— В Россию продолжают ввозить айфоны, айпады, макбуки и т.п. с использованием параллельного импорта или «серых» схем. В чем особенность таких поставок?
— По большому счету «параллельный» и «серый» импорт — это два названия одного и того же явления — импорта товаров без согласия владельца прав на торговую марку, то есть их производителя. Но есть и нюансы. Они заключаются в таможенном оформлении. Вообще неофициальный ввоз товаров существовал всегда. Но раньше в России действовал запрет на параллельный импорт, и официально пройти таможню такие товары не могли. То есть их ввозили скрытно, без уплаты сопутствующих пошлин и налогов. Такие товары продавались дешевле, но практически не имели никакой гарантийной поддержки (в том числе со стороны крупных дистрибьюторов, так как ввозили их мелкие игроки). Они не встречались в больших торговых сетях из-за отсутствия корректно оформленных таможенных документов. В народе официально ввезенные товары назывались «белыми», неофициально — «серыми». Когда наше государство дало добро на параллельный импорт, появилась возможность завозить товары без разрешения владельца торговой марки, но при этом легально: с растаможкой и уплатой пошлин. Соответственно, с параллельным импортом могут работать крупные дистрибьюторы и торговые сети, обеспечивая товары при этом своей гарантией. С другой стороны, крупные игроки возьмутся за параллельный импорт только в том случае, если он не будет угрожать их личным хорошим отношениям с производителем товаров. «Серый» же импорт в обход таможни при этом сохранился на тех же условиях, что и существовал всегда. Гарантию на такую продукцию покупателю обычно не дают.
— То есть, приобретая такие товары сейчас, мы создаем себе проблемы?
— Да. На самом деле привязка к авторизованному сервису, невозможность сделать некоторые виды ремонта без него — это, например, давняя проблема пользователей Apple. С такой практикой производителя периодически пытаются бороться и в США, и в Европе. Значительная часть ремонтов, конечно, может быть выполнена и в неавторизованных мастерских. Запчасти никуда не пропадут: их будут возить из Китая и других стран по неофициальным каналам. Станут недоступны только некоторые сложные виды ремонта, требующие прямого доступа к официальной документации или запчастям, отсутствующим в свободной продаже. Но да — в целом, с точки зрения покупателя, такой смартфон становится менее привлекателен. Даже если у вас есть знакомый кулибин на радиорынке и вы обратитесь к нему устранить серьезную поломку вашего электронного устройства, он не сможет этого сделать, не имея оригинальных запчастей. С этим сейчас большая проблема. Современное устройство невозможно слепить из разрозненных деталей. В изделии все элементы разработаны и произведены под него, тесно интегрированы друг с другом. Даже аккумулятор или динамик невозможно переставить между разными смартфонами.
Кстати, в последних моделях айфонов 13 и 14 вместо корейских чипов памяти стали ставить китайские. Такое произошло впервые в истории айфонов.
— Производители пожертвовали качеством ради экономии?
— Нет, это не так. Экономический фактор действительно присутствует. Но это не значит, что производители пошли на осознанное ухудшение качества. Сами по себе китайские чипы давно уже ничем не хуже корейских. Хотя электроника, такая как смартфон, — это очень сложное устройство. В нем все узлы взаимосвязаны. При любых изменениях возникают проблемы, вовремя не замеченные инженерами и попавшие в серийное устройство. Помните, например, iPhone, который терял сеть, если его держать в руке определенным образом? Разработчики в нем переставили местами антенны. В следующей модели эту проблему исправили, больше она не повторялась.
— Как известно, практически все смартфоны используют одну из двух операционных систем: Android от Google и IOS от Apple. Могут ли эти платформы в один прекрасный момент заблокировать?
— Если в случае с Apple блокировку еще можно рассматривать как реальную возможность, то Android заблокировать практически невозможно. Максимум, Google может полностью отключить Россию от своих сервисов, таких как магазин приложений (уже сейчас в нем недоступны платные приложения). Но это несущественная проблема: она подтолкнет развитие отечественных альтернатив. А может быть, и сподвигнет российские компании на сотрудничество с китайскими производителями в разработке моделей для российского рынка. Кстати, уже сейчас в том же Китае есть модели для внутреннего китайского рынка.
Что касается сегодняшнего рынка электроники вообще, то из возможных проблем я вижу только одну — это, собственно, борьба с параллельным импортом, причем направленная не конкретно против России, а против такого импорта вообще. Samsung, например, широко известен своими регулярными попытками привязать смартфоны и даже телевизоры к конкретному географическому региону. Этим попыткам, работающим с переменным успехом, уже почти десять лет.
— Какие смартфоны пользуются спросом у российских военных, участвующих в СВО?
