Георгий Натансон никогда не сдавался. Ни когда ему запрещали ставить пьесу Виктора Розова “В поисках радости”, из которой получилась замечательная картина “Шумный день”, где сыграли совсем еще юная Инна Гулая и Олег Табаков. Ни когда “Мосфильм” не утвердил актерские пробы к фильму “Старшая сестра” — Татьяну Доронину, Наталью Тенякову, Виталия Соломина, Инну Чурикову и даже Михаила Жарова. Ни когда ему советовали забыть о съемках картины “Еще раз про любовь”, которая стала символом своего поколения. Он не сдается до сих пор: снял документальный фильм “Булгаков в Крыму”, собирается завершить “булгаковскую трилогию” рассказом о жизни Мастера во Владикавказе и Москве. И, наконец, не оставляет надежды поставить полнометражный фильм о последних десяти годах жизни Михаила Афанасьевича “Весь я не умру...”.
Эта картина открыла Танечку, в ней она сыграла свою первую роль. Мы с ней были на Декаде советского кино в Риме и Милане, и из десяти фильмов самым огромным успехом пользовался наш. И, конечно, Таня, белокурая русская красавица. Тогда в Италии говорили, что после Орловой и Ладыниной она первая наша звезда. Но все мои картины снимались с борьбой. Когда я предложил “Старшую сестру”, то совет “Мосфильма” отнесся к ней очень скептически. Мне помог Пырьев: “Пусть молодой режиссер делает картину, она так мало денег стоит, что если будет брак — мы все спишем”. А когда я сделал пробы Тани Дорониной, Наташи Теняковой, Инночки Чуриковой, Виталия Соломина (они все никогда не снимались) и даже Жарова, художественный совет никого не утвердил. Таня Доронина совершенно была неизвестна Москве: она играла в Ленинграде, у Товстоногова. Молодая девочка, говорит с придыханием, очень тихо, — еще молодец звукооператор, “вытащил” ее.
И тогда первый раз в жизни я отважился записаться на прием к министру кино, потому что поверил в этих актеров. Он меня принял на второй день. Сейчас к министру так быстро не попадешь. Пришел к Романову (я — мальчишка, он — министр, но всегда обращался ко мне по имени-отчеству) и рассказал о своей беде. Увидев, что я чуть не плачу, он предложил показать пробы на коллегии комитета (а это значит, что приезжают все министры кино союзных республик). Через десять дней я привез пробы, в фойе азербайджанский министр целовался с армянским — дружба народов процветала, — и... всех актеров утвердили! Впервые художественная коллегия обсуждала кинопробы. И я стремглав побежал к директору “Мосфильма”, а он уже все знает: “Поздравляю! Но “Мосфильм” к вашей картине никакого отношения иметь не будет”.
Татьяна Васильевна приезжала из Ленинграда в те дни, когда у нее не было спектакля — Георгий Александрович не освободил ее, — но ревности не было.
Рената Литвинова, приглашая меня на премьеру своей ленты в Дом кино, сказала, что наша картина вдохновила ее. Я думаю, это естественно, потому что мой фильм, так же, как и история “Ромео и Джульетты”, вечный. Мы старались сделать фильм поэтический, добрый, общедоступный. То же самое я могу сказать и обо всех своих картинах. Я думаю, поэтому — без всякой скромности — все мои картины пользовались успехом. Я пожелал Ренате догонять нас по зрителям. Нашу картину посмотрело 40 миллионов. Сейчас это трудно представить, но фильм вышел в Москве во всех кинотеатрах, и везде стояли очереди!
После “Старшей сестры” Радзинский пообещал мне право экранизации его пьесы “104 страницы про любовь” — она гремела по всей Москве. Но я ее не видел — не хотел, чтобы надо мной висел груз чужой работы, режиссуры, актеров. Он дал мне пьесу с надписью: “Георгию Натансону с верой в успех нашей совместной работы. 6 июля 1967 г.”. Госкино решило, что это антиморальный, пошлый сценарий. Я опять к Романову. Он: “Как вы могли взяться за какого-то Радзинского после замечательной “Старшей сестры”?! Девочка знакомится в ресторане с молодым человеком и проводит с ним ночь. Так советская девушка не поступит!” Я был очень расстроен и через некоторое время пошел к его первому заму Баскакову и более полугода обивал его пороги. Он, втайне от Романова, разрешил запустить картину в производство. Когда Баскаков ее увидел, сказал лишь: “Спасибо”.
