— Сталин воспитывал меня с пяти месяцев до 11 лет. После я жил с мамой, но почти каждый день бывал в доме Иосифа Виссарионовича. И вот что я вам скажу: я много чего знаю о семье Сталиных.
Так начал свой рассказ о тайнах семьи всесильного вождя приемный сын Иосифа Сталина Артем Федорович Сергеев.
На излете перестройки как грибы после дождя выходили воспоминания, исследования, архивные материалы о сенсационных подробностях из жизни генсека. “Жену довел до самоубийства”, “детей игнорировал”, “тиран” — пестрели передовицы газет.
На протяжении всей своей жизни Артем Федорович скрывал тот факт, что его воспитал сам Сталин. Но сегодня приемный сын “вождя всех народов” согласился рассказать всю правду о своем приемном отце.
— Приезжайте-приезжайте. Я живу в Жуковке — дом мой сразу узнаете. Он у меня скромный, не в пример дворцам этих буржуев, — так описал свою дачу Артем Федорович.
Неприметный деревянный забор грязно-серого цвета и вправду выделяется на фоне соседних оград в стиле барокко. Проходим на территорию, где зеленеют ели, сосны да березы. Настоящий лес. Этот “надел” купила не одно десятилетие назад мама Артема Федоровича. Тогда здесь был только песок. Сергеев завез на участок землю, высадил деревья, яркие душистые цветы...
— Проходите в дом. У нас уже и пироги поспели, жена испекла специально к вашему приезду. — Седовласый мужчина, добродушно улыбаясь, протягивает мне руку для приветствия.
Мы заходим в столовую. Деревянный под потолок комод XIX века, на стеклянных полках аккуратно расставлены фотографии членов семьи: вот Артем Федорович вместе со своей супругой Еленой Юрьевной, вот — с мамой, а вот и портрет отца — легендарного большевика Артема.
— А где же ваш приемный отец? — Первый вопрос возник сам собой.
— Несмотря на то, что у меня осталось только ксерокопия нашей совместной фотографии, Иосиф Виссарионович для меня — самый лучший человек на свете. Когда мне исполнилось всего 4,5 месяца, здоровье моей мамы резко ухудшилось. И меня взял на воспитание Сталин. Я жил в его семье до 11 лет. Мама выздоровела и забрала меня. Но я почти каждый день бывал в его доме. Мы дружили с Василием. Когда он вышел из тюрьмы первым делом он пришел ко мне. А я до сих пор храню все его подарки. Светлана до отъезда в Индию часто приходила ко мне в гости. Она тоже здесь жила. В Жуковке.
Я много чего видел в доме Сталина и стал свидетелем интересных событий. Кстати, я не согласен со Светланой, которая много чего написала о самоубийстве Надежды Аллилуевой.
— Светлана Аллилуева в воспоминаниях “20 писем к другу” детально и убедительно пишет о самоубийстве матери. В чем вы с ней не согласны?
— А вы знаете, что Светы не было дома ни во время этой страшной трагедии, ни на похоронах? Я вам больше скажу. Спустя 4 месяца после похорон Надежды Сергеевны у Светы был день рождения. Семь лет ей исполнялось. Как всегда в этот день мы ей дарили подарки. Она внимательно рассмотрела их, спросила: “А что мне мама прислала?” Понимаете, дабы не травмировать ее, смерть матери скрыли.
— Ну хорошо, пусть Светлана Аллилуева написала недостоверно о смерти матери. Но есть еще и “Воспоминания” Хрущева, где тоже подробно описан день Надежды Сергеевны накануне самоубийства. Или там тоже полное вранье?
— Конечно! Как он может писать о том, чем она занималась в день смерти, когда его и рядом-то не было?
— А вы были рядом с Аллилуевой? Может, расскажете правду?
