Сегодня нашей газете исполняется 84 года.
Не круглая дата, поэтому широко не празднуем. Но, согласитесь, возраст солидный. Если газета прожила восемьдесят четыре года, можете представить, сколько на нее ушло деревьев? Бескрайняя тайга! А сколько за то же время в нее было вложено труда, энтузиазма и таланта? Безбрежное море!
Честно сказать, иногда даже обидно становится от того, что люди берут в руки газету, не задумываясь над тем, какое это чудо — рождение каждого нового номера. Они читают ее между делом, по дороге домой или на работу, иногда что-то западает им в душу и запоминается, чаще тут же забывается, и единственное, что они ловят с пристрастием, — это опечатки, всякого рода ошибки и неточности.
Обнаруженная ошибка поднимает читателю настроение так же высоко, как хороший секс. Он ощущает глубокое удовлетворение из-за того, что оказался умнее газеты, и бросается звонить в редакцию: “А что же вы вот здесь неправильно написали? Ай-яй-яй, какая вопиющая безграмотность”.
Ошибки люди помнят долго, гораздо дольше, чем хорошую, интересную статью. И если они на своем жизненном пути когда-нибудь встречают журналиста “МК”, то тут же предъявляют ему претензии по поводу той давней ошибки, даже не интересуясь, он вообще писал ту статью или не он. На меня, например, однажды таким образом напал главный врач госпиталя имени Бурденко: “Вы написали, что человеку пришили ногу! Это же бред, вы пишете чушь всякую, а люди верят, к нам идут, требуют им ноги пришить. Зачем вы обманываете людей?!”
Я, надо сказать, опешила. О многом я писала в своей жизни, но только не о том, что человеку пришили ногу. Мало того, я об этом даже не читала (не всегда, к сожалению, успеваешь прочесть родную газету от корки до корки), так что ярость, с которой обрушился на меня главный врач, оказалась полной неожиданностью.
Но ничего не поделаешь, приходится терпеть и такое. Надо же как-то расплачиваться за счастье работать в газете, которая уже 84 года радует своего читателя свежими идеями и пришитыми ногами.
А хотите знать, как делается наша газета?
Все тайны я, конечно, раскрыть не могу. Но в общих чертах это совершается следующим порядком.
К десяти утра редактора отделов собираются на планерку и обсуждают, какие материалы ставить в сегодняшний номер, а какие надо было поставить во вчерашний, но вот почему-то не поставили, поэтому газета получилась слабая. Даже не просто слабая, а никуда не годная! Безобразная!! Отвратительная!!!
На планерку редактора собираются еще сонными. Но здесь они быстро просыпаются и по окончании собрания уже бодро двигаются завтракать в редакционную столовую, которую принято гордо именовать рестораном.
Хорошим тоном считается есть на завтрак кашу. Однако каждое утро выясняется, что, пока шла планерка, всю кашу уже съели шоферы. Раньше по этому поводу вспыхивал небольшой скандальчик, но теперь все привыкли и констатируют отсутствие каши со смирением.
После завтрака начинается уже непосредственно сама работа над номером.
Сложно сказать, в чем она заключается. Со стороны трудовой процесс выглядит как броуновское движение людей разного возраста по коридорам, кабинетам и туалетам. Есть отделы, которые трудятся главным образом в ресторане. Как ни зайдешь, они в полном составе непременно сидят за столиком. Другие отделы, наоборот, никогда там не сидят. Например, сотрудникам службы информации, которая поставляет заметки в рубрику “Срочно в номер”, запрещено заходить в ресторан чаще, чем раз в день, и находиться там дольше 15 минут. Супчик заглотнул — и быстренько побежал на рабочее место. Поэтому они все очень худенькие и юркие как рыбки.
Обстановка начинает накаляться часам к трем. Броуновское движение заметно ускоряется. Редактор, выпускающий номер, посверкивает глазами и постепенно начинает потеть, покрикивать и щелкать кнутом, а по “громкой связи” раздаются малопонятные постороннему уху команды типа: “Кто засылал беременных женщин, у них хвост!” (Это значит, заметка оказалась слишком длинной, надо сокращать.)
Апофеоз наступает между четырьмя и пятью часами дня, когда свежий номер уже верстается. Наступают последние минуты, когда еще можно что-то переделать в своей заметке, внести исправления. В это время в редакции всегда царит необычайное оживление. “Громкая связь” разрывается, выпускающий редактор истошно вопит и топает ногами. На верстке возле компьютеров толпятся журналисты, их одухотворенные лица сияют, отражая экраны зеленоватым светом, а посредине зала стоят в кружок три-четыре человека, смотрят друг на друга оловянными глазами и бессмысленно повторяют что-нибудь вроде: “Кошки-мышки? Мышки без кошки? Кошачья мышачья? Мошачья кышачья?”
Это мозговой штурм. В последнюю минуту они придумывают хороший заголовок для статьи. Острый такой, чтоб не в бровь, а в глаз.
Счастье наступает в тот момент, когда все газетные полосы подписаны главным редактором, выведены на пленку и специально обученный человек несет их в типографию, которая находится в том же здании, что и “МК”. По редакции тем временем разносится радостный шелест: “Подписали? Подписали, подписали…”
Все, теперь можно вздохнуть с облегчением и заняться завтрашним номером, а свежая газета через два часа уже будет продаваться в метро, и читатель сможет купить ее, развернуть и с удовольствием поискать там ошибки.
Вот так рождается чудо. Каждый день — уже ровно 84 года.
