Они уходили утром, наспех целуя детей и давая поручения близким. Уходили жить, как всегда, спеша и опаздывая. Учиться, зарабатывать деньги на исполнение желаний и просто любить. На бегу застегивали пальто и совали руку в карман, отыскивая проездной билет на метро. Билет, который оказался в один конец...
Все они были чьи-то дети, друзья, соседи и сослуживцы, все — одной с нами крови: красной, теплой и живой. Но вечером они не вернулись.
Это были не просто пассажиры вагона, где случился взрыв, — они были люди. Влюбленные и страждущие, счастливые и не очень, верующие и дерзкие. Мы хотим рассказать вам о них. В сегодняшнем и следующих номерах “МК”.
Но он так и не вернулся...
— Если бы сын задержался хотя бы на две минуты, — качает головой Юрий Денисов, отец первого опознанного погибшего от взрыва в метро, — но он даже лифт не стал ждать, побежал пешком вниз по лестнице с шестого этажа. А я еще крикнул вдогонку: “Сынок, ты деньги на метро дома забыл!” Но у него, видно, были еще с собой. Если бы он только вернулся, если бы не успел на этот поезд и сел в следующий. Если б вернулся...
В пятницу утром Дима Денисов с другом Валерой собирались сдавать спортивные нормативы для летнего загранплавания. Студенты Академии водного транспорта этим летом планировали отправиться в Японию для прохождения практики. А сегодня Дима Денисов должен был получить загранпаспорт и наконец-то подстричься: в сессию это считается плохой приметой...
Ребята договорились встретиться у первого вагона на станции “Водный стадион” в девять часов утра. Невероятная пунктуальность была отличительной чертой будущего менеджера по перевозкам на речном транспорте. Он вышел из дома на Кленовом бульваре в двадцать минут девятого. Минут за семь дошел до “Коломенской”.
— Мы всегда садимся в первый или второй вагон, — мама Димы, Любовь Павловна, прижимает платок к глазам, — он ближе к нашему входу в метро.
На “Водном стадионе” Валерий не дождался пунктуального однокурсника ни к девяти, ни к десяти часам.
— Как услышала новости по радио, глянула в окно — состав стоит на метромосту, — рассказывает Любовь Павловна. — Но волноваться начали не сразу: ведь полдня твердили, что взрыв произошел в поезде, который ехал от центра.
— Я не мог дозвониться Диме на мобильный, — говорит брат Максим. — “Абонент не отвечает или временно недоступен”. А потом мы поехали по больницам.
Информации о пострадавшем Денисове не было нигде. Доктора и медсестры объясняли, что не у всех сохранились документы, а те, кто был без сознания, еще не успели назвать себя. К полуночи семья Денисовых приехала в морг. Показали фотографию охране и дежурному патологоанатому. “Вроде такого нет. Приходите завтра”, — ответили им. В восемь утра мать, отец и 26-летний брат снова были у дверей морга. В списках погибших фамилия Денисов не значилась. Но по фотографии медики сразу узнали одного из “неопознанных”.
— Почему неопознанный? — недоумевает Максим. — Ведь у Димки были с собой водительские права. Сам он почти не пострадал внешне, не обгорел совсем. Только на шее рассеченная рана, и рука разорвана. Вероятно, он стоял в самом конце первого вагона, иначе от брата не осталось бы ничего.
Дима не пил, не курил, на первом курсе стал чемпионом академии по боксу в весовой категории 75 кг. Всегда был одет по последней моде. На его вкус ориентировалась даже жена старшего брата. На стильные дорогие вещи зарабатывал сам: весной экстерном сдавал летнюю сессию, чтобы успеть к открытию речной навигации в конце апреля. Иногда родители из окна видели Димкин речной трамвайчик “Москва-43”, где каждый сезон он ходил матросом.
22 февраля Диме Денисову исполнился бы 21 год.
