избежать тюремного заключения?
— Борю Политковского, актера Малого театра, исключили из партии со словами: “Ты плохо воспитал жену! Она шпионка”. Вскоре родители Бори прислали мне слезное письмо в Шую: “Вы уже сидите, голодаете, зачем вам надо, чтобы наш мальчик так же мучился? Умоляем, откажитесь от него”. Так мне пришлось отречься от любимого человека. Спустя годы Боря на коленях вымаливал у меня прощение. Но я была неприступна: “Два раза в одну воду не входят”.
— Чем вы занимались в ссылке?
— Я работала в местном театре реквизитором и актрисой по совместительству. Но театр вскоре прогорел — местные жители не интересовались высоким искусством, наши спектакли оказались никому не нужны. Тогда меня определили преподавателем музыки в школу для умственно отсталых детей. Воспитанники меня так полюбили, что всей гурьбой после уроков провожали до дома. А за глаза почему-то называли Кира Павловна Политковская-Полбутылкина.
— Кстати, при поступлении в театральное училище вы пользовались своим родством со Сталиным?
— Мой знакомый Паша Беленький перед моим поступлением в Щепку предупредил Веру Пашенную, что будет поступать Кира Аллилуева. На экзамене произошла какая-то путаница с фамилиями. Под “Аллилуевой” выступала страшненькая, хромая девочка. Пашенная перепугалась и стала шептала Паше: “Нет, я ее не могу взять”. — “Это не Аллилуева”, — успокоил ее мой приятель. “Слава богу”, — перекрестилась Вера Николаевна. В Малом я играла эпизодические, незаметные роли. Главные мне доставались только в шуйском театре.
— Как вы вернулись в Москву?
— В 1953 году закончился срок моей ссылки. Я приехала в Москву, пришла домой, в дом правительства, а швейцар на входе перегородил мне дорогу: “Кира Павловна, ровно в 23.00 я вас выгоню, вы не имеете права ночевать в этом доме”. 39-я статья, по которой меня осудили, не давала права проживания ни в одном из больших городов. Я могла находиться только в Шуе. Несколько дней я провела у своей тетки. Все это время я боялась даже гулять по городу. В Москве существовал строгий паспортный режим. Тогда я поняла, что оставшуюся жизнь мне суждено провести в Шуе. И вернулась обратно...
— Как же вы рискнули снова появиться в столице?
— Сижу я в Шуе, в избе, слушаю репродуктор. Вдруг диктор сообщает, что Иосиф Виссарионович скончался. Вскоре мне пришла телеграмма от брата Сергея: “Срочно приезжай”. Он встретил меня на вокзале, мы взяли такси. Когда проезжали мимо Лубянки, я закрыла руками глаза: “Не могу смотреть на это здание...” — “Кира, успокойся, Берию уже расстреляли”, — обнял меня Сергей. Радости моей не было предела. Омрачало одно обстоятельство — мы до сих пор ничего не знали о судьбе нашей мамы.
— У вас не возникало мысли, что ее расстреляли?
— Я не сомневалась в этом. Ведь ее приговорили к десяти годам без права переписки — это означало расстрел. И вдруг первого апреля мне позвонили из НКВД: “Кира Павловна, вам надо забрать маму из тюрьмы”. Мама вышла худенькая, страшненькая, от былой красоты не осталось и следа. Я бросилась к ней на шею, а она оттолкнула меня: “Более безвкусно ты не могла одеться?” В этот же вечер за столом собрались все Аллилуевы. Мама тогда сказала: “И все-таки Сталин меня выпустил”. — “Дура ты, он помер”, — прервали ее. Она в слезы. Оказывается, у нее совсем не было злости на Сталина.
— Как сложилась ваша жизнь потом?
— После освобождения мама с отчимом расстались. Ее муж вышел из тюрьмы психически нездоровым человеком. Сказались сильные побои по голове во время допросов. Мама в тюрьме пыталась покончить с собой, во время прогулок глотала камешки. Из-за этого потом у нее развилась водянка. В 75 лет перенесла инсульт, и вскоре ее не стало. Умирала она очень тяжело.
— Почему вы не вернулись в театр?
— После реабилитации мне сказали, что меня обязаны взять на то же место, где я работала раньше. Я прихожу в Малый театр, а художественный руководитель Михаил Царев, дрянной человек, говорит: “Я вас не возьму, вы уже в сельском театре работали, у вас сложилось другое амплуа, туда и возвращайтесь”. Ему хотели звонить из НКВД, но я отказалась. В этом случае мне пришлось бы довольствоваться массовочными ролями. В итоге я устроилась на телевидение, где проработала в должности режиссера более восемнадцати лет.
— Никита Хрущев помогал вашей семье?
— Только однажды мы прибегали к помощи Никиты Сергеевича. После реабилитации нам выделили комнату в коммуналке дома правительства. Наша соседка, бывшая горничная, пыталась нас всячески выжить оттуда и все время на кухне варила в кастрюле грязные веревки. Мама не выдержала такого издевательства и написала Хрущеву: “Я после тюрьмы не могу видеть эту грязь”. Вскоре нам выделили отдельную жилплощадь.
— С Васей и Светланой вы общались?
— Когда нас посадили, моего брата отказались принимать в аспирантуру. Вася, узнав об этом, послал своего адъютанта к ректору вуза, и брата тут же зачислили. За это Сергей ему по сей день благодарен. Он стал известным профессором и до сих пор продолжает работать. Со Светланой связь прервалась, когда она эмигрировала в Америку.
— Кира Павловна, вы осуждаете Сталина за те страдания, которые он принес вашей семье?
— Представьте себе, никогда не осуждала. Даже не знаю почему, наверное, такой характер...