— Ну слушайте. За день до ее смерти, 7 ноября, мы с Василием попросили Надежду Сергеевну поехать 8-го за город покататься на лыжах. Домоправительница Каролина Васильевна добавила: “Надежда Сергеевна, ну пусть ребята поедут, покатаются, попразднуют годовщину революции”. А та в ответ: “Это что, вот когда я закончу учебу в академии, вот тогда мы устроим настоящий праздник”. Отпустила нас. Потом мы пошли на военный парад. Тогда он проходил с 8 до 12 утра. А затем до глубокой ночи шла демонстрация.Встали строго перед входом в Мавзолей. Он тогда еще деревянный был. Сталин же в это время стоял на Мавзолее. Прошло не больше 15 минут, как Аллилуева начала жаловаться: “Как же у меня голова болит, как болит. Не могу больше терпеть. Пойду домой...” Она ушла с парада, а мы с Василием остались вдвоем.
— А Хрущев пишет, что он ушел с Аллилуевой не после парада, а после демонстрации.
— Врет Хрущев! На параде я его не видел, Аллилуева уходила одна. А демонстрация закончилась поздней ночью. Надежда Сергеевна к тому времени уже дома была. Вот... А рано утром 8 ноября мы с Василием уехали в государственный дом отдыха “Соколово”, что на Ленинградском шоссе. Это была небольшая дачка. Катались на лыжах. Весело было. Неожиданно в доме раздался телефонный звонок. Трубку сняла няня Светланы. Ей сообщили, чтобы мы с Василием срочно выезжали в Москву. Василий уехал на кремлевскую квартиру, а я — домой к маме. Она у меня в центре Москвы жила. Помню, ей тоже позвонили, сообщили. Мама начала причитать — ах, ах, Надя умерла. Быстренько собрались и пошли в Кремль. Состоялся траурный семейный обед, на котором присутствовали сестра Аллилуевой Анна Сергеевна и брат Павел. Сталин был очень подавлен, не проронил ни слова.
— За траурным обедом все уже знали, что Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством?
— Нет. Сперва всем говорили, что у Аллилуевой был гнойный аппендицит. Но чуть позже, уже после похорон, мама мне рассказала правду. Однажды я подошел к Каролине Васильевне и спросил: “А Вася знает, что Надежда Сергеевна застрелилась?” В ответ — молчание. А несколько часов спустя в дом Сталиных пришла моя мама и брат Надежды Сергеевны Павел спросил ее: “Лиза, зачем ты сказала сыну, что Надя застрелилась?” Мама со всей строгостью: “Я от него ничего не скрываю. Точно знаю: он об этом никому не расскажет”.
— Вы говорили мне, что ваша мама дружила с Надеждой Аллилуевой. Она не предполагала, что могло толкнуть ее подругу на самоубийство?
— У мамы сложилось впечатление, что ее довели головные боли. Дело вот в чем. Когда Аллилуевой было всего 24 года, она в письмах к моей матери писала: “У меня адская головная боль, но я надеюсь, что она пройдет”. На самом же деле боль не проходила. Чего она только не делала, как только не лечилась. Сталин отправлял жену на лечение в Германию к лучшим профессорам. Бесполезно. У меня даже осталось воспоминание из детства: если дверь в комнату Надежды Сергеевны закрыта, значит, у нее болит голова и она отдыхает. Так что у нас версия одна: она не смогла больше справляться с дикой, мучительной болью.
— Получается, в воспоминаниях неправду пишут, что Аллилуеву довел до самоубийства Сталин?
— Не то что неправду — глупость. Вот об этом они пишут. А о том, как переживал, страдал Сталин после смерти Надежды Сергеевны, не пишут!
— Переживал? Светлана Аллилуева написала, что во время прощания с телом он оттолкнул гроб.