Раз в день в вестибюль токсикологического отделения Детской больницы №13 спускается лечащий врач и рассказывает родителям, как чувствуют себя их дети. Среди взволнованных пап и мам — родители 9-летнего Валеры Козяра, на сегодняшний день — самого юного из пострадавших от теракта.
6 февраля мама отпросила третьеклассника Валеру у классной руководительницы.
“Он накануне с ребятами играл, и зуб ему выбили”, — рассказывает бабушка Галина Николаевна.
Вставить новый взялась родная тетя и крестная мальчика Светлана, она зубной врач. Мальчишка набрал с собой в больницу игрушек, чтобы не страшно было. Крестная сама повезла его к себе на работу. Зашли в метро на станции “Коломенская”.
А потом был ад. Валере взрывом оторвало капюшон от курточки, игрушки разлетелись в разные стороны. У Светланы загорелась шуба на спине, из рук вырвало сумку с мобильником. Всех повалило на пол.
— Умираем мы с тобой, Валера, — в отчаянии прошептала крестная.
Но тут ребенок начал шевелиться. С трудом, перешагивая через растерзанные трупы, Светлана с мальчиком выбрались из вагона, переполненного кричащими людьми. Как дошли до станции, Света не помнит. Километра два, а может, целую вечность тащились они по освещенной аварийными лампами подземке.
“Думала, не дойду, — вспоминает Света (она сейчас лежит в 36-й больнице), — но в голове одна мысль: надо спасти ребенка!
Мама Валеры, когда услышала о теракте, даже паниковать не стала, была уверена, что с ее мальчиком беды случиться не может.
— И предчувствия у меня никакого не было, — говорит она.
Около часу дня до нее дозвонилась сестра: Валера в больнице. Надышался газом, и его слегка контузило.
“Печальный он такой, — вздыхает бабушка, — ему, наверное, успокоительное дают, вот он и выглядит заторможенным”.
Родителям строго-настрого запретили говорить с ребенком о происшедшем.
А 10 марта у Валеры Козяра день рождения, круглая дата — 10 лет. Родители уже знают, что подарят сыну: “Нечего и думать, — говорят они, — конечно, конструктор и машинки, какие у него были с собой. Нам объявили, что потерянные при взрыве вещи мы можем получить на “Павелецкой”. Да не нужны они нам, господи! Новые купим”.
Теперь у Валеры — два дня рождения. Отныне ему суждено отмечать их всю жизнь...
К зданию судебно-медицинского морга №4 с самого утра подходят те, кто не дождался возвращения родных и не встретил их фамилий ни в одном из “спасительных” списков, вывешенных в больницах, куда доставляли раненых. Но меньше всего эти люди хотят найти своих близких здесь... “Господи, господи, господи”, — лихорадочно твердят они, поднимаясь по ступенькам.
— Что же это такое? Сын отслужил в армии, бывал в горячих точках... И вот, в мирное время, — как заведенная повторяет женщина, стоящая чуть в стороне от входа в морг, где в молчании собралась горстка людей. — Он ехал на работу и не вернулся, и не вернулся... Я как чувствовала — сразу в больницу бросилась... Нет его, нет, ни в одних списках нет. Он инженером работает... Работал. А у вас ТАМ кто?
Мне становится стыдно. У меня ТАМ никого...
К работнику прокуратуры, в руках у которого список документов, найденных в эпицентре взрыва, тянется скорбная очередь. Обгоревшие паспорта, удостоверения, еще есть ошметок тетрадки, на котором стоит имя ученика 9-го класса Игоря Ковалева... Тех, кто узнал документы, приглашают посмотреть на фотографии трупов, которые появляются на экране компьютера.
Удостоверение на имя Бориса Юльевича Гелиптера, 1971 г.р., нашли у первой двери второго вагона: “Это эпицентр, вам стоит посмотреть фотографии”. Отец, еле переставляя вмиг отяжелевшие ноги, поднимается по лестнице. Сына в страшном видеоряде нет... Мужчину отправляют в прокуратуру, где он наряду с другими родственниками, чьи поиски не увенчались успехом, будет мучительно вспоминать особые приметы, а также во что был одет самый родной человек, когда уходил утром, ни о чем не подозревая, из дома...
