Подглядывать в замочную скважину, читать чужие письма, подслушивать телефонные разговоры свойственно многим. Особенно если за дверью, письмом или на том конце телефонного провода — известный человек.
Но есть люди, которые узнают чужие тайны против своей воли, по долгу службы. Игорь Шарипов — хирург, доктор медицинских наук, один из ведущих специалистов в стране, проработавший в институте Склифосовского более 20 лет. За это время через его руки прошли тысячи бомжей, сотни бандитов, чуть меньше коммерсантов, политиков, священнослужителей и космонавтов. Но самыми любимыми пациентами Игоря Андреевича остаются актеры.
В больнице, как в бане, все равны. Какими становятся люди сцены, когда попадают в ситуацию больничного равенства?
— Профессиональный актер даже в больнице не выходит из роли. Разве что в первые часы они ведут себя послушно, испуганно ловят каждое слово доктора. В этот момент даже самые избалованные звезды становятся детьми, и весь их актерский снобизм на какое-то мгновение пропадает. Но как только проходит острый период, все возвращается на круги своя. Они опять входят в роль, которую играют не только на театральных подмостках, но и в жизни. Боль для них отходит на второе место. А еще абсолютно все актеры — верующие.
— От неожиданной травмы не застрахован никто. Наверное, ваше отделение пользуется особой популярностью среди известных людей?
— Конечно, кого здесь только не было. Со многими я до сих пор сохраняю дружеские отношения. Например, недавно в автокатастрофу попал телеведущий Станислав Кучер. В первые часы он даже вздохнуть не мог. Поначалу был настолько напуган, что боялся сделать лишнее движение. Но спустя несколько дней дыхание восстановилось, он начал говорить, страх моментально исчез, и ситуация вышла из-под контроля. Мы ему объясняем: “Вам еще рано вставать, нужно проделать все процедуры”. Но он как будто не слышит: “Мне уже хорошо, вы спасли мне жизнь, спасибо, я здоров”. И буквально на следующий день сбежал из клиники. Вспомнил, что у них с женой юбилей свадьбы. Тайком по телефону вызвал такси и со всей дренажной системой, с сохраняющейся угрозой рецидива кровотечения улизнул. По дороге даже цветы купил. Жена при виде мужа сразу набрала “03”.
— Если в отделении в одно время встречаются две знаменитости, они поддерживают отношения?
— Обязательно. Даже если раньше не были знакомы, то в больнице становятся лучшими друзьями. Так подружились Кучер с Вячеславом Невинным. Они часами сидели в палате и обсуждали свои болячки. Между ними шла настоящая театральная сцена. Надо было наблюдать, как талантливо рассказывал Невинный о нелепом несчастье, которое его постигло, как ему было больно и как теперь хорошо.
— А что случилось с Невинным?
— Вячеслав упал со сцены. У них в театре двухъярусная сцена. И во время спектакля, когда происходила смена декораций, Невинный сделал шаг в темноту, а сцену еще не успели сменить. Высота там была с двухэтажный дом. Представляете, что могло случиться с человеком, который весит 140 кг? Он спокойно перенес лечение, постоянно шутил и очень любил гулять по коридорам, общаться с пациентами. А я, входя утром к нему в палату, еще не успев поздороваться, слышал всегда один и тот же вопрос: “Как вы себя чувствуете? Как жена? Дети?”
— Насколько мне известно, однажды у вас лечился Олег Ефремов?
— Восемь лет назад его привезли с тяжелой, осложненной травмой груди. Были большие проблемы с легкими. Он сильно страдал, терпел жуткие боли, задыхался. За несколько дней он потерял много крови. При первой нашей встрече я объяснил ему, как будет проходить лечение. Олег Николаевич меня не слушал. Молча смотрел в окно. Я повторил: “Ведущее легкое стало восстанавливаться, но вам придется помочь самому себе, надо активизироваться”. Ефремов по-прежнему не обращал на меня никакого внимания. Тогда я решил помочь ему сесть. И тут он первый раз повернулся ко мне и крикнул: “Отойдите от меня! Я пришел сюда умирать!” Я опешил. Пытался успокоить его, разъяснить, что процесс выздоровления пошел, все нормально. Но его на тот момент угомонить не удавалось: “Не надо мне ничего, я же сказал, дайте мне спокойно умереть”.
— Трудно реагировать на подобные заявления?
