Времена нынче тяжелые, и каждый зарабатывает как может. Прокуратура — не исключение. В храме законности и правопорядка давно выработаны остроумные способы непыльных заработков. К примеру, очень хорошо зарекомендовала себя схема открытия сырых уголовных дел на материально обеспеченных граждан при заведомо недостаточных на то основаниях. Дело открывается, подследственный тоскует и клянет судьбу, но тут к нему приходит некто (бывает, даже его собственный адвокат) и говорит: "Не надо нервничать. Десять тысяч долларов (сумма варьируется в широком диапазоне) — и дело будет закрыто". Если подследственный упрямится, а прокурорские работники уже нацелились на отступное и даже прикинули, на что его потратить, скрягу могут упрятать за решетку и подержать там, пока не поумнеет. Обычно умнеет быстро — если, конечно, прокурорские работники не ошиблись с оценкой его богатства. А то, бывает, требуют с товарища сто тысяч, а он разве что тысячу может наскрести, заняв понемножку у всех родственников. Разумеется, мы не хотим сказать, что таким образом зарабатывают абсолютно все следователи и прокуроры. Нет, конечно. Тем не менее эта схема распространена достаточно широко. Каждый, кто имел дело со следствием, в ней если не участвовал, то по крайней мере о ней слышал и соответственно прикидывал свои возможности. Новое веяние в жизни прокуратуры состоит в том, что если раньше по подобной схеме там разрабатывали только посторонних богачей, то теперь ее с успехом применяют против самих же прокурорских работников. Одной из наиболее заметных жертв стал заместитель прокурора города Ростова-на-Дону Шпаков Андрей Евгеньевич. Уголовное дело на него было открыто 20 февраля 1997 года самим генеральным прокурором Скуратовым. Основанием тому послужило заявление некоего гражданина Габрильяна, ранее отсидевшего шесть лет за мошенничество и вновь закрытого в камере по той же причине. На допросах подследственный Габрильян заявлял, что давал взятки практически всем высшим должностным лицам Ростова и даже написал список на девяносто две громких фамилии. В этом изумительном списке, кстати, была и фамилия заместителя генпрокурора Михаила Катышева. Однако из всего списка Скуратов выбрал только прокурора Ростова Бережного и его заместителя Шпакова. Больше ни на кого дел не завели — только на этих двух. Почему именно к ним прицепились? Сам Шпаков говорит, что как раз в это время Ельцин вызывал Скуратова и ругал, что не расследуются громкие дела, прокуратура спит и не видно никакой работы. Чтоб показать работу, генпрокурор, по-видимому, и решил завести дело на своих. Не на Катышева, конечно, это было бы чересчур, но первые лица ростовской прокуратуры для такого дела вполне подходят. Пусть президент видит, как генпрокурор беспристрастен и как неутомимо борется за чистоту рядов! Шпаков узнал о том, что на него возбуждено дело, из местной газеты, перепечатавшей эту новость из "Известий". Удивился страшно и помчался в Москву — выяснять подробности. В Генпрокуратуре ему сказали: "Не дергайтесь, продолжайте работать, к вам приедут", а вечером в гостиницу "Измайлово", где он жил, позвонил некий неизвестный товарищ (назовем его, к примеру, Гиви) и предложил встретиться "по вашему делу". При встрече объяснил, что может помочь. Шпаков с Бережным должны на пару купить какую-нибудь антикварную ерунду примерно на двести-триста тысяч долларов, а Гиви, у которого отличные отношения с сестрой Скуратова, отвезет ерунду в Екатеринбург и передаст ей, а она уж найдет способ переместить антиквариат брату. И все дела. Шпаков обещал подумать и уехал в Ростов. Думать, правда, особо было не о чем, потому что двести-триста тысяч долларов он не мог набрать ни при каких условиях. Но два с половиной месяца они с прокурором Бережным продолжали работать, и никто к ним из Москвы не приезжал и следственных действий не проводил. "Сейчас я понимаю, они просто давали время собрать деньги, — говорит Андрей Евгеньевич. — А тогда удивлялся. Если дело открыто самим генеральным, следователь должен на ходу подметки рвать, его расследуя. А здесь, наоборот, полная безмятежность". Спустя три месяца дело все-таки закрутилось. Первого апреля Бережной и Шпаков были наконец отстранены от занимаемых должностей. Приехала из Москвы целая бригада (кстати, делом Шпакова занималось пятнадцать сотрудников Генпрокуратуры, причем многие — в звании генералов), начались допросы и обыски. Шпаков нервничал, болел. Потом снова поехал в Москву, нашел Гиви (тот оставил ему свой телефон) и приехал к нему домой с предложением снизить цену. Гиви обещал посоветоваться "с друзьями". На следующий день он позвонил Шпакову в гостиницу: "Нет. Вы люди южные, деньги у вас есть. Несолидно себя ведете". 