В четверг вечером в кинотеатре “Пушкинский” состоялась премьера фильма Карена Шахназарова “Всадник по имени Смерть”. Режиссер, хотя и далеко не дебютант — это одиннадцатая по счету картина Карена Георгиевича, — все время показа (106 минут) простоял у левого выхода из партера: проверял качество звука, смотрел, сколько народу покидает зал (таких было немного), слушал реакцию публики.
Волнение режиссера — один из безусловно хороших признаков. Второй хороший признак — бывший министр культуры, ныне глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой (государственная доля участия в картине Шахназарова — определяющая), представляя группу, не волновался вовсе. С уверенностью шоумена он рассказывал публике о шедевре, который ждет “хорошая зрительская судьба”. Появление “Всадника по имени Смерть” в широком прокате г-н Швыдкой назвал “возвращением большого кино на экраны страны”. Пока экс-министр говорил, на сцене переминались с ноги на ногу 25 человек. Наконец, “смотрящий” по большому кино по России Карен Шахназаров представил группу. Исполнители главных ролей Андрей Панин и Ксения Раппопорт не пришли (у Панина был спектакль, и он приехал только на банкет), за них отдувались Анастасия Макеева с обнаженными плечами в белоснежном платье в пол и солисты Большого театра.
Рецензию на картину “МК” уже давал в номере от 21 апреля. Поэтому на этот раз мы решили предоставить слово публике:
Марк РУДИНШТЕЙН, глава группы компаний “Кинотавр”:
— Я думаю, картина Шахназарова — о состоянии человеческой психики, ни больше ни меньше. Вот родился такой Савинков, и у него такая психология: он заражен комплексом удачи отдельного человека. Он посвятил свою жизнь удовлетворению этого низменного комплекса. Я думаю, терроризм чаще всего на этом и основан. Никаких общеполитических ассоциаций эта картина во мне не возбудила.
Галина БОКАШЕВСКАЯ, актриса:
— Эта история могла произойти только в позапрошлом веке. Наш век намного жестче. Но мне все равно было страшно. Наверное, этого и добивался режиссер — чтобы зритель содрогнулся. Я лично закрывала глаза, когда на экране показывали взрывы. Может быть, тот протест, который возник во мне, — ради него и делалась картина. Чтобы зрители вышли из кинозала с чувством отвращения — не к фильму, разумеется, а к самому насилию.