— Это как раз тот случай, когда врач на больного не обижается, к подобному привыкаешь. Я откинул одеяло и взял его за шею, пытаясь посадить. И тут он стал отмахиваться. Тогда я стал опускать его ноги. Откуда у него только силы взялись. Ефремов начал брыкаться ногами и обложил меня таким матом! “Кричи громче, — перешел я на “ты”. — Это называется дыхательная гимнастика, которая тебе так необходима!” В итоге он сдался. Я посадил его, и тут он говорит: “Больно же мне, как ты не понимаешь!” Я провел обезболивающую кислородотерапию и продолжаю: “Вот сейчас посидишь несколько минут — и будем вставать”. Тут Олег Николаевич еще больше забранился. Но все-таки мы с санитаром подняли его. Тогда он понял, что есть смысл жить. Он поверил мне.
— Ефремов мог доверить вам какие-то свои секреты?
— Здесь все артисты делились своими проблемами. Видимо, в такой ситуации доктор — как Господь, которому хочется довериться. Однажды я пришел к Ефремову и спросил: “Что ты сегодня ел?” Он ответил: “Ничего”. Тогда я заглянул в холодильник. Там было пусто. Находясь в больнице, он запретил пускать к себе посетителей, а родственники почему-то сами не приходили. Через какое-то время Ефремов разрешил пропускать к себе лишь костюмершу МХАТа, которая приносила ему еду. Когда наступили выходные, я его предупредил, что два дня меня не будет. Тогда Олег Николаевич обнял меня и попросил остаться, рассказал про трагедию своей семьи, про сына и дочь. Мне тогда стало его искренне жаль, и все выходные я провел у его кровати. А еще он сильно комплексовал из-за своего внешнего вида. За неделю, проведенную в Склифе, он сильно оброс, и когда я предложил пройтись по коридору, Ефремов наотрез отказался. “Ты посмотри на меня, как же я в таком виде покажусь людям — страшный, небритый”. Пришлось вызвать парикмахера из театра.
— После таких сцен, наверное, нельзя не остаться друзьями...
— После выздоровления прошел год, и однажды Ефремов пригласил меня на спектакль “Иван Грозный”, где сам играл главную роль. Когда мы с семьей подошли к кассе, меня тут же проводили в кабинет Олега Николаевича. Он обнял меня, расцеловал: “Обо всем, что не понравится, после спектакля скажешь”. Нас усадили в директорскую ложу, что в двух-трех метрах от сцены. И вот в начале второго действия Ефремов подошел к краю сцены, выдержал паузу в монологе, посмотрел в мою сторону, улыбнулся и поклонился. Я покраснел от неожиданности. Мне даже показалось, что весь зал это заметил, вот только никто не понял, кто мы такие.
— В вашем отделении побывал и Сергей Михалков?
— В тот день Сергей Владимирович ехал с дачи по Можайскому шоссе. За ним следовал целый кортеж иномарок с высокопоставленными людьми. Насколько мне известно, там были Руцкой и Юрий Николаев. И вот на повороте машина Михалкова врезалась в бетонную стену. Хорошо еще, он пристегнулся. Кстати, потом он всех сотрудников нашего отделения предупреждал: “Обязательно пристегивайтесь!” У Михалкова была тяжелая травма грудной клетки и сердца. Все стали кричать: “Срочно в ЦКБ!” А Руцкой сказал: “Только в Склиф!”
— Наверное, врачи около Михалкова днем и ночью дежурили?
— Я три дня жил вместе с ним в палате. Ведь он какое-то время не приходил в сознание. На вторую ночь слышу шум. Открываю глаза, вижу — в окне отражается его силуэт. Бедный мой Михалков встал и пошел к окну. Еще секунда, и он бы разбил стекло... К счастью, Сергей Владимирович лишь ударился об окно, и тут сзади я схватил его, и мы вместе упали на пол. Я ему потом рассказывал об этом случае, но он ничего не помнил.
— Дети часто навещали Михалкова?
— Никита тогда был в Америке, представлял фильм “Утомленные солнцем”. Часто приходила его жена Татьяна, очень скромная и добрая женщина. А вот однажды я не узнал Кончаловского. Захожу как-то в палату, смотрю — сидит мужчина без халата и что-то рассказывает моему больному. Я тогда был в сильном напряжении и довольно резко сказал: “Слушай, уважаемый, иди и не мешайся здесь”. Самое интересное, что он понял и совсем не обиделся, а позднее пригласил меня на кинофестиваль. Сергей Владимирович мне много тогда рассказывал про свою встречу со Сталиным, про непростые отношения с сыновьями и с молодой женой. А недавно я совершенно случайно купил мемуары Сергея Михалкова. И каково было мое удивление, когда на одной из страниц я прочел о себе. Вот так я вошел в историю.
