Электричка из Москвы: за окном пролетают столбы, дачные домики…
И вдруг — летит рюкзак. Пассажиры переводят взгляд на таджика — это он сплавил свою ношу “за борт”. Но “добро” не пропадет: через полчаса рюкзак подберет цыган, погрузит в машину и заедет на автомойку. Где старенькому “БМВ” вскроют двойное крыло, и товар перекочует к фасовщику…
Есть в Подмосковье города, где наркоты больше, чем в других, — это Фрязино, Орехово-Зуево, Химки, Мытищи… Железнодорожный — или Железка — не так на слуху, но местные менты все равно ласково прозвали его “наш маленький Чикаго”. Корреспондент “МК” обошел его весь в поисках ответа: откуда берутся такие города-торчки?..
Мы стоим во дворике под кодовым названием Пятак (ул. Пролетарская). Гену слегка качает: он принял успокоительное, чтобы немного снять тягу к героину. Тычет в прохожих: “В Железнодорожном каждый третий молодой человек принимает, каждый второй — пробовал…” Правда: вроде нормальный прохожий, а приглядишься — заносит его, и брови прыгают. Сам двор ходит ходуном: подъезжает машина, парубок заходит в подъезд, возвращается. От кучки подростков отделяется один и направляется туда же, следующий уже на очереди…
— В подъезде банкуют сразу двое: на шестом Шелох продает герыч, на первом — Лохматый, варщик “винта” (такая наркотическая гадость)... — Гена с ними однажды перессорился и не боится закладывать.
Газон за домом усеян шприцами: их здесь больше, чем прошлогодней травы. Из открытого окна с решеткой пахнуло химическим: обычно барыга сбывает зелье прямо через прутья.
— Лохматый, открой, поговорить надо!..
Хозяин затаился: испугался нового лица. И лишь когда Гена злобно запустил в стекло камнем, к нам навстречу высунулась косматая голова и таинственно прошепелявила: “Сегодня ничего нет… И никого… Открыл бы, но меня самого заперли снаружи: жду человека”. Через щелку в занавеске замечаем голые бетонные стены: “Когда не хватало на дозу, Лохматый намочил обои водой, скрутил в рулоны и продал”.
— Как я рад, что от этого избавился! — Генка плюется в сторону шприцев. — Так, раз-два в неделю укалываюсь. А школу ведь я с одной тройкой закончил: мы там только травку курили…
Героин Генка попробовал в армии, а когда вернулся домой, выпал в осадок: все из его класса сидели — кто на игле, а кто уже и в тюрьме. Главная отличница с роскошной косой превратилась в облезлого панка — сама не помнит, от кого родила ребенка... А свою первую любовь он однажды встретил на железнодорожном вокзале: торговала собой, чтобы набрать на дозу. Преступления тех, что в тюрьме, нехитрые: ограбил кассиршу в магазине, спер сумочку со ста рублями, случайно прибил такого же торчка в пьяной драке, на ломках пырнул ножом беременную женщину за кошелек… Да несколько сидят за сбыт небольшой дозы.
Мой провожатый не барыжит: он — водитель маршрутки. На глупый вопрос о безопасности пассажиров ответствует: “О них я уж точно в последний момент думаю”. Хотя один из его одноклассников погиб как раз в автомобильной катастрофе: вел машину под кайфом. Еще четверых схоронили после передоза. Среди них был Генкин единственный друг.
— Я тогда впал в депрессию и начал снижать дозу… И понял еще кое-что — все на нас наживаются: и барыги, и наркологи.
Злачных “пятачков”, где все на виду, в Железке на каждом шагу: Дерибас, Керамик, Станция... И милиция с ними борется, но ничего не меняется. Генка сам добровольно сдал ей несколько торгашей, а потом плюнул: их места тут же заняли новые. Ведь если появляются “точки” — значит, это кому-нибудь нужно...
— И это цыганский поселок?! — мне пришлось задрать голову, чтобы обозреть трехэтажные коттеджи с колоннами за кирпичной стеной. Еще на нас, по словам оперативников, оттуда целятся камеры видеонаблюдения.
