Тогда, более 85 лет назад, разработку внешнего вида новых советских бумажных денег поручили главному художнику Гознака Ивану Дубасову.
О подводных камнях, которые подстерегали его при выполнении такого задания, - в частности, при создании той самой «военизированной» трехрублевки, - корреспонденту «МК» рассказал в свое время сын замечательного мастера Александр Иванович Дубасов.
— Нелегко далась отцу серия казначейских билетов образца 1938 года. Правда, с рублем все обошлось благополучно. Как и было предусмотрено принятым «наверху» решением, Иван Иванович изобразил на этой купюре «передового представителя рабочего класса». В качестве такого «представителя» выбрали стахановца-шахтера, поскольку эта профессия тогда была в числе самых почетных. Чтобы сделать картинку максимально правдоподобной, Дубасов не поленился сходить на промышленную выставку и скрупулезно скопировал в свой рабочий альбом демонстрировавшиеся там новые образцы отбойных молотков, шахтерских касок, защитных очков...
А вот с зелено-салатовой трехрублевкой возникли проблемы.
Банкноту было поручено украсить изображением красноармейца. В этом пехотинце некоторые из тех, кто лично знал отца, даже усматривали портретное сходство с самим автором. Возможно, папа действительно решил сделать такой необычный автопортрет. Впрочем, точная идентификация весьма затруднительна: уж больно мал рисунок на купюре.
Однако даже в таком миниатюрном изображении, когда пришла пора представить его на утверждение, строгая приемочная комиссия умудрилась найти изъян.
Приглядевшись к эскизу, кто-то из «проверяльщиков» вдруг заявил, что пехотинец неправильно обмундирован: мол, ремень у него надет поверх лямок сумки с противогазом, а должно быть все наоборот! На дворе 1937 год, по стране вовсю идут аресты «врагов народа». Так что подобный «прокол» вполне мог обернуться для художника Дубасова обвинением по пресловутой 58-й статье и отправкой в лагеря лет на 10. Это же явная антисоветская пропаганда, — растиражировать на советских деньгах красноармейца-разгильдяя, одетого не по форме!
Ивана Ивановича спасла на сей раз его предусмотрительность: подготовив эскизы будущей купюры, Дубасов отнес их в Наркомат обороны и получил там справку от экспертов в области военной экипировки, где говорилось, что внешний вид пехотинца на трехрублевке соответствует всем нормам военного устава.
Эту заверенную подписями и печатью бумагу отец предъявил теперь своему оппоненту. В итоге замечание о неправильно изображенном ремне было снято, и «зелененькую» утвердили к тиражированию.
Еще более трагикомичная ситуация сложилась с образцами для пятирублевого казначейского билета. Первоначально из Наркомфина поступило указание: изобразить на этой купюре молодую работницу. Сказано — сделано. Иван Иванович нарисовал на пятерке девушку в ситцевом платочке. Комиссия посмотрела и... не одобрила: «У вас получилась какая-то домработница! Давайте лучше вместо нее поместим здесь мать с детьми».
Дубасов убрал с эскиза «домработницу» и изобразил на купюре женщину с двумя ребятишками. Однако при обсуждении этого варианта среди членов комиссии опять нашелся критик: «Это явно смахивает на мать-одиночку, идущую требовать алименты!..»
Начальники подумали-подумали и выдали новое решение: чтобы в сюжетах для денежных знаков «прослеживалась государственность» (!!!), изобразить на пятирублевке парашютистку.
И снова пришлось Ивану Ивановичу браться за работу. Но судьба парашютистки оказалась столь же печальной, что и двух ее предшественниц. При обсуждении нового персонажа, украсившего пятирублевку, члены госкомиссии вдруг спохватились, что в СССР женщин-парашютисток пока еще не так уж много, а потому лучше к этой теме лишнего внимание не привлекать...
Удовлетворившего всех результата удалось добиться лишь с четвертого захода. На сей раз по указанию «сверху» художник нарисовал уже не «ее», а «его» — бравого парашютиста – будущего десантника. Этот вариант и стал окончательным для пятирублевой банкноты.