— А женщины-актрисы часто вас посещали?
— До сих пор я пребываю в восторге от Людмилы Касаткиной. Она спускалась по лестнице, поскользнулась и упала. Когда я ее увидел, не узнал. Такое у нее было страдальческое выражение лица. Поначалу она была чрезвычайно расстроена, так как пришлось отменить гастроли в Америке. Но когда провели грамотную терапию, она ожила, воспряла духом и даже стала шутить. Как-то около двух часов ночи Людмила призналась мне, что голодна. “Сейчас бы селедочки!” — мечтательно протянула она. И тут я вспомнил, что на кухне как раз есть селедка, а у меня в холодильнике лежит пучок зеленого лука. Всю еду я притащил к Касаткиной в палату, а она говорит: “Одна есть не буду, так что присоединяйтесь”. Надо заметить, что я просто не могу есть в палате с больными, но Людмила меня уговорила. Вот так мы до шести утра ели эту селедку и закусывали луком с черным черствым хлебом.
— А как же соблюдение больничного режима?
— Какой там режим. Касаткина, оказывается, типичная “сова”, поэтому до самого утра болтала без умолку. Рассказывала о Рине Зеленой, Путине и жаловалась на Джигарханяна, который постоянно приезжает к ней по ночам есть борщ. А еще про то, что она иногда втайне от мужа курит. Когда мы доели всю тарелку селедки, Касаткина попросила найти сигарету. Пришлось идти по палатам и стрелять сигареты. Тогда она закурила, откинулась на подушку и говорит: “Какой же кайф! Как хорошо, что я сюда попала! Я в жизни не испытывала такого блаженства!”
— Людмила Ивановна общалась с соседями по отделению?
— Когда я вез ее на коляске по коридору, она все время тормозила: “Ну подожди, видишь, больные хотят на меня посмотреть, давай заедем в палату”. Она ехала по коридору как королева. Со всеми здоровалась, широко улыбалась, интересовалась самочувствием даже у незнакомых людей. А через две недели она уже знала подробности личной жизни всех медсестер и лифтерш. Когда Касаткина уходила, обещала пригласить на свой спектакль. Приглашения я так и не дождался, а подаренный ею букетик цветов засушил и до сих пор храню на столе как память.
— Женщины более трепетно относятся к своему здоровью, чем мужчины?
— К творческим натурам это не относится. Например, однажды лежала у нас Ангелина Вовк. На второй день захожу проведать ее — в палате пусто. Я к медсестрам: “Где Ангелина?” А они совершенно спокойно говорят: “Так она со вчерашнего дня ходит по соседним палатам и ухаживает за больными”. Я нашел ее, отругал, ведь она совсем еще слабая была, еле на ногах держалась. Так что вы думаете, на следующий день ситуация повторилась — Вовк сопровождала каталки с лежачими больными, подносила воду и поддерживала морально. Мы ее тогда прозвали Мать Тереза.
— Помимо актеров кто из пациентов запомнился больше всего?
— Интересный случай произошел со священнослужителем. Однажды меня пригласили в одну столичную больницу проконсультировать врачей, которые лечили батюшку с переломами ребер. Подъезжаю я к главному корпусу, смотрю — полдвора в рясах. Тридцать монашек с самого утра на жутком холоде ждали моего приезда. “Врач для них все равно что Бог”, — объяснили мне. Когда они увидели меня, расступились и стали кланяться. Батюшка лежал в четырехместной палате, слезно просил спасти его, хотя ничего серьезного там не было. На следующий день его перевели в Склиф. Здесь его каждый день навещали батюшки из разных приходов. Причем выглядело это так: по коридору идет мужчина в рясе, а рядом бегут две монашки, прогибаясь под тяжестью сумок. В то время в стране был кризис, сахар и сигареты по талонам продавали, а у моего пациента на тумбочке изобилие продуктов: киви, виноград, черная и красная икра, бананы. Однажды я поинтересовался: “Откуда такое изобилие, когда в стране голод?” — на что он улыбнулся и снисходительно заметил: “Бог послал”. На следующий день он попросил заменить ему лечащего врача.
