Что бы кто ни говорил, Россия в последние годы живет неплохо. Даже в кризис доходы населения не упали, а в абсолютном выражении они намного превосходят те, что казались привычными лет десять назад.
По дорогам катаются новые машины, в пригородах идет стройка, люди ездят отдыхать за границу, всё лучше одеваются. Гламур «рулит». Кафе заполнены молодыми людьми, в руках у которых больше iPhone4, чем у жителей любой из европейских столиц. В социальных сетях фото 18—25-летних резко отличаются от портретов тех, кому за 40: их улыбающиеся лица излучают беззаботность, тогда как те, что постарше, угрюмы, строги, озабоченны. Так и кажется, что молодежь обдумывает, чем же ей заняться, а люди более старших поколений ждут, не прикажут ли им чего.
Часть общества живет полной жизнью, а часть играет в бесплодные игры. Часть видит в открывающемся мире перспективы, а часть — угрозы. Премьер-министр создает какой-то фронт, а идеологи даже оппозиционных партий все чаще говорят о роли государства, суверенности, внешних врагах и угрозах. «Верхи» чувствуют себя тем некомфортнее, чем свободнее становятся простые люди.
В этом вечная проблема России. Мы — уникальная страна, в истории которой периоды развития совпадали с самыми жестокими эпохами насилия и беспредела. В XVIII веке три десятилетия царствования Петра I открыли страну Европе, но ужасно истощили народ, а «золотой век» Екатерины был отмечен самым большим числом войн в нашей истории. Стоило им прекратиться, а стране относительно «успокоиться», развитие останавливалось: итоги второй половины правления Александра I и эпохи Николая I были подведены в Крымской войне.
В ХХ веке сталинская индустриализация, репрессии и война, создавшие СССР как сверхдержаву, обошлись, по скромным подсчетам, в 40 миллионов жизней. Отказ от мобилизационной экономики, характерный для 1960–1970-х, как считают сегодня многие, стал одной из причин вхождения Советского Союза в эпоху застоя. Неужели мы так никогда и не сможем совместить развитие с нормальностью повседневной жизни?
На мой взгляд, истоки этой проблемы скрыты далеко в нашей истории. Российская модель предполагала всевластие государства — хозяина общества, а не его слуги. Для него подданные всегда были если не врагами, то быдлом, чьей миссией считалось удовлетворение прихотей правящего класса. Отношения власти и народа как барина и крепостного — основа даже современной российской государственности, и потому императивом выживания народа стало неразвитие, исключавшее прогресс в условиях мира и спокойствия.
Когда власть нажимала на народ, страна начинала двигаться вперед. Как только нажим ослабевал, возникала потребность в передышке, и все откатывалось обратно. Люди истово боялись развития, так как оно всегда осуществлялось за их счет.
В Европе это противоречие тоже существовало — но было разрешено лет двести тому назад. Там поняли, что для государства выгоднее собирать с граждан часть самостоятельно создаваемых ими благ, чем из-под палки выколачивать последнее.
Чем богаче граждане, тем богаче и государство, решили на Западе. Богатство государства самоценно, продолжали считать в России. И если сейчас посмотреть на новостные ленты, то риторика властей наших и ненаших разительно различается. В Париже и Берлине говорят об экономии бюджетных расходов и улучшении инвестиционного климата. В Москве — о том, сколько миллиардов «государство» (за наш с вами счет, разумеется) намерено выделить на очередную потемкинскую деревню.
В Европе и Америке люди стремятся стать предпринимателями, у нас — чиновниками. Там производят чудные новые машины и гаджеты, мы тут кичимся друг перед другом тем, что сумели купить самую последнюю модель.
Сейчас в России много рассуждают о демократии — тем более что на носу выборы. Но современное общество отличается не только демократичностью. На выборы можно и не ходить, а не работать нельзя. И особенность современной страны — в умении власти использовать к своей пользе свободу собственных граждан. Не в ограничении их безумными правилами и убийстве инициативы налогами, а в раскрепощении их энергии.
Государству следует думать не о том, как бы что у человека отнять, а о том, как помочь ему чего-то добиться, чтобы поиметь свою небольшую долю. Но именно этого у нас, увы, так и не научились делать. И, похоже, даже не собираются учиться.
Власть в России панически боится собственного народа. Она видит свободу человека не условием экономического ренессанса, а источником неразрешимых проблем. Свободное европейское общество со второй половины ХХ века окончательно стало направляться энергией улыбок, а российские элиты из последних сил стремятся использовать для развития страны энергию страха.
Но ее потенциал в открытом обществе давно уже исчерпан. Путинские «фронтовики» через несколько десятилетий рискуют остаться одни в своей окопной стране. Их это не слишком страшит — для откачки из нее нефти не нужно иметь много народа. Но нас всех такая перспектива не может не волновать.
Сегодня многие пытаются понять, почему рыночные реформы в России не дали ожидавшихся результатов. Но ответ прост. Стране требовалось государство, готовое черпать свой потенциал из меркантильной, мещанской и повседневной активности каждого человека. Государство, полностью лишенное любого сакрального содержания. Но именно на это ни верхи, ни низы не смогли решиться. Консенсус выстроился вокруг «размена» экономического либерализма на политическую «стабильность». Но такой размен был невозможен просто, потому что в руководстве бедной страны не могло найтись достаточно людей, которые были бы движимы политическими мотивами. Их задача была сугубо экономической — побольше украсть.
Экономические свободы граждан несовместимы с экономическими притязаниями чиновников и силовиков. Политика и экономика крепостнического государства неразделимы. Отказом от политических свобод россияне не оплатят свобод экономических. Народ хочет нормальности, а власть — лишь «фронтового» сознания.
После десятилетия относительно беспроблемной жизни Россия входит в очередную эпоху пертурбаций. Общество, воспользовавшись «мирной передышкой», дарованной нефтяными котировками, практически стало европейским. Оно научилось улыбаться и жить, но власть не может с этим смириться.
Общество видит прекрасный новый мир, а власть заставляет его считать, что вокруг — только враги. Общество хочет говорить с властью как с партнером, а она с ним — как со слугой. В обществе, исполненном энергией улыбок, нет системы, которая могла бы превратить ее в дела.
Создать такую систему — главная задача наступающего десятилетия. Россия только тогда добьется успеха, когда станет развиваться по мере развития своих граждан, извлекать выгоды не из унификации и стабильности, а из многообразия и стихийности. Страна наконец должна стать такой же нормальной, какой уже практически стал ее народ. И нынешней «силовой» элите не удастся этому помешать. Как не удавалось ренегатствующим элитам никогда в предшествующей истории.
