Когда президент говорит, что главная цель антитеррористической операции в Чечне — вернуть население республики к нормальной жизни, дать людям покой, безопасность, возможность учиться и работать, мне начинает казаться, что я схожу с ума. Потому что я вижу только обратное. Сотни тысяч людей из-за этой антитеррористической операции потеряли и нормальную жизнь, и покой, и безопасность. Они копошатся, как черви, в палаточных лагерях и ни о каких учебах и пенсиях не вспоминают. Лучше им уже не будет — это хорошо знают те, кто ушел из Чечни дорогой беженца на несколько лет раньше. Их тоже сотни тысяч. В основном русских. И подавляющее большинство тоже до сих пор не имеет не то что "нормальной жизни" — они вообще ничего не имеют. Они не работают, не учатся, не получают пособий. Их нигде не прописывают. Их ненавидят. Их не признает за людей родное государство, хотя они ни в чем перед ним не виноваты. Скорее уж — государство виновато перед ними. Начинать надо с 95-го года. Самое начало первой войны в Чечне, февраль... У меня вторая или третья командировка в Чечню, но если раньше все складывалось более-менее удачно, то на этот раз я оказалась в пригороде Грозного, который наши войска полностью блокировали и обстреливали день и ночь, выдавливая боевиков. Выбраться оттуда было совершенно невозможно, военные на блокпостах обстреливали все, что движется, так что надо было не рыпаться, оставаться здесь и ждать, пока блокада закончится и войска войдут в Черноречье. Гостиницы там, как вы понимаете, отсутствовали, и пристанище следовало искать у кого-то из местных жителей. Это оказалось несложно. Я познакомилась с русской женщиной моего возраста Леной, и она пригласила меня пожить у нее вместе с ней и двумя ее дочками — Яной и Элиной. Прожили мы вместе неделю. Чтоб описать наш быт, у меня слов не хватит. Бомбардировки, артобстрелы, автоматные очереди не затихали ни днем, ни ночью. На улицу выйти страшно, но и дома не лучше. Врачей нет, еды нет, света нет. За водой надо ходить на родник, который обстреливается из миномета. В общем, чего и говорить, тяжко там было. Потом появилась возможность уйти: пришел местный милиционер и сказал, что вроде есть коридор через лес, он сейчас уходит с группой человек в пять, и если я хочу, могу к ним присоединяться. Собралась я за три минуты, радуясь, что наконец-то кончается эта блокадная мука, но то, что Лена с девочками остаются здесь, обреченные еще черт знает на сколько растягивать последний килограмм гречки, портило настроение. И я сказала: "Хочешь возьму Янку? Поживет со мной, пока Черноречье не откроют". Лена заплакала и сказала: "Бери". И мы с Яной пошли через лес — километров восемь пешком, шарахаясь от каждого шороха. Вертолетный стрекот заставлял всех опрометью бросаться в кусты. Одна Яна у меня тормозила: "Ой, смотрите, подснежники!" ...Кстати, шли мы той же самой дорогой, которой в нынешнюю войну выходил из Грозного отряд боевиков, попавший на минное поле. У нас, к счастью, мин не было. Пару дней мы с Яной прожили в Назрани, но в Черноречье войска входить и не думали, и ясно стало, что надо улетать в Москву и там уже ждать развязки. Так и получилось, что одиннадцатилетняя девочка Яна из Грозного жила у меня с февраля до осени 95-го, ходила в школу в один класс с моим сыном, а летом отдыхала на даче у моих родителей. В начале сентября я ее отвезла в Грозный. Настроение там было уже вполне мирное, шли переговоры, боевые действия не велись, и у Лены тоже все было вроде нормально, пропавший в войну муж нашелся, а соскучившейся Яне не терпелось вернуться домой. n n n Спустя год им пришлось уехать из Грозного. В Чечне, где правили воины Аллаха, русским оставаться не стоило. Неуютно им там было. И опасно. Муж Лены, чеченец, по местным понятиям уже тоже считался как бы не настоящим чеченцем — собственные родственники относились к нему весьма прохладно из-за того, что женился на русской. Уехали они не очень далеко — в село Розовку под Минводами, к родителями Лены, у которых там полдома. Как мы поняли из Яниных писем, ничего особо хорошего в Розовке тоже не было — ни работы, ни денег, ни надежды на собственное жилье, — но здесь им, по крайней мере, не надо было бояться окружающих. А недели две назад от Яны пришло такое вот письмо. "Здравствуйте, мои дорогие и любимые! Простите, что так долго не писала. Мы уехали из Розовки еще в июле. Жить там стало совершенно невозможно. Нам категорически отказывали в прописке. Так мы и жили на птичьих правах, пока в соседнем селе не произошло убийство. Чеченец, приехавший из Чечни, в драке убил местного жителя. После этого случая казаки стали тщательно обыскивать дома, проверять прописку, а у нас ее нет. Если местная администрация какое-то время и закрывала глаза на это, то после того случая все обострилось. Папа уехал искать работу и какое-нибудь жилье. Сначала он поехал в Москву к своим знакомым, просил помощи у земляков, но никто не помог, у всех свои проблемы. Потом папе посоветовали поехать в Белгород. Приехав туда, он устроился работать в частную фирму, снял маленькую квартирку и вызвал нас к себе. Сначала все было нормально, но вдруг начались взрывы домов в Москве. Соседи стали звонить в милицию и заявлять, что мы чеченцы и являемся угрозой для их жизни. По нескольку раз в день к нам наведывались милиционеры, проверяли документы. Папу постоянно задерживали и по нескольку дней держали в участке, проверяя по всем каналам. Невозможно было ездить на работу, он