— Дай-то бог, чтобы был жив... — шепчет отец и плачет. — А может, это совпадение — он попал в другую катастрофу, потерял сознание и просто не может позвонить?
С родными и близкими погибших работают психотерапевты Департамента здравоохранения Москвы. Пытаются помочь справиться с горем...
К собравшимся выходит зампрокурора Москвы Владимир Юдин и выражает соболезнования... Его окружают и закидывают вопросами.
— Не может так быть, чтобы все, кто оказался в больницах, были уже опознаны, ведь есть те, у кого нельзя было спросить, кто в реанимации... Пустите нас к ним, мы должны сначала опознать живых!
— Из 115 человек в больницах опознаны все, — говорит Юдин.
— Мы слышали, что всего их 135! — ропщут в толпе.
Когда я поднимаюсь по ступенькам морга, меня пробивает мелкая дрожь. Вокруг компьютера с фотографиями сомкнулось плотное кольцо людей. Вдруг они как-то разом расступаются, и я смотрю глаза в глаза смерти — в пустые глазницы обгоревших людей. Одни лица спокойные и бледные, другие разглядеть трудно — у кого-то сожжено полголовы, вывернутые щеки... Следователи говорят, что шахидку среди них скорее всего не найдут: “В том месте была сплошная груда мяса”.
На улице застыл старик, по лицу которого текут слезы, которые он не вытирает, да и вряд ли вообще замечает.
— Мы на Кантемировской с Верой проживаем... Обычно вместе с утра ездим... А тут она раньше выбежала, еще говорит: “Догоняй”. А я не успел, лучше бы мы вместе там были... 30 лет прожили рука об руку.
— Я — Спирин, пустите меня к сыну... — мужчина проталкивается через милиционеров, его пропускают. — Брат уже видел его на фотографии... Это я должен был быть в том поезде, он за меня поехал документы в банк отвозить... Никогда не прощу себе этого! Никогда!
Брат Наташи Никоновой проводил ее до самых дверей в метро — она недавно закончила институт, только что устроилась на работу и собиралась ехать на семинар от фирмы... На прощание вдруг чмокнула его в щеку: “Раньше никогда себе такого не позволяла... Строгая была!” — вздыхает мужчина. Наташа, 1974 г.р., вместе с мужем и дочкой 2,5 лет жила в подмосковном Ступине. “Обычный человек — и добрая, и разносторонняя, и начитанная”, — говорит брат. Говорит исключительно в настоящем времени, потому что верит, что еще увидит Наталью живой.
К концу субботы 20 погибших опознаны, двор перед моргом пустеет. Тем, кто нашел здесь своих родных, обещают выдать тела после того, как бумаги оформят в прокуратуре.
— Скорее вызовите “скорую”! — на порог выбегает психотерапевт, за ней на подкашивающихся ногах выходит женщина, вся в слезах... Она только повторяет обезумевше: “Это он! Это он!” — и не верит сама себе, просит отвезти ее в хранилище морга. Сначала женщину пытаются успокоить, дают лекарства, но она все кричит: “Пустите меня к нему! Я — мать!”
Ее вместе с мужем уводят на опознание тела, и через какое-то время из помещения доносится страшный, нечеловеческий вопль... Из открытых дверей выбегает несчастный отец и, ничего не видя, натыкается на стену...
— Я буду убивать их! Всех! Везде, где встречу! Они ответят мне за него... Сво-ло-чи! — он, шатаясь, выходит на улицу, падает в сугроб лицом вниз, и его плечи начинают бессильно вздрагивать...