— В основном защищенные модели китайских компаний, и только модели на Android, конечно. От смартфона на поле боя нужны две вещи: большая батарейка и способность пережить падение в лужу. А вот всякие модные примочки нужны не очень. Смартфоны в СВО используют для навигации по GPS, для программ вроде расчета таблиц артиллерийской стрельбы, обмена файлами и документами, управления дронами и видеокамерами. В общем, очень практические задачи.
— Могут ли западные спецслужбы считывать информацию с телефонов российских военных?
— Нет. Но если известен идентификатор смартфона, можно в сотовой сети зафиксировать его появление и примерное местоположение, если у спецслужбы есть доступ к центру управления этой сетью. Можно инициировать рассылку СМС с предложениями сдаваться. Так, кстати, делали российские спецслужбы. Но непосредственно на линии боевого соприкосновения смартфоны используют с выключенными беспроводными коммуникациями. Да и сотовая сеть там чаще всего просто не работает.
— В случае ядерного удара телефоны отключаются?
— Если вы находитесь не слишком близко к месту ядерного удара, то ваш смартфон и тогда продолжит работать. Хотя вряд ли ваши мысли будут в этот момент о нем.
— Когда же появится достойная альтернатива — отечественный смартфон?
— Альтернативы уже появлялись и будут появляться дальше. Вопрос исключительно в экономической целесообразности. Чтобы продавать смартфоны по разумным ценам, иметь доступ ко всем нужным компонентам, развивать продуктовую линейку и выпускать новые модели, нужны очень большие объемы производства. Маловероятно, что одним только российским рынком удастся это обеспечить. Производителям нужно выходить на международный рынок, а это сейчас проблематично. Сейчас мы можем многое делать на уровне девяностых годов прошлого века, что-то — на уровне нулевых, почти ничего — на уровне хотя бы прошлого десятилетия. А в электронике такое отставание всегда выливается в измеримые характеристики: габариты, энергопотребление, вычислительные возможности. Можно ли на чисто российских технологиях сделать смартфон, не используя вообще никаких зарубежных компонентов? Да, конечно. Только его вес, размер и мощность будут такими, что ни одному покупателю он не будет нужен.
— По сути, по своим функциям смартфоны заменили всё: фотоаппарат, плеер, хранилище данных, пластиковые карты. Ничего нового, пожалуй, уже не придумаешь, можно лишь только улучшить. И все же могут ли разработчики электроники в России придумать еще что-то прорывное?!
— Приведу исторический пример: в 2007 году, когда вышел первый iPhone, в нем не было ни одной детали, которая не была бы доступна Samsung, LG или Nokia. Более того, многие детали айфона покупались у того же Samsung! Единственное, что было уникального у Apple, — это видение Стива Джобса: как сделать новое, по-настоящему интересное покупателю устройство. Еще играла роль способность инженеров компании это видение довести до серийного изделия, а не остановиться только на опытных образцах. К слову, iPhone был уникальным аппаратом в мире: практически ни один производитель не верил, что такое устройство может найти спрос. Аналитики хором предвещали ему провал. Но Джобс оказался не просто прав: его инженеры смогли создать настолько удачный аппарат, что никто из производителей мирового уровня не мог догнать его практически следующий десяток лет. Многие вообще не пережили этой гонки: Nokia, Motorola, Blackberry… Так что тот факт, что «убийцу айфона» не сделали в России, ничего не значит. Его не сделали нигде. Хотя многие очень хотели.
Трудно сказать, как будут развиваться смартфоны дальше. Вряд ли мы увидим то, что показывают в фантастических фильмах или о чем рассказывают футурологи-мечтатели. Но какие-то новые идеи будут обязательно. И если в России появятся разработчики, которые смогут не только новые идеи озвучить, но и довести до конечного устройства, до производства, то почему бы нам не стать в этом лидерами?
— А что вы скажете о ноутбуках на российских процессорах «Эльбрус»?
— «Эльбрус» — очень специфический по своим характеристикам процессор. Для эффективной работы и обеспечения высокой производительности он требует огромного объема поддержки со стороны производителей программного обеспечения. Поэтому в целом его перспективы на рынке устройств общего назначения туманны. Более интересны такие российские процессоры, как «Байкал» и пока еще не вышедшая на рынок продукция Syntacore. Эти процессоры могут эффективно работать с существующим ПО и демонстрировать производительность, сравнимую с западными одноклассниками. Но сейчас мы имеем серьезную проблему с их производством, так как они выпускаются на тайваньских фабриках. Впрочем, у разработчиков есть один хитрый ход: если процессор получился удачным, можно не выпускать его самим, а, например, лицензировать зарубежным производителям для выпуска под их марками. Многие компании-разработчики в мире так делают.
— В прошлом веке именно русский физик Александр Попов изобрел радио, русский инженер Владимир Зворыкин подарил миру телевидение. Неужели сегодня у нас нет никаких передовых изобретений?!