же черный, его тут же задерживали. Так что пришлось нам оттуда уехать, да и квартплата была 900 рублей. Сейчас мы живем в однокомнатной летней кухне, за которую надо платить 500 рублей в месяц. В середине ноября у папы на работе случился несчастный случай. Он с рабочими разогревал битум, и у папы загорелась одежда. Ноги обгорели до самых колен. Два месяца он пролежал в больнице. Остальное время лежит дома, одна нога уже почти зажила, а на другой еще осталась рана. Вот так мы и живем. У меня к вам небольшая просьба: не могли бы вы узнать адрес и телефон посольства Швеции или Германии, даже не знаю, какая страна приняла бы нас. Может быть, посоветуете нам, к кому и как обратиться? Потому что жить вот так дальше совершенно невозможно. Квартиры стоят бешено дорого, а снимать их — так и вовсе никаких денег не напасешься. И прописки нам не дают. Из-за нее 1 сентября нас не взяли в школу. Вот так весь учебный год я просидела дома. Элинка должна была идти в пятый класс, а я в десятый. Мы же не просим у государства милостыню, мы хотим, как нормальные люди, учиться и работать. Но получается, что, имея чеченскую фамилию и папу-чеченца, т.е. своеобразное клеймо на лбу, мы по российским понятиям не нужны своей стране. У меня были такие грандиозные планы относительно учебы и дальнейшей жизни, но, живя вот так, сознавая все это, сердце так болит, что готово разорваться от несправедливости и безысходности. Простите, мои дорогие, за такое печальное письмо. Но вы для меня были и остались моим светлым и теплым кусочком жизни. Целую крепко и обнимаю, ваша Яна". n n n О том, чтоб эмигрировать, уехать жить за границу, и речи быть не может. Я разговаривала с представителями нескольких посольств западных стран — нет, по их правилам, у семьи Яны нет оснований просить политического убежища. "Экономические причины? Они не играют роли при решении вопроса об эмиграции. Вы знаете, сколько людей в мире живет совсем не так, как подобает жить людям, по независящим от них причинам? Миллионы. Мы же не можем всех принять у себя". Ладно. Западные страны не обязаны заботиться о жертвах российских войн и конфликтов. Но само-то наше государство должно нести какую-то ответственность за людей, потерявших из-за войны все? Да и вообще, как это может быть, чтобы девочке, гражданке России, не разрешали ходить в государственную школу и учиться, потому что у нее нет прописки? Бред. Ну дайте ей эту прописку. Она же не от хорошей жизни уехала из Грозного, где прописана. Ее вынудили уехать обстоятельства, спровоцированные самим же государством. И ей нельзя вернуться в Грозный, потому что она там чужая. Потому что у нее мама — русская, и сама она по-чеченски знает три с половиной слова. И в России ей оставаться тоже нельзя, потому что она и здесь чужая, с "клеймом на лбу" в виде папы-чеченца. И из России уехать нельзя, потому что она не политический беженец. А что можно? На панель? Или в речку головой? — У нас масса подобных случаев, — объяснили мне в Федеральной миграционной службе. — Но мы, к сожалению, ничем не можем помочь. Только сейчас, в ходе нынешней войны, было введено правило регистрации вынужденных переселенцев: те, кто пересекает границу Чечни, выезжая в Россию, получают справку, дающую право на временную прописку. С такой справкой вынужденный переселенец может и учиться, и работать, а местные органы, власти и милиция не вправе к нему относиться как к бомжу. Таким переселенцам, считайте, повезло. А вот те, кто уехал из Чечни раньше, еще до начала войны, сейчас в ужасном положении. В основном это русские, их десятки тысяч, они живут по всей России на полулегальном положении, не имея никаких прав, и мы ничего сделать не можем. — А кто может? — Государственная Дума. Депутаты должны принять закон, который позволял бы получать статус вынужденного переселенца людям, уехавшим из Чечни раньше осени 99-го года. Иначе они так и будут оставаться "лишними" людьми, изгоями в своей стране. n n n Представьте: десятки тысяч людей, которым вся эта чеченская эпопея и так, в общем-то, жизнь переломала, вместо того чтоб теперь собирать ее снова по кускам, заново строиться на новом месте, заново начинать жить, влачат жалкое беспросветное существование. Прячутся от милиционеров, зарабатывают — еще если повезет! — копейки черным тяжелым трудом и не могут ни ребенка в школу отправить, ни зубы вылечить, ни пенсию получить. И власти прекрасно об этом осведомлены — ведь Федеральная миграционная служба регулярно информирует и депутатов, и президента, — но они ничего не делают. Ничего. Плевать им на каких-то неприкаянных беженцев — у них уйма других неотложных дел. Депутаты яростно ссорятся из-за комитетов и утверждают какие-то ядерные договоры, до которых обыкновенным гражданам как до лампочки, а президент вдохновляет армию своим видом и вносит в Думу проекты новых законов — ну конечно же, очень нужных и актуальных. И широко обсуждается вопрос о собственности на землю, и новый Административный кодекс, и еще много чего занимательного... Но только не судьбы десятков тысяч русских людей, живущих, как бездомные собаки, из-за войны. Войны, в которой нет ни капли их вины. Которую не они начинали. P.S. Как выяснилось в минувший вторник, из летней кухни семью Яны уже выгнали — за неуплату. После этого они неделю прожили в каком-то приюте, а сейчас их и оттуда выставили, так что все семейство теперь живет на вокзале города Белгорода, не имея ровным счетом никаких планов не будущее.
