— На ситуацию в российской экономике существуют два полярных взгляда. Одни считают, что все самое страшное уже произошло в 2022 году и теперь она будет приходить в себя. Другие утверждают, что запаса прочности у нее хватило только на год, а дальше будет хуже. Тем более что самые тяжелые санкции (в отношении нефти, с 5 декабря, и нефтепродуктов, с 5 февраля) вступили в силу только сейчас. Какую позицию разделяете вы и почему?
— Скорее, первую. Как показали события конца 1980-х — начала 1990-х годов, основная угроза для российской экономики — столкновение с чем-то для себя неведомым, ведущее к неконтролируемым процессам, шокам и панике. Это касалось и распада связей между предприятиями в позднесоветский период, и дефолта 1998 года, и роста курса доллара в 2014–2015 годах (в результате первых санкций). На все это наша экономика реагировала очень плохо. С другой стороны, если есть четкое понимание проблем и адекватный, без паники, отклик на них, то степень устойчивости у нее огромная. Кроме того, не стоит переоценивать роль государства, считать его центральным элементом экономики. Да, оно контролирует банки, многие сырьевые компании, выделяет немало денег на пенсии, зарплаты бюджетникам, инвестирует в реальный сектор в среднем 7–8 трлн рублей в год, или 5–6% ВВП. Но все же экономика в основе своей частная и работает именно как рыночная. Это и спасло ее сейчас, в условиях санкций, поскольку предприятия хотят жить, а хозяева — сохранить свою собственность. И ограничения (включая потерю доступа к множеству импортных товаров) побуждают их переналадить производственные цепочки, сбыт, найти новых поставщиков и тем самым спастись.
Мне кажется, что архитекторы санкционной политики не учли этого ключевого момента. Им казалось, что российская экономика сугубо огосударствленная, а значит, развалится, как в свое время советская. Но ничего подобного не произошло. Именно частный сектор делает экономику настолько живучей. Кроме того, она большая, а народ беден. Ситуация была бы хуже, если бы люди тратили значительную часть средств на развлечения, отдых, покупку гаджетов. Но есть задачи поважнее — ходить в магазины, покупать еду, лекарства, оплачивать коммуналку, поездки в транспорте. А поскольку эти расходы никогда не рухнут до нуля, экономика будет жить.
— Каковы основные угрозы для российской экономики в 2023 году?
— Прежде всего, исчерпание резервов и бюджетный дефицит, который, я полагаю, как минимум вдвое превысит официально прогнозируемые 2,9 трлн рублей, абсолютно точно уйдя к отметке в 6 трлн. В 2022 году нефтегазовые доходы составили, по официальной отчетности, около 11,7 трлн рублей, но в 2023-м, скорее всего, не превысят 6,5 трлн. Дыру придется как-то затыкать, тем более что государственные расходы будут расти в течение всего года. Сейчас это можно будет сделать за счет средств Фонда национального благосостояния. Конечно, часть этих денег — фикция: там ведь формально числятся не только юани, но и «токсичные» евро и фунты стерлингов. Продажа их Банку России будет замаскированной эмиссией — но все же не менее 4–5 трлн реальных рублей в ФНБ имеются. И если правительство займет на внутреннем рынке 3–4 трлн рублей и произведет эмиссию еще 2–3 трлн, это не разгонит серьезным образом инфляцию на фоне невысоких зарплат, низкой покупательной способности населения, его тяги к сбережениям по причине неопределенности и угроз. Тем не менее основной вызов 2023 года я вижу в следующем: и спецоперацию, и острую фазу санкций, и, соответственно, стимулирующие российскую экономику действия стоило бы закончить за 6–12 месяцев. Иначе нет смысла ничего прогнозировать дальше лета 2024 года.
— В какой степени бизнесу удалось решить те проблемы, с которыми он столкнулся в прошлом году, — разрушенная логистика, потерянные рынки сбыта (в основном в Европе), рухнувший спрос, сложности при расчетах с контрагентами за рубежом?
— Если говорить про ритейл, то многие проблемы, лежавшие на поверхности, они в целом решили. Сегодня те товары, что ранее завозились из Европы, поступают в Россию через Турцию, Казахстан, Сингапур. Новые айфоны приходят через Эмираты и продаются как обычно. Многие западные компании так и не покинули Россию либо же формально сделали это, но продолжают сотрудничать через посредников. Так что в их заявлениях и публичных действиях немало лукавства. Если бы Apple ушла не на словах, а на деле, она бы отключила поддержку российских пользователей и заблокировала все свои телефоны (их местоположение прекрасно отслеживается) на территории РФ. Но такого и близко нет!
Куда хуже ситуация с комплектующими: наладить адекватную замену не удается. Я уж не говорю про самолеты и автомобили, чьи детали не поставляются в Россию. Запчасти приходят окольными путями, но всякие технологические новшества не поддерживаются. Например, компьютерная начинка автомобилей. Естественно, автопром встал. Простаивают и мощности, созданные в сотрудничестве с западными компаниями, — особенно те, что занимались сборкой и наладкой промышленного оборудования. Частный сектор, который был завязан на Европу и другие «недружественные» страны, понес тяжелейшие потери. Конечно, по инерции колесики экономики будут и дальше крутиться, но развитие остановилось, и прогресса не следует ждать практически нигде.