— Я могу продолжить список: советская наука, и в частности электроника, весьма бурно и продуктивно развивалась в конце 1920-х и первой половине 1930-х годов — шли перспективные разработки. Иногда они опережали время на десятилетия: например, в 1927 году Олег Лосев получил патент на разработку, известную нам сегодня под названием «светодиод», — за 35 лет (!!!) до начала промышленного производства первых светодиодов. Статьи русских ученых публиковались в зарубежных журналах, часто в соавторстве с известными иностранными физиками и инженерами.
Но мало что-то изобрести. Нужно пройти стадии разработки, отладки, запуска в производство. Например, в области тех же ЭВМ в СССР было много интересных идей и разработок, но они остались на уровне общих концепций. Переход даже к опытным экземплярам занимал несколько лет при совершенно бешеных темпах развития вычислительной техники второй половины XX века. А запуск в серию мог затянуться на десятилетие. Огромное число разработок до этого момента просто не доживало, а те, что доживали, часто попадали к заказчикам в полурабочем состоянии. Они требовали доработки: 2–3 года на пусконаладочные процессы. Срыв сроков (от обещанных заказчикам) на 4–5 лет был нормой. В 90-е отрасль электроники у нас начала разрушаться на фоне мощного скачка мировых технологий. Кстати, у нас и сейчас существует проблема: очень многие разработки, в том числе уникальные, так навсегда и останутся в опытных, единичных экземплярах. А если когда-то эти «идеи» и дойдут до массового выпуска, то с опозданием на 5–10 лет!
— Сейчас в Сочи проходит российский форум «Микроэлектроника-2022», где рассказывают о проекте «Основы государственной политики РФ в области развития электронной промышленности на период до 2030 года и дальнейшую перспективу». Какие конкретно проблемы отрасли там озвучивались?
— Мои коллеги сейчас находятся на этом форуме, уже делятся впечатлениями. Чтобы было понятнее читателем, напомню, что вообще электроника держится на трех китах. Первый — это перспективные научные и технологические разработки. То, что будет использовано в производстве спустя как минимум 10–15 лет. Да, горизонты планирования в этой области именно такие — не годы, а десятилетия. Второй кит — микроэлектроника: разработка и производство микросхем и других базовых компонентов. Это тесное сплетение бизнеса, науки — тех самых перспективных разработок — и инженерного мастерства. Здесь мы сейчас сильнее всего отстаем.
Третий кит — электроника как конечное изделие: от айфона до ракет «Калибр». По сути, чисто инженерная область. В России за последнее десятилетие ее удалось сильно подтянуть. Во многих коллективах наши разработчики дадут фору американским.
Важнейший компонент любого электронного устройства — микросхемы-чипы. Они создаются на основе полупроводников. Технология производства микросхем определяется нормами в нанометрах. Чем меньше ее значение, тем миниатюрнее и производительнее микросхема, а значит, выполняет больше функций.
Так вот, повторюсь, серьезные проблемы второго кита — российской микроэлектроники — это, во-первых, отставание технологий на 10–15 лет от мирового уровня. Такая проблема постепенно начала появляться с периода массового освоения в мире интегральной электроники: примерно в 1970-х годах. В СССР она иногда спонтанно решалась закупкой западного оборудования. Точно так же ее пытались решить и в нулевых-десятых годах. К сожалению, производство по новейшим техпроцессам — невероятно наукоемкая отрасль, освоить которую в мире способны очень немногие страны. Огромное число ключевых патентов в этой отрасли вообще сводится к одной компании — голландской ASML. Кроме того, существуют жесткие экспортные ограничения на поставки оборудования для производства микросхем. Говоря проще, современные техпроцессы нам просто не дадут.
— Что мы тогда можем сделать?
— Мы можем идти двумя параллельными путями: изыскивать пути производства наших современных разработок на зарубежных мощностях по современным техпроцессам и вкладывать средства в постепенное развитие собственного оборудования. И пусть размеры транзисторов, применяемых в процессорах, будут пока не ниже 180 нм (нанометров). Да что там, пусть они будут на сколько угодно нанометров, но будут. Этот разрыв мы одним рывком не сократим. Нам придется двигаться постепенно. Да и грубые техпроцессы на самом деле широко востребованы рынком во многих классах устройств.
И да, в этой отрасли надо быть готовым к очень большим денежным инвестициям. Но, может быть, лет за двадцать — и это я говорю оптимистично — мы сможем данную проблему решить. Ведь тот же Samsung от выпуска телевизоров по японской лицензии до статуса одного из крупнейших производителей чипов в мире добирался почти четверть века. А потом еще пару десятилетий — до признания в качестве производителя бытовой техники и электроники.
— Получается, что мы очень сильно зависим от зарубежных технологий?