— Вранье! Откуда же она это знает, если ее и на похоронах-то не было? Я был на похоронах... Рано утром для церемонии прощания гроб с телом выставили на втором этаже ГУМа. Мы с Василием поднимались по ступенькам впереди Сталина. Он шел молча. Мрачный был. Помню: как только Иосиф Виссарионович подошел к гробу, он начал не просто плакать, он рыдал... А Василий буквально висел на нем и приговаривал: “Папа, не плачь, папа, не надо...” Гроб вынесли на улицу и на белом катафалке повезли на Новодевичье. После того как гроб опустили в могилу, Сталин бросил на него горсть земли. Нам с Василием сказали сделать то же самое. Вернулись домой, пообедали. Сталин сидел молчаливый такой, задумчивый. Скоро он ушел на совещание с членами правительства. Позже Иосиф Виссарионович переехал в квартиру, которая находилась тоже на территории Кремля, в здании Сената. Знаете, почему он переехал? Просто в старой квартире все напоминало о ней, о Надежде Сергеевне.
Приемный отец Артема Федоровича Сергеева — Иосиф Сталин и его родной отец — Федор Сергеев, он же большевик Артем, познакомились в 1906 году на IV съезде партии большевиков. Следующая встреча “борцов за дело коммунизма” состоялась только в 1917-м, уже на VI съезде партии. За прошедшие 11 лет Сталин и Сергеев успели побывать в ссылках, тюрьмах и подполье.
— После того как они встретились в 1917 году, мой отец и Сталин уже не расставались до самой смерти моего папы, то есть до 1921 года, — рассказывает Артем Федорович. — И все это время продолжалась их верная, глубокая, самоотверженная дружба. А в 1921 году делегаты X съезда приняли решение выехать в Кронштадт на подавление восстания. Как мне рассказывала моя мама, мой отец попросил Иосифа Виссарионовича: “Знаешь, дела-то в Кронштадте серьезные, если со мной что-нибудь случится, присмотри за моими”.
В то время как Федор Сергеев был в Кронштадте, его жена, революционерка Лиза Репельская, родила сына. Назвала Артемом — в честь подпольной клички своего мужа. Легендарный большевик Артем погиб 21 июля 1921 года на 104 километре от Москвы.
После смерти революционера члены Политбюро собрались на экстренное совещание, где обсуждался вопрос: судьба семьи товарища Артема. Сохранился документ, в котором отмечены присутствовавшие на заседании: Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Сталин.
Между тем здоровье вдовы товарища Артема резко ухудшилось, и сына, которому только исполнилось пять месяцев, взял на воспитание Иосиф Сталин.
— Мама отдавала меня в семейство Сталиных со спокойной душой, — поясняет Артем Федорович — Ведь она дружила с Надеждой Сергеевной Аллилуевой. Они много времени проводили вместе, приходили друг к другу в гости. Мама и Иосифу Виссарионовичку доверяла. Он в то время жил в Кремле, на Коммунистической улице.
Семья Сталина занимала небольшую квартирку. Сводные братья — Артем и Василий — жили в одной комнате. Кстати, Василий младше Артема всего на 19 дней. Яша — в угловой, там же была и столовая. Но для кабинета Иосифа Виссарионовича не нашлось и квадратного метра. В конце концов Сталин не смог мириться с отсутствием рабочего места, и летом 1931-го семейство всесильного вождя переехало в квартиру, что в Потешном дворце. Уж там-то площадь была побольше. Во всяком случае, и сам Сталин был обеспечен отдельными апартаментами, и его жена Надежда Аллилуева. Светлана имела комнату. Но Василий и Артем тоже жили вместе. А еще была столовая, где частенько проходили совещания хозяина дома с членами Политбюро.
— Мебель-то в квартире была казенная, — вспоминает Сергеев. — Поэтому о шике не могло идти и речи. Да тогда вообще было не модно шиковать. Обстановка, знаете, строгая: кровать, шкафчик, тумбочка. И только. Ни цветов, ни животных в кремлевской квартире не было. Это я отлично помню. Но на даче в Сочи я частенько видел Иосифа Виссарионовича с лопатой в руках. Он посадил там настоящий фруктовый сад: груши, персики, абрикосы... А еще по его распоряжению разводили пчел. На подмосковной даче выращивали индюков, цесарок, уток, гусей. Сталин любил иногда подойти к загону — посмотреть на них.
