Во времена социализма правозащитники и диссиденты были окружены некоей романтической дымкой. У всего мира на устах были имена Сахарова, Боннэр, Солженицына. Письма протеста, помощь Запада, "Голос Америки" по ночам, тайники с рукописями, аресты, допросы... Казалось бы, все это осталось в 60-х, 70-х, 80-х и не имеет смысла в стране победившей демократии. Бывшие диссиденты вроде бы стали сотрудничать с новой властью. Однако потом произошла странная вещь: все они оказались не у дел, а советы "героев вчерашних дней" о том, как нам обустроить Россию, стали раздражать публику. Сегодняшние высказывания Елены Боннэр тоже могут возмутить многих. Однако она заслужила право говорить о судьбе России годами ссылки и преследований... —Перестройка в России во многом была подготовлена диссидентским движением. Вы, в частности, боролись за новую Россию, и благодаря именно вашим идеям и правозащитной деятельности в сознании людей менялось многое... Результат перемен виделся именно таким? — Мы боролись, да, но все те идеи оказались, извините, похерены! Я процитирую, может быть, не совсем точно — в преамбуле к своему проекту Конституции Андрей Сахаров писал: "Цель народов СССР — счастливая и достойная жизнь, благополучная жизнь. И мир во всем мире". Нету ни счастливой, благополучной жизни, ни мира не только во всем мире, но и на территории России. Соответственно, цель потеряна. И для чего происходит перестройка, совершенно непонятно. Если она происходит для обогащения небольшой части общества, то это вообще никому не нужно. Она должна вести к реальной защите прав человека. Нормальный, обычный, средний человек в современных условиях больше защищен от произвола государства или меньше? Это кардинальный вопрос, ответ на который говорит: хорошо или плохо происходящее. — Сбылось ли хоть что-нибудь из того, о чем вы мечтали, будучи в ссылке в Горьком? — Есть вещи, которые очень важны. Для меня важны гласность, свобода передвижения внутри страны. Правда, она лишь формально провозглашена — на ее пути стоит много разных препятствий. И все-таки бывший колхозник не закрепощен на своем месте, то есть у него равные с другими юридические права. Кроме того, есть свобода передвижения вне страны. Сейчас очень редко бывает, что кому-то отказывают в выезде. Даже возникла обратная проблема — получения визы в иностранных посольствах... — То есть все демократические достижения в России, по-вашему, исчерпываются свободой передвижения и гласностью? — Да. Эти две вещи осуществились, но при этом материальное благополучие и достойная оплата труда фактически ликвидированы во многих местах. Когда президент с гордостью говорит о прибавке в 125 рублей пенсионеру, а эти 125 рублей меньше, чем 20 буханок хлеба, и при этом не учитываются расходы ни на жилье, ни на телефон, ни на лекарства — это очередной обман общественности. Расслоение все больше и больше. — Насколько актуально сегодня наследие Андрея Сахарова и насколько оно востребовано? — Оно не востребовано, но актуально очень. Особенно в связи с внесением президентом на рассмотрение Федерального Собрания трех законов. Законы о реформации верхней палаты, о местном самоуправлении мне кажутся неконституционными. На мой взгляд, это совершенно антидемократические реформы, выстраивающие не государственную вертикаль власти для пользы людей, а вертикаль власти под себя одного и для облагодетельствования своих подчиненных. — А какую именно связь вы видите между происходящим и наследием Сахарова? — Дело в том, что в сахаровской Конституции очень четко проявлено, что власть — и это есть главный признак демократии — исходит от народа. Народ, или, как у нас принято говорить, электорат, дает эту власть тем, кого избирает. И контролирует их. А у нас, во-первых, реальное избирательное право подменено формальной функцией благодаря использованию пиара — черного, красного да и вообще любого — и так называемых административных ресурсов. Во-вторых, контрольная функция у народа тоже отобрана. Формально есть механизм отзыва для думцев и прочих представителей власти, но реально он никогда не применялся, да мы и не знаем, как его применить. И в-третьих, федеративные отношения законом президента о реформировании верхней палаты фактически ликвидированы. Так называемая вертикаль власти не отвечает сути федеративных отношений. Отношения должны законодательно отражать традиции, историю каждого народа, и это тоже прописывалось в сахаровской Конституции. Думаю, что кому-то может нравиться многоженство, введенное в Ингушетии, кому-то может не нравиться, но в чем-то Аушев прав: это ведь отражает традиции. К примеру, при императорах российских, при самодержавии, у нас были — в большой России — Малая, Белая и прочие составные части. Регионы, где были не только свои законы. К примеру, в Бухарском царстве и в Прибалтике были даже собственные монетные дворы, право печатать или штамповать монету... — Региональная реформа — только одно из действий нынешней власти... — Есть и еще одна вещь, которая абсолютно для меня исключает принятие нынешнего режима, — ложь. Андрей Дмитриевич говорил, что наше государство характеризуется неимоверно широкой массовой ложью во всех сферах. — Но ведь Сахаров имел в виду советское государство?.. — Сегодня мы повторяем тот же опыт. Мы