Можно ли решать все эти задачи, сохраняя экономическую модель, которая была характерна для нашей системы в последние 20 лет и которая дала среднегодовой рост... менее 2%, усилив наше отставание от крупнейших экономик мира? Думается, ответ будет однозначным — нет.
Нужны глубокие изменения, и одно из главных — развитие планирования. Так что же такое план в рыночной экономике?
Прежде чем ответить на этот вопрос, несколько слов о противоречиях советской плановой экономики, с которой часто отождествляют планирование, и об опыте планирования в рыночной экономике стран Западной Европы и Азии.
Слово «планирование» в современном общественном сознании часто ассоциируется с советскими пятилетками и деятельностью Госплана. Это и правильно, и неправильно.
Правильно, ибо сто лет назад в СССР был принят план ГОЭЛРО, а затем началось составление так называемых «контрольных цифр», и это был первый в мире опыт макроэкономического (общенационального) индикативного планирования. Напомню: 22 февраля 1921 года была учреждена Государственная общеплановая комиссия — прообраз Госплана, которая создавалась для разработки и реализации единого общегосударственного хозяйственного плана.
Только через много лет этот опыт стал (и в гораздо менее масштабных формах) использоваться наиболее развитыми странами мира, и лишь после Второй мировой войны индикативное планирование стало одним из важнейших инструментов стимулирования промышленного роста в странах Европы и Азии. На базе индикативного планирования выросло народнохозяйственное планирование, ставшее главным механизмом координации в экономике СССР. Это планирование было формой качественно нового, пострыночного способа взаимосвязи производителей и потребителей, формирования и поддержания пропорций, обеспечения технологического и социально-экономического развития.
Эти отношения обеспечивали советской системе, с одной стороны, возможности мобилизации и концентрации ресурсов на ключевых направлениях экономического и социального развития. Так были решены задачи ускоренной индустриализации и создания материально-технической базы, позволившей СССР разгромить армии не только гитлеровской Германии, но и практически всей оккупированной ей или присоединившейся к ней Европы, реализовать космическую, ядерную и иные программы, обеспечить приоритетное развитие науки, образования, культуры (заметим: в ХХ веке и в странах с рыночной экономикой космические и иные проекты тоже реализовывались преимущественно на плановой основе).
С другой стороны, директивное планирование в СССР носило во многом бюрократический характер, и это приводило к развитию так называемой «экономики дефицита».
Так можно ли отождествлять планирование только с опытом СССР?
Такое отождествление не случайно, но не правомерно. Причина этого проста: в экономике позднего капитализма вот уже более полувека широко используются некоторые формы планирования. Это прогнозирование и согласованное с ним селективное регулирование экономических пропорций, составление и реализация различных государственных программ, значительные (объемами в десятки и даже сотни миллиардов долларов) проекты производства общественных благ за счет государственных инвестиционных программ и т.п. По этому пути вот уже более полувека в ряде наиболее успешных рыночных экономик двигаются многие сферы здравоохранения, образования, науки, культуры, обороны, экологии. Государственные индикативные планы широко использовались в 1950–70-е годы во Франции, Скандинавских странах, в Японии, Южной Корее, Индии, ряде стран Латинской Америки, в последние десятилетия в Китае.
Посмотрим, к примеру, на послевоенную Францию. Эта страна была одной из ведущих рыночных экономик послевоенной Европы, но при этом использовала индикативные планы и активную промышленную политику. Так реализовывалась цель укрепления ее национальной мощи и суверенитета. Напомню, что тогда Франция вышла из военной организации НАТО, имела сильные профсоюзы и левые партии, демократическую (насколько это возможно при капитализме) политическую систему и социальные гарантии для трудящихся. Для нас этот опыт интересен прежде всего тем, что показывает потенциальную возможность соединения планирования с мощным национальным модернизационным рывком, политической демократией и социально-ориентированным развитием.
Азиатская модель планирования была реализована в принципиально других условиях. Так, в Японии индикативное планирование развивалось в стране, потерпевшей сокрушительное поражение во Второй мировой войне и сочетавшей черты развитой и периферийной экономики, традиционно полуфеодального и демократически-буржуазного общества. Южная Корея вообще была страной периферийного, зависимого от США капитализма, с очень жестким авторитарным режимом, однако и там индикативное планирование использовалось как один из важных механизмов модернизации.
Примечательно, что при всех существенных различиях названных экономик институты планирования там были весьма схожи и использовались для достижения во многом аналогичных, модернизационных, целей.
Не пора ли и в нашей стране перейти от составления прогнозов и разрозненных, не согласованных друг с другом программ развития отдельных сфер экономики к целостному планированию развития в рамках остающейся по преимуществу рыночной экономики?
Какое же планирование необходимо и возможно в современной России? Ответ на этот вопрос позволяет дать критическая интеграция опыта и СССР, и стран с рыночной экономикой.
Этот синтез в случае глубокого реформирования существующей капиталистической системы (а еще лучше — ее качественного изменения) позволит нам сформировать национальную систему планирования, включающую собственно план, государственные институты, осуществляющие разработку и проведение его установок в жизнь (аналог Госплана, но с новым содержанием и формами работы), плюс институты контроля (с обязательной обратной связью и ответственностью), плюс систему научного обеспечения планирования и подготовки кадров.
План в условиях остающейся главным образом рыночной экономики неизбежно будет двухконтурным. Один контур — для тех предприятий государственного сектора, которые будут работать на основе обязательных плановых заданий (имеющих в рыночной экономике форму государственного заказа или им подобную). Второй контур — плановые ориентиры для рыночного сектора, в пространстве которого «живут» не только частные, но и ряд государственных предприятий.
Здесь прямой, обязательный план невозможен (хотя конкуренция за получение государственных заказов и инвестиций обязательно должна иметь место). Но здесь возможны, во-первых, плановые нормативы, ограничивающие рынок. Их область — качество продукции в ряде сфер (продовольственные товары, медикаменты и т.п.), экология, социальные обязательства (начиная от 8-часового рабочего дня и охраны труда до обязательности реального социального партнерства и участия работников в управлении) и т.п. Во-вторых, возможны и необходимы косвенные регуляторы: дифференцированное налогообложение и кредитование, государственные заказы, инвестиции, льготы. Они создадут своего рода «траволаторы» для бизнеса. Поясню: если предприятие, работающее на рыночный результат, при этом производит продукцию, соответствующую плановым ориентирам, оно получает льготы в области налогов и кредитования, инвестиционную поддержку, выгодные государственные заказы и другие стимулы для ускоренного развития бизнеса. Этот бизнес попадает на государственный «траволатор», позволяющий ему опережать конкурентов. Если же нет — возникает другой «траволатор» (высокие налоги и т.п.), тормозящий развитие бизнеса, мешающего реализации плана и ускоренному развитию страны.
В связи с этим возникает вопрос: как избежать главных «провалов государства» в области планирования — бюрократизма и коррупции? Полностью избавиться от коррупции и бюрократизма ни одной стране мира пока не удалось, но примеры стран, активно использующих государственное регулирование и планирование, показывают, что минимизировать потери от этих зол можно. Путь к этому, как ни покажется странным, — открытость, прозрачность и демократизм деятельности государства, активное участие производителей и потребителей в процессе составления плана и контроля за его выполнением, сильное гражданское общество, ограничивающее бюрократическое самовластие чиновников.