На двух дачах, в Подмосковье и Сочи, жили проверенные люди, которые ухаживали и за любимой “дичью” всесильного генсека, и за сладкими абрикосами. В кремлевской квартире хозяйничала домоправительница — Каролина Васильевна Тиль. С годами пожилая немка стала своим человеком. Именно она отдавала распоряжения прислуге: где пыль подтереть, что на обед приготовить. Впрочем, над последним долго думать не приходилось.
— Обед был неизменным, — вспоминает Артем Федорович. — Сперва кухарка Аннушка Альбухина торжественно ставила в центре стола супницу, в которой изо дня в день были одни и те же харчи — щи с капустой и вареным мясом. Причем на первое — щи, а на второе — вареное мясо. На десерт — сладкие, сочные фрукты. Иосиф Виссарионович и Надежда Сергеевна за обедом пили кавказское вино: Сталин уважал этот напиток.
Но настоящим праздником для детей были те редкие случаи, когда бабушка, мать Сталина, присылала из солнечной Грузии варенье из грецких орехов. Хозяин дома приходил домой, ставил посылку на обеденный стол, доставал литровые баночки с деликатесом: “Вот, это наша бабушка прислала”. И улыбался в усы.
— Помню, однажды Василий прибегает домой, подходит к Иосифу Виссарионовичу и хвастает: “Папа, ребята, когда возвращались из школы, увидели, как старухи крестятся и молятся, так они бросили им под ноги пугачи-взрывчатку”, — рассказывает Сергеев. — Сталин, нахмурив густые, черные как смола брови, со всей строгостью: “Зачем? Я спрашиваю, зачем они это сделали?!” Василий опешил: “А зачем они молятся?!” Отец ему в ответ: “Ты бабушку уважаешь? Любишь ее? А она тоже молится. Потому что знает чего-то такое, что ты не знаешь!”
— Известно, что Сталин был человеком жестким, если не сказать жестоким. А каким он был в семье?
— Я не боялся его, скорее уважал. Даже называл его исключительно по имени-отчеству: Иосиф Виссарионович. Помню, для меня самым страшным было расстроить его, причинить неприятность. Но вот что интересно: если он был недоволен моим поведением или учебой, ни-ког-да не кричал. Тихим, спокойным голосом объяснял, почему я не прав. Однажды — дело было в 1929 году, когда в Соединенных Штатах в самом разгаре была экономическая депрессия, — Иосиф Виссарионович подходит ко мне и спрашивает: “Что ты думаешь о кризисе в Америке?” Я с ходу: “Буржуи топят продовольствие вместо того, чтобы отдать его бедным рабочим”. Он сделал небольшую паузу и, как всегда, вполголоса объяснил: “Американцы топят продовольствие, чтобы цены на него не упали. А если продукты просто раздать рабочим, то они не станут его покупать. И цены на него упадут”.
— Известно, что Сталин уж очень интересовался историей. В 1934 году он в соавторстве с Кировым и Ждановым написал “Указание по составлению учебника истории СССР”. Он занимался с вами?
— Еще как. Он задавал нам учить отрывки из истории. Помню, выучил я один отрывочек и рассказываю. И вместо Плутарха сказал “плутократ”. Иосиф Виссарионович мне подробно рассказал, кто такой Плутарх и что такое плутократ. А еще, помнится, вслух читал о древнем городе Фивы. Так вместо Фивы каждый раз читал Аивы. Он, услышав мои оговорки, объяснил мне, что каждая буква алфавита имеет свой неповторимый оттенок. Сказал, что после революции азбуку упростили — убрали твердый знак. Благодаря этому население страны грамоте обучили быстрее.
— А дневник-то он у вас смотрел? Наверно, за “двойки” крепко наказывал?