То пятничное утро было для 30-летней Асмик Мелкумян будничным, похожим на все остальные. Обычные домашние хлопоты — приготовила завтрак, собрала 10-летнюю дочь Аннушку в школу. Из дома они вышли в 8.00. На ходу Асмик забежала к соседке напомнить, во сколько заканчиваются уроки, — пожилая женщина забирала девочку после занятий, открывала ей квартиру, и та ждала, когда с работы придет мама. Асмик довела дочь до школы, поцеловала и пошла к метро “Кантемировская”. Навстречу смерти.
Асмик всегда садилась в первый-второй вагон: она пользовалась ближайшим к школе входом в подземку. Так ей было удобно ездить на работу в компьютерную фирму, где молодая женщина трудилась менеджером.
Мать Асмик сейчас на родине, в Ереване. Но во время поездок в Москву, в гости к дочери, она успела досконально высчитать время, которое требуется Асмик, чтобы дойти до метро, и точный маршрут. Поэтому, когда по телевизору сообщили о трагедии в метро, родители сразу поняли, что больше не увидят свою любимицу.
— Мы были друг у друга единственными близкими людьми, — рассказывает двоюродный брат Асмик Геворг. — Узнав о взрыве, я бросился искать ее по больницам, хотя в душе понимал, что сестры больше нет. Наверное, просто хотел отсрочить этот ужасный момент. Только на следующий день мне показали в морге фотографию. На ней была любимая серая кофточка...
Асмик Мелкумян окончила с отличием Ереванский государственный университет, а десять лет назад вышла замуж и переехала к мужу в Москву. Но недавно они развелись. Женщина окончила компьютерные курсы, выучила английский язык и одна воспитывала дочь, которую просто обожала. По словам родственников, Асмик была из тех людей, с которыми всегда хочется подольше побыть рядом. В фотоальбоме на каждой карточке она светится улыбкой.
В прошлую субботу Геворг заходил к сестре. Они договорились, что встретятся через неделю и устроят маленький праздник — приготовят ее любимую рыбу, выпьют вина и поболтают.
...В пятницу, 6 февраля, соседка забрала Аннушку из школы, но не отвела ее домой дожидаться маму, а оставила у себя. Девочка до сих пор не знает, что мамы нет — для Ани она просто в больнице. Так говорят и сестре, и матери Асмик, от звонков которых разрывается телефон Геворга. Отец, который прилетел, чтобы забрать тело на родину, не решается подтвердить страшную догадку близких.
Cтоматолог опознал брата по одному зубу
Лефортовский морг был выбран не случайно — именно там собраны лучшие московские специалисты по огнестрельным и взрывным травмам. К 20.00 в день трагедии туда поступило 34 трупа и 30 фрагментов тел, которые, по мнению экспертов, принадлежат 4—5 трупам.
Несколько позже туда же привезли пациента, скончавшегося в 53-й больнице.
Первый и очень важный этап экспертизы — опознание. Правда, состояние тел после этой трагедии оказалось таким, что впускать в морг родственников врачи не решились. Предъявляли фотографии, сделанные в оперативном порядке, и компьютерную видеозапись, которая велась прямо в секционном зале. Как только родные и близкие называли имя погибшего, сотрудниками правоохранительных органов в присутствии понятых составлялся протокол опознания, в который обязательно заносились все признаки, указывающие на конкретного человека: одежда, форма носа, родинки и рубцы на теле и т.д. И лишь после этого выдавалось медицинское свидетельство о смерти — но не само тело. Ему еще предстоит исследование на предмет полученных травм.
Невостребованные и, стало быть, неопознанные трупы по правилам хранятся в холодильнике морга 14 дней. Предварительно их фотографируют, у них берут отпечатки пальцев, образцы крови и тканей для дальнейших генетических исследований. А на 15-й день такой труп — при согласии прокуратуры — можно хоронить под идентификационным номером на специальном кладбище. Их никогда не кремируют — ведь впоследствии может потребоваться эксгумация.
Как же эксперты поступают с фрагментами тел? Сначала раскладывают по половому признаку: мужские руки-ноги отдельно, женские — отдельно. Потом пытаются составить пары похожих, дополняют их другими частями тела, ориентируясь на линии отчленения. Это похоже на составление страшной мозаики: если все “детали” подгонятся ровно, получится человек.