говорили о здравоохранении, что оно лучшее в мире, и врали. Теперь оно еще хуже. Мы говорили, что у нас нет безработицы, и врали. Говорили, что мы помогаем, выполняем интернациональный долг в Афганистане и сажаем сады, — и врали. То есть это страна сплошной лжи. А что сегодня? Хотя бы для примера возьмем две чеченские войны. Первая велась под видом наведения конституционного порядка. Вторая — под видом борьбы с терроризмом. — Вы считаете, что это не антитеррористическая операция? — Конечно, нет. — Тогда что это? — Антинародная война. Цель, как у всякого военно-полицейского государства: держать свой народ в подчинении при помощи идеи о том, что у этого народа много врагов. Мы ведем очень опасную политику на Северном Кавказе, потому что стимулируем самые экстремальные черты наиболее распространенной на планете религии — мусульманства. — А как же захваты заложников, воровство нефти? — Захваты заложников... Простите, спецслужбы тоже хватают заложников. И чеченцы хватают, и русские. Вообще, вранья тут выше головы. Чеченцы — такие же бандиты, как россияне. Или такие же не бандиты. — Какой вы лично видите выход из этой ситуации? — Я считаю, что Россией должно быть объявлено одностороннее прекращение огня. Я уверена, что Масхадов сразу же на это ответит тем же, и надо вести с ним переговоры, а не врать, что он нелегитимный. Так мы дойдет до того, что в следующий раз объявим Аушева нелегитимным, потом Шаймиева, потом — еще кого-нибудь... — Во времена первой чеченской кампании вы предупреждали, что наше общество скатывается к тоталитаризму. А сейчас — к чему? — Сейчас я говорю, что наше общество становится военным государством. Мы ведем неправую, агрессивную политику. И я думаю, что президент у нас является заложником, с одной стороны, военных, которым он развязал руки, потому что ему была нужна война в Чечне. И теперь Путин не знает, как их утихомирить. С другой стороны, Путин, придя к власти на таких вот странных выборах, которые дали ему как бы неограниченный мандат, сразу же стал заложником Семьи. Высшее должностное лицо в государстве фактически росчерком пера ликвидировало Ельцина как должностное лицо и назначило наследника. Это что: империя или княжество великое?.. И наконец, президент, как выходец из силовых структур, назначает везде их представителей, "везет". Давая им карт-бланш и власть, он тоже как бы становится их заложником. Поэтому, мне кажется, у Путина судьба заложника трех самых реакционных сил в стране. Все это очень опасно. — Но во власти ведь остались и демократы первой волны... — Те, кто привели Ельцина к власти, трансформировались: они оказались такими же демократами, как я — китайским императором. Иначе бы они давно приняли закон об ответственности депутатов, а не о неприкосновенности. Они никогда не ликвидировали бы выборность верхней палаты. Они никогда не согласились бы с тем, что можно вести войны, и объявлять, что это антитеррористическая операция, и вести ее такими методами... — Может ли противодействовать приходу тоталитаризма наша интеллигенция? — Если бы еще знать, что такое российская интеллигенция... Понимаете, интеллигенция, которая всегда прислуживает власти — любой: ельцинской, путинской, брежневской, — не имеет права называться интеллигенцией. — А что это? — А не знаю. Образованный класс общества. Он будет прислуживать любому ходу событий. Именно прислуживать. При Брежневе ей хорошо, при Горбачеве хорошо, при Ельцине хорошо, при Путине хорошо. Без попытки осмыслить, что означает для страны тот, второй, третий, четвертый режим. Вот что такое наша интеллигенция: лишь бы прислужиться и получить. А если интеллигенция не служит народу, то это кончается революцией. — С Кремлем сотрудничает целая группа интеллектуалов, молодых и амбициозных. Например, политолог Глеб Павловский. Как вы оцениваете этих людей? — Я оценила Глеба Павловского по полной его стоимости в 80-м или в 81-м году, когда он давал в ГБ показания на Ивана Ковалева, сына Сергея Ковалева, и на жену Ивана Ковалева Таню Осипову. Выше я его оценивать не хочу: для меня он оценен с тех пор. — Кроме Павловского есть и другие пиарщики. Вопрос скорее касается того, что в России появились люди, придумывающие для власти всякие хитроумные схемы... — В любом государстве всегда есть люди, которые своевременно стараются вылизать начальству известное место. Россия не единична в этом плане. Вспомните Чехословакию 68-го года. У чехов тоже были такие. — Народ на последних выборах показал себя абсолютно манипулируемым. Быть может, демократия вообще не нужна в России и невозможна в ней? — Я продолжаю верить в демократию. Хотя мне кажется, что при сегодняшних реалиях для России она отдаляется на значительный срок. Знаете, как в "Бумбараше": "Ты — народ и я — народ, а меня дома милка ждет". У народа всегда есть свои конкретные, близкие ему задачи — милка его ждет, народ. Я, конечно, в ужасе от того, что российский народ выбирает не думая. Его выбор в этот раз оказался выбором войны, военно-полицейской машины, и в конечном итоге — так как при этом не может быть реальной экономической реформы и улучшения жизни страны — выбором нищеты. У народа не будет без демократии материально благополучной жизни, когда милка ждет тебя не с пустым, а с полным карманом...