24 ноября Шпакова арестовали с санкции заместителя генпрокурора Катышева. За то, что он якобы не является на допросы. В июле 98-го проверяющий ход уголовного дела старший прокурор второго управления Генпрокуратуры Восковцев напишет по этому поводу Скуратову: "Проверкой установлено, что Шпаков регулярно являлся на допросы, кроме случаев, когда был болен". Помимо этого "казуса" в докладной Восковцева на девяти страницах перечисляется еще масса подобных обманчиков и хитростей следователей, а в конце следует вывод: "Допускаются многочисленные нарушения уголовно-процессуального законодательства, поспешность в выводах и невидение конечного результата, излишняя вера в оперативные данные и склонность к обвинительному уклону, утечка информации и, как результат, введение в заблуждение руководства Генеральной прокуратуры относительно фактического состояния уголовного дела и перспективы его расследования". Казалось бы, черным по белому написано: врут тебе твои следователи, товарищ генпрокурор. Хитрят, подтасовывают, но нет у дела Шпакова серьезных оснований, нет у него перспективы. Тем не менее Скуратов собственноручно трижды продлевает Шпакову срок содержания под стражей. По-видимому, у него есть на это причины, неизвестные проверяющему Восковцеву. Шпаков почти год сидит в одиночке в СИЗО ФСБ и в конце концов серьезно заболевает. У него постоянно держится высокая температура, и его целый месяц невозможно допрашивать. Следователь Тетеркин (помощник генпрокурора, генерал, между прочим!) очень сердится и "в лечебных целях" переводит Шпакова в городскую тюрьму. Камера семь кв. метров на десять человек. Сидят в ней бывшие сотрудники милиции, которых сам же Шпаков ранее привлекал к уголовной ответственности. Очень приятное соседство. В этой камере он провел четыре месяца — уже совершенно больной. Лечить его не лечили, жаропонижающего и обезболивающего не давали. На допросах требовали, чтоб он дал "клеветнические" показания на своего начальника и еще на каких-то высоких чиновников городской администрации. Шпакову становилось все хуже. К весне уже стало так плохо, что пришлось его "освободить из-под стражи по состоянию здоровья". Но дело так и не закрыли. — Вот посмотрите, — показывает 34-летний Андрей Евгеньевич свою выписку из истории болезни, выданную Ростовским медицинским университетом. — Полноценный инвалид. А раньше был абсолютно здоровым человеком. "Здорово они его отделали, — думаю я, читая три страницы диагнозов. — Похоже, все органы так или иначе поражены". — А где тот Гиви? У вас ведь были его координаты. Вы нашли его? — По памяти я его дом не вспомню, — объясняет Шпаков. — Плохо Москву знаю. Это меня по всем улицам надо возить, а я буду, как в "Джентльменах удачи", говорить, что там цветок вот такой и мужик в пиджаке. А телефон его есть — в моей записной книжке. Ее изъяли при обыске. Она подшита к моему делу. Есть зацепка! В подобных случаях, конечно, никому нельзя верить на сто процентов — ни одной стороне. Держали прокурорского работника Шпакова в тюрьме, потому что он действительно в чем-то виноват? Или потому, что из него хотели выжать показания на кого-то третьего? Или потому, что хотели слупить с него деньги? Все может быть. Но если есть записная книжка — значит, существование Гиви и его знакомство с сестрой Скуратова можно подтвердить. Или опровергнуть и тогда снять подозрения, выдвинутые Шпаковым в адрес первых лиц Генпрокуратуры. Но если после этой публикации никаких следственных действий с записной книжкой Шпакова произведено не будет — значит, эти дурно пахнущие подозрения не требуют подтверждения. Значит, это не подозрения, а факт жизни. Значит, самые высокие лица Генпрокуратуры зарабатывают тем, что сажают людей в камеру практически ни за что, а освобождают — за деньги.