Какие-то фрагменты окажутся “бесхозными”. Они уйдут на длительное хранение, также с пометками типа “рука неизвестного мужчины”. Но прежде эту руку опять же сфотографируют, сделают отпечаток ладони, возьмут на исследование образцы крови и тканей.
По нормативам полное исследование обязано уложиться в 1 месяц. А предварительное опознание сохранившихся тел медики планируют закончить в ближайшие день-два.
“МК” задал несколько вопросов начальнику бюро судмед-экспертизы, главному судмедэксперту Департамента здравоохранения Москвы Владимиру ЖАРОВУ.
— Хватает ли вам экспертов? Как организована их работа?
— Хватает, за помощью в другие бюро мы не обращались. Одновременно работают 7—9 врачей по 12 часов в день.
— Почему вы не вывешиваете списки погибших по мере их опознания?
— Мы не имеем права этого делать, это прерогатива прокуратуры. Вы поймите: опознание пока предварительное, все нужно еще перепроверить. А вдруг мы ошибемся и объявим погибшим не того человека? Здесь многое зависит от родственников, насколько они будут внимательны. Ведь у части погибших лица не сохранились.
— И как тогда их узнать родным?
— По остаткам одежды, по особым приметам. Вот вчера стоматолог опознал брата по зубу. Сам ставил ему коронку. Констатировал: “Да, это моя работа”.
— Полное исследование успеете провести в отведенный вам по закону месяц?
— Вряд ли. Очень большой объем работы, слишком много мелких фрагментов.
— А есть ли вероятность вычислить по состоянию останков террориста-смертника?
— Теоретически да. После Тушина один труп террористки сохранился целиком, а у второго не было головы. Но мы эту женщину опознали. А здесь все гораздо сложнее. Слишком большой силы был взрыв...
С июля по февраль в столице было совершено 4 террористических акта. С подобной активностью экстремистов городские власти сталкиваются впервые и, похоже, пребывают в некой растерянности. На вопрос “Что делать?” внятного ответа как не было, так и нет. Москвичи хотят жестких и решительных мер. Отцы города в очередной раз говорят об “ужесточении режима регистрации приезжих”.
“Надо резко, мощно усилить работу паспортных столов и участковых по определению и выдворению тех, кто является незаконным гостем”, — заявил журналистам после совещания в штабе Юрий Лужков. Конечно, определенные результаты эти меры принесут. Например, в 2003 году за два предвыборных месяца из столицы было выдворено столько же нелегалов, сколько за все предшествующие. Однако террористов-смертников среди них, как видно, не оказалось.
— Возможности Москвы в плане реального ужесточения режима регистрации лимитированы федеральным законодательством, — поясняет бывший глава Комиссии по законодательству и безопасности, ныне вице-спикер Мосгордумы Олег Бочаров. — Мы не можем по собственному желанию взять и закрыть город. Вопрос об особом статусе столицы — это прерогатива государства.
В свое время городские депутаты предлагали ввести принудительную регистрацию всех приезжих в аэропортах и на вокзалах и даже установить квоту на желающих переехать в Москву навсегда. Однако всерьез эти инициативы никто не рассматривал. Все, что смогли сделать для москвичей власти, — это принять ряд законов, побуждающих самих горожан заняться проблемами собственной безопасности.
— Мы приняли Закон об участии населения в охране общественного порядка, легализовали положение о народной дружине, усилили правовой статус 680 опорных пунктов милиции, — перечисляет Бочаров. — После взрывов домов Москва стала самым безопасным городом страны. Все показатели преступности снизились. А все почему? Население стало проявлять повышенную бдительность. В данном случае я считаю абсолютно справедливым лозунг “Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!”.