— Давайте рассмотрим конкретный пример. В марте прошлого года розничные цены на офисную бумагу формата A4 взлетели с 300–400 рублей (за пачку в 500 листов) до 1000–1500 рублей. И остались такими по сей день. Почему?
— Эта проблема нерешаема. Возьмем для сравнения пример с дешевой одеждой, которая завозилась ушедшими из России европейскими компаниями через официальных дилеров. Фабрики по ее производству расположены в основном в Марокко, Турции, Тунисе, Бангладеш, и нашим торговцам удалось наладить поставки напрямую оттуда, без лейблов престижных марок. А вот офисная бумага делается в России, с использованием финской белой краски и еще каких-то дополнительных импортных компонентов. Они исчезли, и их приходится покупать через третьи руки втридорога, а импорт самой бумаги давно прекратился. Это отражается на конечной цене. Словом, многое из того, что завозится к нам в виде готовой продукции, — например, компьютеры — практически не подорожало. Чтобы бумага снова продавалась по 400 рублей, ее надо возить из Европы (в Берлине в розничной сети я летом покупал пачку за Ђ3,99, то есть за 350 рублей) большими партиями, но это бы подорвало позиции любимых властями отечественных производителей. Что же до сложных товаров, которые производятся в самой России по западным технологиям, то тут сложно что-то изменить. Такие вещи отслеживаются гораздо лучше. Никто ни в одной стране не придаст внимания ситуации, когда кто-то приобрел сто айфонов и куда-то увез. Совсем другое дело, если поставляется оборудование для целлюлозно-бумажной отрасли или машинокомплекты. Все понимают, куда идет этот товар.
— В какой степени оправдались надежды на Китай и другие «дружественные» страны как на антисанкционную панацею?
— В целом они оправдались, хотя чего-то сверхъестественного ждать не стоило изначально. С одной стороны, неожиданно открылись столь крупные альтернативные рынки энергоносителей. Никто никогда не рассматривал Индию в качестве лидера среди покупателей российской нефти. Та же Турция может еще больше нарастить закупки нашего сырья, чтобы перерабатывать и поставлять нефтепродукты в Европу. Что касается замещения критически важных технологий, тут на Китай рассчитывать и не приходилось. Эта страна не станет портить отношения с западными компаниями ради России, чтобы, например, поставлять нам запчасти к самолетам Airbus (напомню: именно в КНР находится единственный завод по их производству за пределами Европы) в нарушение санкций. Та же история с банками: Пекин никогда не кредитовал Москву и впредь не намерен, а сотрудничество китайских банков (которым есть что терять на мировых рынках) с российскими носит формальный характер. В общем, часть ожиданий оказались заведомо нереализуемы, зато другая часть оправдалась. Например, можно не опасаться, что нашу нефть не удастся продать: при текущих огромных дисконтах она всегда найдет свою нишу. То же касается и контрабандных поставок полупроводников и продукции двойного назначения, которые идут к нам в основном через Гонконг. В случае, когда речь идет о фирмах-однодневках, китайские регуляторы не слишком обращают внимание на санкции. Допустим, прошли какие-то поставки, можно закрыть фирму, объявить, что ее счета заблокированы (даже если американцы пришлют бумагу-предписание), и на этом все закончится.
— Как можно оценить те антикризисные и антисанкционные меры, что власти РФ предпринимают сегодня, насколько они адекватны текущим вызовам?
— Работа идет в двух основных плоскостях — публичной и неафишируемой. В первом случае речь идет о поддержке оборонных отраслей, бизнеса, государственных инвестициях и инфраструктурных проектах. Эта часть деятельности государства призвана продемонстрировать некие его практические достижения. В декабре российские СМИ постоянно рассказывали, что мы строим больше дорог, достигли рекордных объемов жилищного строительства и тому подобное. Главное внимание уделяется отраслям, которые обеспечивают занятость, стимулируют экономическую активность и рост ВВП. Все это нужно для официальной отчетности. Очевидно также, что власти будут индексировать зарплаты бюджетникам, стараться минимизировать безработицу, оказывать поддержку банкам в случае необходимости.
Что касается невидимых глазу усилий, в основном они связаны с налаживанием поставок российского сырья за рубеж и сохранением их объемов. В этой деятельности активно участвуют и частные компании, и государство. Конечно, освоение новых рынков происходит с использованием разного рода теневых схем и приемов: здесь и перегрузка нефти с судна на судна в море, и полулегально оформленные договоры и скидки. Кроме того, было много подстелено соломки, чтобы не упасть слишком больно. В частности, по информации Financial Times, в качестве превентивной меры Россия закупила более сотни нефтеналивных танкеров — конечно, в основном устаревших, но это не так важно. Сейчас они не задействованы, поскольку санкции против перевозчиков так и не вступили в силу: сделки пока идут по ценам ниже потолка. В целом эти два направления работы — официальное и теневое — оказались эффективны на сегодняшний день.