— Во-первых, дети Сталина, в том числе и я, почти всегда учились хорошо. А во-вторых, он нас никогда не наказывал. А дневничок-то иногда просил посмотреть. Причем он просил показать сей документ совершенно неожиданно. Как-то у Василия был период, когда в дневнике у него засверкали “двойки”. Так он попросил меня: “Спрячь мой дневник, только не потеряй”. Понимаете, Василий знал, что отец в любой момент может потребовать дневник, и на всякий случай он должен был быть.
— Кто же осмелился сыну Сталина “двойку” влепить?..
— Какие вы глупости говорите! Ну я же говорю вам: Василию ставили “двойки”! А почему вы думаете, что детям Сталина должны бояться ставить “неуды”? Учились мы в обычных школах. Я — в школе №32, что в Обыденском переулке. Василий учился там же, но позже перешел в 25-ю, в Старопименовском переулке. Светлана тоже закончила 25-ю. Даже если мы и схлопочем изредка “двойку”, Иосиф Виссарионович не ругал нас за это. Он вообще не требовал отличничества. Он нам всегда говорил: “Отметка не главное — важно, чтобы вы понимали суть темы”.
— Правда, что Сталин был не особенно ласковым к детям?
— Вот я вам сейчас расскажу, а вы судите сами... Когда Иосиф Виссарионович возвращался с работы домой, мы, дети, выбегали из своих комнат к нему навстречу. Он брал каждого из нас на руки и поднимал высоко-высоко, к потолку. Потом снимал верхнюю одежду и произносил неизменные слова: “А-а-а... ну, чем сегодня занимались, что нового узнали?..”
— Вы все же не родной сын Сталина. Он относился к вам так же, как и к своим детям?
— Он баловал меня. Подарки дарил. В канун моего седьмого дня рождения он подошел и, прищурив глаза, поинтересовался: “У тебя скоро день рождения, что тебе подарить?” Мне как-то неудобно стало: “Ничего не нужно, у меня все есть”. Он в ответ: “Этого не может быть, чтобы у тебя все было”. И протягивает книжку “Робинзон Крузо”. Как же мне было приятно... Открываю первую страничку, читаю надпись, аккуратно выведенную рукой Сталина: “Дружку моему, Томику, с пожеланиями вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком”. Эти слова крепко засели в моей голове и стали программой моей жизни. Иосиф Виссарионович еще подарил мне “Маугли”, маленький раскладной патефончик. Вообще-то Сталин был эмоциональным человеком, открытым. По его внешнему виду мы всегда определяли: он здоров или хворает, ему весело или грустно.
— Что же могло развеселить всесильного генсека?
— Ой, как же хохотал Иосиф Виссарионович, аж до слез! Дело в том, что мы с Василием организовали дома театр теней. Поставили “Сказку о попе и работнике его Балде”. Теневые фигурки передвигал Василий, а я текст читал. Когда постановка была готова, мы пригласили домашних на представление. Я уж не знаю, что Сталина так насмешило, но хохотал он от души. Еще ему было очень приятно, когда мы готовили мороженое. Это лакомство в доме Сталиных делали нечасто — где-то раз в месяц. Сперва в большой кастрюле смешивали ингредиенты. Потом в центр кухни выставляли деревянную бочку, набитую льдом. Чтобы содержимое кастрюли превратилось в мороженое, нужно было ставить эту кастрюлю на лед и долго крутить ее по льду. Так мы с Василием крутили эту кастрюлю до изнеможения, по нескольку часов кряду. Кухарка Аннушка уж и кричала на нас: “Хватит, мороженое-то готово!” Но мы продолжали. Любили мы это занятие...
По словам Артема Федоровича, Надежда Аллилуева была куда жестче Сталина. Каждое утро она составляла план на день, который неукоснительно соблюдала. Надежду Сергеевну дети часто видели с книжкой в руках, она учила иностранные слова. В дом Сталиных приходил преподаватель французского: Аллилуева мечтала овладеть этим языком. А по-немецки она с детства говорила свободно. Ведь ее мама, Ольга Евгеньевна, имела немецкие корни.