Источники “МК” в городской администрации считают, что и на этот раз вопрос о том, чтобы сделать Москву закрытым городом, не будет поднят: ввести чрезвычайное положение — значит в первую очередь ограничить свободу самих москвичей. Речь может зайти разве что об установлении предельного срока и числа зарегистрированных на одной жилплощади, а также о дополнительных вливаниях в безопасность столичной подземки.
Чужое горе ценою в мандарин
Что может быть хуже неизвестности? В “черную” пятницу десятки москвичей, не дозвонившись близким и друзьям, неслись в оперативный штаб на Автозаводской улице. С единственной мыслью: хоть бы пронесло.
Корреспонденты “МК” приехали в штаб сразу же после трагедии. Когда увезли погибших и раненых, площадь перед метро опустела. На дверях магазинов и коммерческих палаток белели объявления “закрыто по техническим причинам”. О том, что совсем недавно сюда пришла беда, напоминала лишь толпа у северного выхода из метро “Автозаводская”. Чуть дальше, у префектуры Южного округа, выстроились ряды милицейских машин — там и расположился оперативный штаб. Блюстители порядка оцепили проезжую часть, по тротуару сновали журналисты, спасатели и праздные зеваки.
Какая-то старушка причитала: “Что же за напасть такая на наш район? То улица Гурьянова, то Печатники, теперь вот и до метро добрались”.
Приходили на Автозаводскую улицу и другие люди. Их можно было узнать издалека. Они попеременно хватались то за сердце, то за мобильный телефон. Ссутулившиеся, с серым лицом и затравленным взглядом. “Родственники”, — почтительно перешептывались зеваки и расступались.
Они, словно призраки, исчезали за милицейским кордоном, их под руки уводили дальше, к скудной “конфиденциальной информации”. А после они разъезжались по больницам и моргам.
В здание вошел старичок и исчез вслед за охранником. Через десять минут появился вновь и, незамеченный прессой, тихо опираясь на палочку, побрел в сторону метро.
— Я сына ищу. Ему 28 лет, Вячеслав зовут. Он на работу в это время ехал. Не можем ему дозвониться. В штабе сказали: найдется ваш сын, дедушка. Он, наверное, не в этом поезде ехал. Я сейчас домой, к жене. Будем вместе искать.
Днем в штаб приехал протоиерей Аркадий Шатов и сестры милосердия из сестричества царевича Димитрия, что при 1-й Градской больнице. “Мы здесь, чтобы утешать близких и молиться за пострадавших. Нас отправили дежурить возле списков, где мы нужнее”. У этих людей уже есть печальный опыт работы в подобных ситуациях: они находились рядом с родственниками заложников “Норд-Оста”.
В штабе непрерывно трезвонит телефон. Люди надеются услышать: да жив ваш, находится в такой-то больнице, но женский голос отвечает: “В списках пострадавших его нет. А кто погиб, нам еще не известно”.
Вышедший к журналистам Шанцев объявляет: среди пострадавших — 70% жителей Южного округа.
...Олег уже объездил все больницы и ни в одном списке не нашел своей матери. Антонина Петровна Павлова, экономист Центробанка, живущая на “Автозаводской”, в пятницу исчезла без следа.
Семье Востриковых, можно сказать, повезло. Утром Людмила провожала дочь в школу, а потом поехала на работу. По привычке зашла во второй вагон. Но не в четвертую дверь, как обычно, а в третью — народу было битком. В момент взрыва у нее белым облаком вспыхнули волосы и заложило уши. Как выбиралась — не помнит. Домой Люда пришла сама. Попила чай, посмотрела телевизор и успокоила поседевшую за несколько часов мать. А через полчаса ее как подменили.
— Сидит в комнате и ни с кем не разговаривает, — рыдает обратившаяся к штабным психологам женщина. — Из дома выходить отказывается. И собственную дочь не узнает...
Юля Лисицина на днях получила новенький паспорт. Все время таскала его с собой в сумке и хвасталась друзьям удачной фотографией. А в этот день решила, что документы ей ни к чему — все равно не проверяют. Теперь она тоже “в списках не значится”...