— На ваш взгляд, с какими макроэкономическими показателями (в частности, по ВВП, инфляции и доходам населения) Россия завершит 2023 год, насколько они разойдутся с официальными прогнозами, скажем, Минэкономразвития?
— В этом году ВВП упадет на 2–2,5% (а не на 0,8%, как у ведомства Решетникова), инфляция составит около 9,5–10%, но никак не 5–6%, бензин и прочее топливо будут быстро дорожать на внутреннем рынке. В прошлом году цена бензина фактически стояла на месте при инфляции свыше 10%. Профицит торгового баланса будет раза в четыре меньше, чем в 2022-м, курс доллара — около 82 рублей к концу года. Доллар будет усиливаться темпом, сопоставимым с инфляцией: 120 рублей за единицу мы не увидим ни в этом году, ни в следующем. Реальные доходы упадут минимум на 3–3,5%, поскольку в экономике нет движка, который мог бы их запустить. Военно-промышленный комплекс их однозначно не «вытащит». О безработице говорить нет смысла: абсолютно непринципиальный, формальный и непрозрачный показатель. Кто чем реально занят на рынке труда, официальная статистика не знает. Плюс по итогам года отток населения за рубеж наверняка составит тысяч пятьсот, а общая (с учетом смертности) убыль — больше миллиона.
— В 2022 году за границу перебралось более миллиона россиян. По демографии это явно ударило. А по экономике?
— У меня нет четкого понимания последствий. Общие потери (с учетом 300 тысяч мобилизованных и миллиона уехавших) — это около 2% рабочей силы, может, чуть больше. Но вопрос в том, насколько деятельность этих людей учитывалась в официальной статистике. Ведь многие занимались фрилансом, например, айтишники. Показатели ВВП и занятости не связаны напрямую: условно говоря, если эмигрировало 2% населения, но при этом заработная плата оставшихся выросла на 3%, на ВВП это никак не повлияет. Ясно, что с учетом серьезного дефицита рабочей силы, который в России возник впервые за последние годы, некоторые зарплаты растут.
— Что сейчас будет происходить с уровнем жизни рядовых россиян, насколько обострится проблема бедности?
— Несомненно, общий уровень жизни будет падать. Хуже остальных придется среднему классу, всем, кто работал в коммерческом секторе, получал зарплату от 80 тысяч до 300 тысяч рублей. Эта социальная категория оказалась между молотом и наковальней: денежные резервы иссякают, источники дохода (в частности, связанные с Интернетом) — исчезают или рушатся. Одновременно переходят в разряд недоступных привычные товары и услуги. По итогам 2022 года самое серьезное (чуть ли не на 160%) подорожание коснулось авиабилетов и разного рода турпутевок, особенно зарубежных. В ресторанах чеки растут очень быстро, программа кинотеатров сузилась буквально до одного отечественного фильма «Чебурашка», отовариваться в иностранных интернет-магазинах невозможно, западные онлайн-сервисы закрыты. Словом, прежний образ жизни перестал существовать. Что касается бедности населения в широком, классическом смысле слова, она будет расти очень умеренно. На сегодняшний день это явно не самая болезненная тема.
— Тарифы на жилищно-коммунальные услуги индексировались в прошлом году дважды и в целом явно на более высокую величину, чем официально заявленные 9%. С чем это связано?
— У меня ощущение, что российские энергетические компании за счет повышения тарифов пытаются сделать внутренний рынок более прибыльным для себя. Цель — добиться если не старых показателей экспортной прибыли (это недостижимо), то, по крайней мере, частично компенсировать понесенные на внешних рынках потери. В России «Газпром» до кризиса продавал 70% добываемого газа, на котором работала основная масса электростанций. А за границей сегодня особо не разживешься. Одно время Китай, куда в основном идет наш газ, покупал его по цене чуть ли не в восемь раз дешевле, чем европейцы. В условиях эмбарго на поставки нефтепродуктов в России довольно быстро будет дорожать бензин и все, что касается коммунальной энергетики. Это та рента, которую население обречено выплачивать нашему «национальному достоянию».
— Какие уроки нашей экономике преподал прошлый год и какие откровения может преподнести 2023-й?
— Основной урок — не следует ждать каких-то обвалов. Их все прогнозировали в конце февраля 2022-го и в сентябре, после объявления частичной мобилизации. Но, повторюсь, российская экономика предельно устойчива к тем шокам, что не перерастают в панику. Мобилизация вызвала панические настроения не в обществе в целом, а у миллиона граждан мужского пола — тех, кто создал гигантские очереди на погранпунктах. Приятно удивили меня и решительные действия Банка России и Минфина, которым в марте удалось погасить валютную и финансовую панику. И теперь я не жду ничего такого, что могло бы российскую экономику обрушить. Но спад продолжится, никакого возобновления роста не будет ни при каких обстоятельствах.