— Ну, это не табор... Здесь живет цыганский барон с многочисленными членами семьи. Цыгане — просто наш бич: они все барыжат. И есть много оснований думать, что руководят их цепью по всему городу именно из-за этого забора. Посмотрите, как живут люди, которые официально нигде не работают... Но стоит нам к ним подобраться, как все нити тут же обрываются, — вздыхают сотрудники ОБНОНа Балашихинского района.
Например, работал на барона один адвокат — все защищал мелких сбытчиков, а потом его самого подсадили. Утверждал, что стали платить за работу порошком. А потом выгнали: куда годится адвокат-наркоман?! Правда, он от своих слов вскоре отказался — забоялся. Ведь цыганам наш закон не писан: у них на все свой суд. По этой же причине цыгане никогда не сдают своих — лучше в тюрьме отсидят. А сам барон скорее всего в глаза никакие наркотики не видит — только договаривается о поставках и процент собирает. Как его вычислить?!
— Взяли мы цыгана на сбыте, и у нас была информация, что он хранит остальной товар дома — в деревне Салтыковка. Там в избушке оказалось одновременно прописано человек 30, — продолжают оперативники. — Они нас толпой окружили и начали шуметь. Да пока в дверь ломились — у них было время, чтобы спрятать товар. Ничего не нашли...
Говорят, что в Подмосковье удобней, чем в Москве, и хранить, и сбывать наркотики: “Назначают встречу на открытой местности — засаду не устроишь, а хранить товар дома никто не будет”. Преступники по-русски говорить толком не научились, зато законы вызубрили лучше юристов: за сбыт их взять практически невозможно.
— Нам же нужно доказать факт продажи, а они что выдумали: деньги одному отдают, наркотики другой выкидывает из машины во время езды. А обманывать в таком маленьком городе слишком опасно: у нас тут в одном казино недавно цыгана, всего в золоте, кокнули — наверное, боролись за передел рынка... Курьерами они чаще всего используют таджиков — сами торгуют на местах, из чего опера делают вывод: где селятся цыгане — там и засилье наркоты, как в Орехове-Зуеве и тех же Мытищах.
Пока едем в отделение, оперативники, как завзятые экскурсоводы, показывают город. У них своя история — на каждый дом…
— Вон там жили сестры Мочалкины — обе торговали, потом одна другую заложила, а вон там — наркоман Козлов: он за долги пытался продать “браткам” на органы ребенка своей сестры… Наш закон — все-таки самый гуманный в мире. Например, жила тут — да и сейчас, наверное, живет — таджичка с ребенком до трех лет, большими партиями торговала. Запеленает “чеки” с ребенком — и несет по городу. Взяли мы ее, а героин, по закону, изъяли... у младенца, который еще не подлежит уголовной ответственности. В результате ей дали условно год, что ли…
Еще в каждом доме живут милицейские агенты — от простых бабушек до наркоманов: “Больше одного человека крупный барыга к себе не подпускает. Есть вхожий наркоман — он берет у него и другим продает. Такие и сдают барыг — они им так мстят”.
— Нас всего семь человек на всех барыг района, — жалуется Валентин Николаевич, начальник ОБНОНа. — И денег нет: на мелкие партии героина сами скидываемся. Купюры помечаем: ксерокопируем, а номера в дело заносим. О крупных мы только мечтаем… Одна надежда — на новый комитет: что и людей дадут, и средства выделят…
Самая крупная за прошлый год операция: изъяли сразу целый килограмм героина. А это ведь 10 тысяч доз (“чек” — 0,1 грамма) и столько же спасенных подростков! Хозяин городской автомойки “отмывал” только грязные деньги — на машинах к нему привозили партии героина: “Все крупные сбытчики, кроме цыган, прикрываются легальным бизнесом, как-то: магазин, казино, автостоянка, чтобы могли объяснить налоговой, откуда доходы”. Он прятал товар под крышей соседнего заброшенного дома.
В результате за год, при арестах каждый день, конфисковали всего 2 кг героина. А по всей области — 17,5 кг.
— Приходится тратить время на писанину, — устало продолжают оперативники. — Вам известно, что мы раскрываем дела по цепочке: от мелкого — к более крупному барыге. Возьмем цыгана, а он не сдает своего — цепочка обрывается. А в начальстве считают, что дело в таком случае до конца не раскрыто. Требуют составить весьма примерный фоторобот неизвестного барыги и написать рапорт. У нас знаете сколько таких картинок? Гоняемся за фотороботами — может, и сажать нам фотороботов?!