Все истории до боли похожи: “уехал (а) из дома, в это время бывает на “Автозаводской”, не можем найти”. Ищут детей, мужей, родителей. В штабе говорят, что раздаются звонки из других городов и даже стран. Почему же так долго нет списков погибших?
— Там не поймешь, чья рука, чья нога, по кускам собирать надо, — отвечают журналистам.
Утром следующего дня на штаб обрушился шквал звонков: каждый третий утверждал, что человек, похожий на фоторобот, разгребает под окном снег, а каждый второй уверял, что видел его в день взрыва на “Киевской”.
Предприимчивые метропопрошайки тут же смекнули, где можно поживиться. Бабулька в лохмотьях, на ногах целлофановые пакеты, с палкой-клюкой рвется к психологам. “Мне надо... У меня там... У меня там брат погиб...” — всхлипывает она. Охрана затыкает носы, но пропускает “бедную родственницу”. Через пару минут бабулька возвращается с улыбкой на лице и с мандаринами в дырявых карманах.
Какие меры безопасности после теракта в метрополитене должны предпринять власти Москвы?
РЕЗУЛЬТАТЫ ГОЛОСОВАНИЯ НА САЙТЕ “МК” WWW.MK.RU
1. Борьба с коррупцией в правоохранительных органах — 162 (57,2%)
2. Ужесточение паспортного режима — 44 (15,5%)
3. Установка металлоискателей на станциях метро — 40 (14,1%)
4. Другие меры — 22 (7,8%)
5. Нет определенного мнения — 8 (2,8%)
6. Проведение среди москвичей “ликбеза” по поведению в чрезвычайных ситуациях — 7 (2,5%)
ВСЕГО ПРОГОЛОСОВАВШИХ: 283 чел.
На выбор предлагалось четыре варианта ответов. Впрочем, у многих читателей оказалось особое мнение. 2,5% считают, что столичные чиновники в первую очередь должны проводить среди москвичей “ликбез” по поведению в чрезвычайных ситуациях. По мнению Татьяны Демьяновой, нужно “предупреждать пассажиров, что метро — зона повышенной опасности, оборудовать вагоны аптечками первой помощи, противогазами и средствами экстренной связи с центральной диспетчерской службой”.
22 человека оказались сторонниками “других мер”. Например, Калифорниец убежден в необходимости объявить Чечню особой зоной, перекрыть, насколько возможно, границы с остальной частью страны и запросить миротворцев ООН. UF думает, что проблема террора решается только политическим путем. “Террорист всегда точно знает свои цели и условия достижения этих целей. А с такой мелочью, как документы, мне кажется, у них всегда все в порядке”. Читатель Андрей уверен: изменить положение невозможно. “Через пару недель, — пишет он, — все встанет на свои места. Народ рассядется по поездам метро, стараясь не думать о возможных катастрофах. Политические и милицейские демагоги распределят свои могучие телеса обратно по машинам и продолжат взирать на все через стекло своего личного автомобиля. Все это мы уже проходили. И будем мы жить от взрыва до взрыва”.
Но больше всего нас поразило письмо Лены: “Я живу на “Автозаводской”. Моя мама случайно не пошла в это время на работу, подруга проспала чуть-чуть, друг не пошел на работу, так как надо было в институт... А ведь все они именно в 8.30 заходят в метро. Я благодарю Бога за такой подарок: мои близкие рядом со мной... А к кому-то они уже не вернутся. Простите...”.
1. Денисов Дмитрий 2. Киселева Наталья 3. Дубинина Ирина 4. Мелкумян Асмик 5. Воротовова Евгения 6. Пятак Александр 7. Медведев Алексей 8. Александрина Лариса 9. Спирин Роман 10. Хачатрян Левон 11. Ольшанников Александр 12. Фролова Зоя 13. Деев Егор 14. Аладьин Иван 15. Скорова Нина 16. Микрюков Антон 17. Ишунькин Александр 18. Павлова Антонина 19. Репкина Людмила 20. Гоман Ольга
