Кунцевское кладбище. Табличка на бетонном заборе — “Вход посетителей в зимнее время — с 10.00 до 18.00, в летнее — с 9.00 до 19.00”. Стрелка часов замирает на десяти вечера. Калитка тихо поскрипывает от ветра. Возле кладбища — ни души, за воротами — тоже.
— Смотри, целую пачку набрал, — прерывает тишину мальчишеский голос, вслед за которым из темноты вырастает пацан лет тринадцати. — Тут и “Мальборо”, и “Парламент”.
— А я целый кекс, почти ненадкусанный, около свежей могилы нашел, — хвастается находкой приятель. — Кстати, конфету будешь? Шоколадная. На 7-й линии около забора целая гора была навалена.
— Завтра девчонок в школе угостим, а потом скажем, откуда они, — вот смеху-то будет!
Заметив нас, ребята бросаются бежать.
— Вообще, на московских кладбищах редко кто еду собирает, если и заходят в поисках пропитания, то не раньше полуночи. Вот на деревенских это чаще практикуется, там и “урожай” побогаче будет, и сторожа не прогонят, — говорит настоятельница близлежащего храма.
Следующей ночью мы оказываемся на старом, полузаброшенном кладбище в поселке Акулово Одинцовского района. Вдоль маленькой церквушки с десяток грязных, полупьяных мужчин и женщин дожевывают пасхальные куличи. Один из трапезничающих аккуратно сливал из частокола стоящих перед ним водочных бутылок остатки огненной водицы. Как только стакан наполнялся, его отправляли по кругу.
На самом кладбище мы столкнулись еще с парочкой “православных”.
— Больше ничего не осталось, — радостно сообщили нам еще не старая женщина в платке и ее сопровождающий.
За ними бежали четверо щенков.
— Ну что, вы-то хоть наелись? — улыбнулась дама, глядя на собак.
...Около полуночи на Ваганьковское кладбище вход тоже оставался свободным.
Проходим могилу Игоря Талькова. Здесь горит последний фонарь. Дальше — непроглядная тьма.
— А как вы сюда попали? — перегораживает дорогу здоровенный мужчина в униформе.
— Ворота открыты...
— Ну тогда ладно, гуляйте, только далеко не заходите, мало ли что, — предупредил охранник.
Практически на ощупь пробираемся между громоздкими надгробными памятниками. В голову лезут дурацкие мысли. Вспоминаются страшные истории из детства, перед глазами стоят кадры из фильма “Восставший из ада”.
— Ой, е... где это я? — раздается из темноты чей-то вопль. — Помогите вылезть отсюда, что ли...
— Откуда? — откликаемся мы.
— Из могилы, чтоб вас... Да я сейчас фонарь зажгу, не бойтесь.
Яркий свет режет глаза. Перешагнув через ограду, натыкаемся на пожилого мужчину.
— Ну вот и пришло время опохмелиться! — радостно потирал он руки. — Сколько же я проспал? Прости, Господи... Да и Мишка куда-то делся. Небось тоже на могилке прикорнул.
Сторожа не в силах обойти ночью все кладбище и собрать всех подвыпивших верующих. Поэтому некоторые пришедшие, которые слишком рьяно поминают усопших, только под утро понимают, что провели ночь после Христова Воскресения в буквальном смысле слова на могиле родных.
— Бомжей у нас не бывает, — говорит один из местных сторожей. — На Ваганькове все схвачено, чужих нет. Я здесь много лет работаю, всех попрошаек знаю. После Пасхи действительно на могилах много еды остается. Но сегодня бомжи если и обходят могилы, то только с целью собрать бутылки или допить оставшееся спиртное. Куличами и яйцами их всю неделю подкармливают. В послевоенные годы действительно после Пасхи много нищих по могилам ползали ради корочки хлеба. А сейчас здесь либо пьяные лежат, либо новые русские сдуру прогуливаются.