— Да, помню, Ольга Евгеньевна часто ворчала, — вспоминает Артем Федорович, — “вах-вах-вах”. Это давали о себе знать ее грузинские корни. А когда ее выводили из себя, кричала: “О mein Got!” — это уже немецкие...
Кроме увлечения иностранными языками Надежда Аллилуева хотела получить техническое образование и поступила в Промышленную академию на факультет текстильного волокна по специализации “вискоза”. До получения заветного диплома ей не хватило совсем немножко. Помешала смерть..
— Надежда Сергеевна просыпалась, как говорится, с петухами, училась, хлопотала по хозяйству, — рассказывает Артем Федорович. — Кстати, она была очень домовитая. Помню, я читал письма Надежды Сергеевны к моей маме, где Аллилуева подробно описывала местные базары: почем продают хлеб, фрукты, мясо...
— Как одевалась жена всесильного вождя?
— Она очень внимательно относилась к своему внешнему виду. Я бы сказал, что Надежда Сергеевна предпочитала строгий английский фасон. Темная юбка ниже колен, всегда ярко-белая, отутюженная блузка, а еще, помню, она любила надевать темно-синюю жакетку. Черные туфли-лодочки на среднем каблучке. Я бы не сказал, что у Надежды Сергеевны было много одежды. Только самое необходимое, но с большим вкусом. Вот что не любила она, так это украшения: серьги, браслеты никогда не надевала. Да у нее этого добра и не было. Знаете, а Сталин оказывал ей знаки внимания. Даже при детях мог обнять ее, поцеловать в щечку. Но, знаете, он это делал как бы шутя, играючи. Она ему была очень дорога...
После окончания школы Артем Федорович уехал из Москвы и жил в отдаленных уголках Советского Союза. Но на протяжении всей своей жизни скрывал тот факт, что его воспитал всесильный вождь — Иосиф Сталин. Почему? Говорит: какой в этом смысл? Но однажды Артему Федоровичу пришлось открыть тайну своему лучшему другу.
— Я тогда учился в академии, — вспоминает Артем Федорович. — Первые два курса закончил на “пятерки”. И вдруг по математике на каждом занятии мне лепят “незачет”. “Хвосты” накопились. Уж не знал я, что и делать. Пожаловался лучшему другу. Тот мне и говорит: “Слушай, а пойдем-ка к моему профессору Понтрягину”. В те времена он был самым известным математиком. Приходим к нему. Он дал мне задание: решить несколько дифиринциальных уравнений. Посмотрел, как я справился, и говорит: “Почему тебе ставят “двойки” — не знаю, но я тебе ставлю “пять”. В общем, тяжко мне, конечно, было, но я кое-как выпутался. Проходит лет двадцать. Приезжает мой дружок ко мне в гости и рассказывает: “Артем, помнишь, тебе “двойки” по математике лепили? Так вот, я знаю, почему тебя заваливали. Представь себе. Еще тогда, когда мы были студентами, я рассказал о твоих проблемах заведующему кафедрой математики профессору Тумаркину. Так тот мне и говорит: “Однажды Сталин позвонил начальнику академии и спросил: “У вас Артем Сергеев учится? Так вы с ним построже”. И повесил трубку. Вот с тобой и начали построже обращаться”.
Сегодня Артем Федорович бережно хранит воспоминания, рассказанные еще матерью, о своем родном отце — товарище Артеме. Подробности о судьбе Сталина — всю жизнь держал в тайне. Между тем один факт из биографии Артема Федоровича наводит на размышления. Во время Великой Отечественной он попал в немецкий концлагерь. После победы, не в пример тысячам соотечественников, которые после отсидки в немецких лагерях отправлялись уже на советские нары, Сергеев закончил Академию Генштаба и сделал военную карьеру.
— А почему меня должны были посадить?! — возмущается приемный сын Сталина. — Сажали только предателей...
Артем Федорович — генерал. Считает, что в отставке генералов не бывает. Он и сейчас трудится. Над мемуарами. В которых, по его словам, собирается рассказать много интересного о семействе Сталиных...