Мне передают список реальных преступников, которые сейчас в розыске. Вроде взяли с поличным, оставалось только дождаться суда… Но вместо того чтобы держать под стражей — барыгу выпускают под подписку о невыезде. Санкцию на это спускают сверху. И ладно, если для кого-нибудь местного, но список говорит об обратном: “Акперов Эмиль Рафик-оглы, г. Гянджа, ул. Бакбанлаш…” Естественно, его тут же из города, да и из страны, мигом сдуло в этот “бакбанлаш”. Кто выпускал, мог бы смекнуть об этом раньше…
Или еще одна детективная история. Поступила оперативная информация, что татарка Доня Гасанова сбывает героин и должна подъехать к себе домой вместе со вхожим к ней наркоманом. Два оперативника ждали на ее этаже. Лифт открылся, но подозреваемые успели сбросить пакетик с героином в шахту лифта.
— Только мы их поставили лицом к стене, как подъехал сожитель Гасановой — чеченец Асламбек Дашаев, директор местного казино, — рассказывает один из оперативников. — Раскричался, что лучше с ним не связываться…
Поскольку с собой наркотиков у задержанных не оказалось, оперативникам пришлось сконфуженно удалиться. Из-за нелюбви к писанине и по халатности они не составили рапорт — улова-то нет. Зато подозреваемые оскорбились не на шутку: через несколько дней подали заявление на милиционеров, что те, мол, их избили и вымогали деньги. Врач выдал им справку о гематомах на ногах, которые могли быть следствием того, что Гасанова сама принимала наркотики. Появился и непонятный свидетель происшедшего. Кстати, Гасанова была до этого осуждена условно — правда, тогда она была... цыганкой: “Преступники часто “теряют паспорт” и меняют национальность для конспирации”. Но следствие поверило наркозависимой цыганке, ее чеченскому сожителю и наркоману, кстати, тоже ранее судимому, а оперативников — уволили...
“Прашу никаво не винит в маей змерти. Я зделал все сам. Хватет уже. Целую”, — такое послание кривым детским почерком (грамматика сохранена) оставил потомкам 28-летний наркоман. Прежде чем поставить себе “золотой укол”. Родные успели его спасти, но подобных грамотеев в наркологический диспансер Балашихинского района привозят с передозом каждый день. Столько же тихонько умирает дома...
— Ходят слухи, что у нас много наркоманов?.. — поднимает брови Алла Туманова, главврач диспансера. — Это просто связано с хорошей работой наркологов! Это мы их выявляем... Наркоманы часто поступают с передозами и по судимостям — всего около 600 человек.
Женщина с усталыми глазами принесла пациенту пиццу. “Сыну?” — интересуюсь. “Мужу”, — спокойно отвечает она. Заботливая жена, дети — что еще нужно мужику в 40 лет?.. Связался с “модной” компанией, сел на героин.
Алла Туманова помнит и самого юного наркомана — 9-летнего малыша. Он вообще не мог понять, зачем его тут держат, только хрипло умолял с пеной у рта: “Дай, б..., вмазаться!”
Алла Васильевна рассказала: лечат детей в Балашихинском районе по отработанной цепочке: откачают в реанимации, снимут ломку под капельницей и — в центр “Надежда”, где с детьми работают психологи. Звучало обнадеживающе: бесплатной психотерапии у нас для наркоманов больше нигде нет. Я позвонила в “Надежду”.
— Сейчас у нас тут никого нет: половина врачей в отпусках, половина по городу бегает, — ответили на том конце трубки. — Какие пациенты? А, наркоманы... У нас центр — амбулаторный. К тому же дети не признаются, что они наркоманы...
Интересно, как же их тогда лечат — телепатией?..
Города-торчки появляются в Подмосковье как грибы после дождя. Для их роста сгодится любая “инициатива”: здесь цыганский табор разгулялся, там гастарбайтеры приторговывают...
Ну а что же закон, наркология? Тут же.
И только измученные родители наркоманов этого никак не поймут. По-прежнему наивно спрашивают: когда все изменится?!
Может, когда последний ребенок-наркоман оставит записку: “В маей змерти винит некого”...