Почти через месяц меня вызвал к себе Романов: “Георгий Григорьевич, я же запретил вам снимать эту картину! Я знаю, что вас поддержал Баскаков, — он за это получил выговор. Вот на столе смотрите что стоит...” А там стояла огромная, почти метр высотой, ваза, на ней на золотой пластинке была надпись, которую мне перевели: “Георгию Натансону за мастерство режиссуры и высокие моральные качества фильма”. Ее я получил на международном фестивале в Колумбии, в Картахене, где Госкино выставило совершенно другую картину в конкурс, но отправило туда семь-восемь фильмов, чтобы познакомить прессу с советским кино. С ними поехали два чиновника. Когда отборщики увидели конкурсную картину, то попросили показать все и выбрали “Еще раз про любовь”. Чиновники всполошились, стали звонить Романову — а в те времена надо было звонить через Америку или Мексику, и ни фигашеньки у них не вышло! Тогда они показали фильм послу Советского Союза в Колумбии, и тот взял всю ответственность на себя.
Романов решил создавать музей наград Госкино и оставил вазу. Когда пошла перестройка и министром был Армен Медведев, я попросил найти свой приз. Он пообещал. Я звонил еще много раз, но ваза так и не нашлась.
В Доме кино был фестиваль “Лики Любви”. В Белом зале шла ретроспектива лучших картин о любви. И был единственный русский фильм — “Еще раз про любовь”. Я думал, что придет человек 10—15, но зал заполнился, и, что самое главное, одной молодежью! И где-то в середине фильма я увидел, что сначала одна парочка начала целоваться, потом другая...
Мне отрадно, что наша картина так эротически действует, хотя у нас не было такого замысла. А когда снимали постельную сцену, Татьяна Васильевна меня просила, чтобы я из павильона убрал всех, без кого могу обойтись. Стояла кровать, устеленная белоснежным одеялом, и ширмочка, куда вошла Таня, разделась, вышла и легла в постель в одной рубашоночке. Лазарев стоял наготове, в рубашке и в брюках. И вот Саша чуть поднимает одеяло и говорит: “Татьяна Васильевна, подвиньтесь, пожалуйста”. Танечка немножко подвинулась, и Саша, в брюках и ботинках, пытается лечь. Я ему тихо подсказываю: “Брюки хоть сними...” Саша был очень волевым по роли и очень стеснительным в жизни и наотрез оказался раздеваться. Хотя, конечно, они провели изумительную сцену — это одна из лучших сцен в картине.
Когда я предложил сценарий Евгения Габриловича “Повторная свадьба” Андрею, он прочел и сразу согласился: “Меня забили комедиями, а у вас психологическая драма”. А когда увидел картину, сказал: “Я никогда не представлял себе, что я такой мерзавец”.
Мы снимали всю натуру в Одессе, он мог приехать только пять раз: прилетал утром, а вечером уже летел обратно, даже два раза сразу на спектакль. В главной женской роли снималась совсем юная девочка, дипломница МХАТа Наташа Егорова, нынешняя народная артистка. Мы все репетировали заранее: мизансцены, свет — все было выстроено. Прилетает Андрей — и сразу на грим. А сцена была такая: молоденькая москвичка, которую герой Миронова влюбил в себя, прилетает к нему в Одессу. А у него свадьба в ресторане, повторная свадьба с прежней женой... И мы снимали их встречу. “Внимание! Мотор!” По лестнице спускается Андрей, спрашивает, зачем она прилетела. Она отвечает: “Я люблю тебя, я не могу без тебя жить” — и... как захохочет! Я растерялся, и Андрей, профессиональный актер, в недоумении. Наташа говорит: “Георгий Григорьевич, извините, я когда увидела Андрея — сразу вспомнила фильм “Бриллиантовая рука”, и мне стало смешно”. Мы снимаем еще раз, и все повторяется. Оператор мне говорит: “Подойдите к Наташе, дайте ей по щеке, она обидится, и у нее будет другое состояние”. Но я лишь пригрозил Наташе, что сниму ее с роли. Хотя Наташка мне очень понравилась и как мужику: беленькая, светлоглазая, худенькая, — это сейчас она растолстела, Екатерину играет...