— Не то слово! Зависимость наших процессов проектирования и выпуска продукции от зарубежных технологий просто критическая. И это еще одна серьезная проблема микроэлектроники, включая программное обеспечение (ПО) и материалы.
Правда, в вопросах замещения ПО и материалов есть и положительные моменты. Эти области у нас развиты лучше, отставание не столь катастрофическое. Но необходимо понимать, что, например, современные системы компьютерного проектирования (CAD) — это программы, в развитие которых вложены десятилетия опыта и сотни миллионов долларов, стоящие от десятков тысяч до миллионов долларов за одну лицензию. Так что быстренько написать что-то свое за год-другой здесь не выйдет. Но по этому направлению хотя бы есть понятные перспективы и векторы движения.
А вот катастрофическая проблема нехватки производственных мощностей неизвестно когда разрешится. Она относится к той же категории проблем с оборудованием для производства микросхем. Его нет в России, кроме штучно закупленных зарубежных линий.
— На этом проблемы отрасли заканчиваются?
— Ну что вы, нет, конечно! Из всего этого вытекают и другие сложности — невозможность обеспечить рынок необходимой электроникой, отсутствие инвестиций, дороговизна производства компонентов в России. Это классическая проблема курицы и яйца. Ее необходимо решать не только за счет вливания денег в производство, но и за счет развития рынка и поддержки механизмов взаимодействия покупателей и поставщиков. Это очень сложная система, грубое вмешательство в которую скорее ухудшит ситуацию, чем улучшит. Например, для покупателей в области электронных компонентов крайне важны качество документации, отлаженность самих компонентов, наличие у производителя опыта их применения в разных условиях и системах. Чтобы он мог поддержать покупателя, помочь ему правильно использовать конкретный компонент.
Для производителя такая поддержка крайне затратна. Для него всегда выгодна ситуация, когда покупателю просто некуда деться. Так что нравится — не нравится, а разберется как-нибудь. И, скажем, запретом на использование зарубежных компонентов мы можем такую ситуацию создать. У покупателя не останется выбора. Ему придется покупать отечественные компоненты независимо от их качества, наличия документации и поддержки. Будет ли у производителя компонентов стимул развиваться и это качество улучшать, когда у него и так гарантированный объем заказов?
— А как обстоят дела с кадрами?
— Тоже проблема — острый дефицит. Вузы сейчас не просто не готовят инженеров. Они сознательно от такой подготовки отказались. Лет пять назад можно было регулярно услышать с трибун речи про то, что надо заниматься искусственным интеллектом, а «железо нам сделают китайцы». Что обучать надо сиюминутным навыкам, потому что «знания слишком быстро устаревают» и т.п. Иначе, чем сознательное вредительство, я это назвать не могу. Вузовская система подготовки квалифицированных научных и инженерных кадров, в том числе в ведущих столичных вузах и федеральных университетах, на данный момент разрушена. Вузовские программы подготовки инженеров, в том числе в области электроники, отстают от реальности в некоторых аспектах уже на несколько десятилетий. Попытки наверстать более всего напоминают карго-культ: под видом «проектной деятельности» вузы начинают готовить, по сути, профессиональных пользователей западных комплектующих и ПО. Они будут способны только стыковать все это, как кубики, во что-то работающее и даже иногда выглядящее инновационно. Но инженеров, умеющих разрабатывать сложные системы с нуля и самостоятельно, сейчас практически не выпускают. Нужна срочная реформа образования. Пока вузы, увлеченные «проектной деятельностью» и «индивидуальными образовательными траекториями», готовят профессиональных пользователей западных изделий, мы не получим необходимых для собственных разработок инженерных и научных кадров.
— Будет ли свет в конце туннеля?
— Уверен — будет, если ответственные лица в корне изменят подход к делу. Сейчас во всех чиновниках живет «боязнь расстроить начальство». Любой чиновник хочет для себя наименьших проблем. Наилучший клиент для него — тот, кто правильно оформит все бумажки, а не тот, кто сделает технически наилучшее устройство. А должно быть наоборот: важнее всего не отчет, бумажка, а конкретное ДЕЛО, которое приведет к «высокому» результату. В технологической области универсальный критерий известен: рынок и потребитель. Нам необходимо принимать меры по развитию конкурентного рынка, на котором смогут работать и зарабатывать наши производители. Но при этом их заработок не будет гарантирован никаким министерским указом. И пуще огня мы должны избегать двух вещей: ситуации, в которой производитель не может расти и развиваться, и ситуации, в которой производителю не нужно расти и развиваться.
— Но мы ведь действительно многое покупаем у наших китайских «братьев».
— Допустим, сегодня с ними дружим. А что будет завтра? Не только с нашей дружбой, а с ними самими? Будут ли они завтра способны и готовы поставлять нам нужные вещи? Не говоря уже про огромную отрасль экономики, которая могла бы расти и приносить нам доходы.