В этой картине снималась очень красивая и одно время модная Ирина Калиновская из театра Маяковского. Она играла жену Миронова. Ирина с Андреем прилетали вместе, и мы решили порепетировать, и только начали — оказалось, что Ира не знает текста! Я думал, это шутка! Я работал с великими: Грибовым, Яншиным, Массальским, — и такого быть не могло, чтобы кто-то не знал текста! Я говорю: “Ирина, ты же летела вместе с Андреем, ты могла подготовиться в самолете”. Она: “А мне так интересно было с ним разговаривать...”
Мой дядька был директором и главврачом санатория работников искусств в Ессентуках, и он как-то взял меня туда на все лето. Мне тогда было лет 13—14. Там я познакомился с Марком Прудкиным и его первой женой Молчановой, с замечательным актером Свердлиным. Там же встретился с двадцатилетним Виктором Комиссаровым, секретарем комсомольской организации Художественного театра. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ним очень подружились, и он меня пригласил в театр. Так я начал ходить во МХАТ. Я видел великих актеров: Книппер-Чехову, Тарасову, Леонидова, Добронравова, Москвина, Тарханова... Их голоса я слышу до сих пор. И я влюбился во МХАТ. С тех пор я увлекся Булгаковым, видел его в роли судьи в “Пиквикском клубе”. Конечно, я и не мечтал, что когда-то буду снимать фильм о великом Булгакове!
Там же, в Ессентуках, я познакомился с удивительной красоты женщиной — скульптором Верой Мухиной — и сразу влюбился в нее. И как-то раз в восемь утра — стук в дверь домика, где мы жили с дядькой. Он накинул белый халат, открыл дверь, а там Мухина: “Меня этой ночью чуть не изнасиловали!” А она жила на третьем этаже, и злодей влез в окно, пробравшись по карнизу. Он же мог сорваться и погибнуть! Это был один знаменитый актер. Но она ему не уступила и выгнала. И пришла к моему дяде с требованием выселить хулигана из санатория. Через три дня рано утром — опять звонок, опять Мухина. На этот раз она горячо просила не выгонять того ночного хулигана...
В художественно-публицистическом фильме “Булгаков в Крыму”, созданном на деньги московского правительства, Василий Лановой рассказывает о Булгакове и его поездках. Эта картина — еще и о Чехове, о Толстом, об Айвазовском... На фестивале в Ялте фильм показали на площади Ленина. Более трех тысяч человек простояли всю картину, никто не ушел. А рядом вертелись карусели — пустые!
Вот уже восемь лет я бьюсь за картину “Жизнь и любовь Михаила Булгакова”. Сценарий я писал вместе с драматургом Самуилом Алешиным. Это сложнопостановочный фильм, дорогой: 1,5 млн. долларов. Вы понимаете, там отрывки из произведений Булгакова: “Дни Турбиных”, “Мастер и Маргарита”, “Мольер”, “Бег”... Костюмы, декорации — конечно, дорого. В картине будет звучать музыка Свиридова: он написал пронзительную тему. Главная линия — Михаил Афанасьевич Булгаков и Елена Сергеевна, рыцарский роман любви. Действующие лица — Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Есенин, Маяковский, Станиславский, Немирович-Данченко, большая роль отводится Сталину. Такого образа Сталина-человека в нашем искусстве еще не было: умный, хитрый, начитанный, жестокий, вероломный и... великий артист. Он у нас поет романсы, ведь у него был прекрасный баритон: пел в семинарии в хоре.
Перед показом фильма о Булгакове в “Артеке” я попросил школьников поднять руки, если они знают Волошина, Мандельштама, Цветаеву, Гумилева, Ахматову, Грина. Не было поднято ни одной руки. Сейчас говорят: “культурная революция”, а мне кажется, что победила культурная контрреволюция...
Я надеюсь, что еще сумею сделать этот большой фильм о Булгакове, о последних десяти трагических годах жизни в Москве.
P.S. Недавно Георгий Григорьевич вновь пошел с “булгаковским” сценарием к замминистру культуры РФ Александру Голутве. Он пообещал поговорить о фильме в следующем году. 23 мая Георгию Натансону исполняется 82 года.
