— В российском обществе превалирует представление о незначительном в целом негативном воздействии западных санкций на нашу экономику. Государственные чиновники в большинстве своем демонстрируют оптимизм, да и население вроде не бьет тревогу. Да, вроде как тяжело, но в целом справляемся. Насколько такое поведение оправданно?
— В экономике многое зависит от ожиданий граждан. Формирование в обществе позитивного настроя — одна из задач руководителей, отвечающих в стране за экономическую политику. Это, если хотите, входит в их профессиональные обязанности, является составной частью модели поведения на публике. Тем более что есть вещи идеологически недопустимые: панические настроения сегодня под запретом, внутри госструктур они всячески караются. Да и невозможно все время думать одно, а говорить другое: когда-то либо начинаешь говорить то, что думаешь, либо наоборот. У нас часто работает второй вариант.
— Какова же реальная экономическая ситуация в России? Что сейчас происходит с ВВП, торговлей, потребительским спросом, с промышленным производством?
— Показатель выпуска по базовым видам экономической деятельности, рассчитанный Центром развития ВШЭ, снижается в мае на 7,3% к декабрю 2021 года (в мае 2015 года он сократился на 4,4% к декабрю 2014-го). В мае оптовая торговля упала ниже декабрьской отметки на 18,7%, промышленный выпуск — от 4% до 7%, по подсчетам разных аналитических центров. В целом происходят очень сложные процессы глубинной структурной трансформации, которые далеки от завершения. Очевидно, что российская экономика уже другая, ее место и роль в мире кардинально изменились, она в значительной степени выключена из глобального товарного и тем более финансового оборота. Все идет к ее качественному упрощению, а также к сжатию в объемах. И самое прискорбное, что с этой траектории нам уже не сойти: страна не вернется в февральскую точку, потерянную навсегда.
— Как пишет американский исследователь Николас Малдер, нынешние санкции против России не имеют аналогов. До сих пор мир знал два варианта: либо это были масштабные санкции, которые применялись в отношении небольших экономик типа Ирана и Венесуэлы, либо точечные — в отношении крупных (например, против РФ в 2014–2015 годах). Сегодня всеохватным, «конвейерным» санкциям подвергнута одиннадцатая по размеру экономика планеты, которая к тому же является важным поставщиком сырья на глобальные рынки.
— Действительно, абсолютно новое слово в истории. Главной мишенью всей прежней санкционной политики Запада, которую он проводил в разные времена, был торговый сектор той или иной страны. В ситуации с Россией таких целей не перечесть. Это и финансы, и промышленность, и транспорт, и наука, и спорт, и культура, и все что угодно. Причем сама санкционирующая коалиция невероятно широка: в ней участвуют не только правительства, но и общественные объединения, а также частные компании, включая международные бренды, бесповоротно решившие свернуть бизнес в России, пусть даже после десятилетий вполне благополучной работы. Эта коалиция беспрецедентна как с точки зрения совокупной мощи, так и степени влияния на социально-экономические процессы.
— В марте Центробанк путем жестких валютных ограничений сумел быстро купировать признаки макроэкономического шока, не дав разгуляться инфляции, но в итоге породив своего рода «иллюзию нормальности». Не несет ли она в себе зерно долгосрочных системных проблем, тяжесть которых будет нарастать со временем? Как быть с фактической неконвертируемостью, с нерыночным характером курса рубля?
— Согласен, те финансовые победы оказались во многом пирровыми. Текущий курс рубля лихорадочный, оторванный от жизни и никаких рыночных реалий не отражает. И, на мой взгляд, он свидетельствует именно о глубокой неудаче, а не об успехе. То, что сейчас происходит, — не что иное, как сжатие, схлопывание экономики, которое должно отражаться совсем другими значениями рыночных индикаторов. Одна сторона торговли почти полностью отключена, вторая продолжает худо-бедно функционировать. В итоге мы имеем перекошенный, искаженный валютный рынок. Это как если попытаться измерить температуру неотличимым от настоящего игрушечным термометром: процедура вроде та же, а узнать, болен ли человек и насколько сильно, не получится.
— Разные санкции имеют разный тайминг и горизонт последствий для экономики. Есть финансовые меры немедленного действия (заморозка валютных активов, блокировка корреспондентских счетов банков), есть торговые и логистические ограничения, есть запрет на ввоз современных технологий, есть уход из страны инвесторов и западных брендов. Что из всего этого наносит нашей экономике наибольший ущерб?
— Нельзя выделить что-то одно, проблема заключается именно в комплексном, тотальном характере санкций, которые воздействуют на все стороны жизни одновременно и кумулятивно. Невозможно ни финансовыми активами пользоваться нормально, ни цивилизованно торговать. В этой игре мы не имеем права первого хода. Против нас делают ход, мы к нему приспосабливаемся, что-то придумываем, какую-то схему выстраиваем. А с той стороны следует новый ход, потом еще и еще, до бесконечности. Мы постоянно находимся в позиции реагирующего. Эта история будет продолжаться. Будут закрываться производства, сворачиваться или минимизироваться торговля со странами, которые, по мнению Запада, помогают России обходить санкции.
— Какие отрасли пострадали на сегодняшний день в первую очередь?
— Давайте все же начнем с людей. Тех, кому тяжело передислоцироваться — географически и профессионально — с одного места в другое. Тех, кто крепко привязан к одной сфере деятельности либо к одному предприятию, которое кормит их семьи. В этом смысле печальная участь постигла обитателей моногородов. Например, в Тихвине, старинном городке в трех часах езды от Петербурга, третий месяц простаивает градообразующее предприятие — вагоностроительный завод, открытый ровно десять лет назад. Работников отправили по домам с сохранением части зарплаты. Многие, чтобы выжить, собирают и продают грибы и ягоды. И таких историй в стране много. Вот вынужденно приостановлена работа более десятка аэропортов на юге России — в Анапе, Краснодаре, Ростове, Воронеже, Геленджике, других городах. А ведь это огромные хозяйственные комплексы с тысячами сотрудников, это около 8 миллионов пассажиров, которых авиационная отрасль недосчитается до конца года. Куда деваться носителям конкретных навыков, привыкших к определенному уровню достатка? И понятно, что даже если вместо иностранца придет российский собственник и что-то наладит, будет не то. И спрос, и менеджмент, и результаты — не те.
Кроме того, чем сложнее устроено производство, тем больше оно подвержено всевозможным рискам, в частности, выпадению каких-то важных компонентов, как у автопрома или авиации. Сегодня страдают также все премиальные сферы и услуги. Кризис бьет по доходам, люди начинают отказываться от каких-то вещей, упрощают потребление. А собственно, нормальная экономика начинается там, где предъявляется спрос на что-то более сложное, интересное, необязательное.
— Если говорить о широких слоях населения, что их ждет? Что будет с реальными зарплатами, доходами, качеством жизни?
— В целом ничего хорошего. Впрочем, квалифицированные специалисты будут более востребованы в новых условиях. Возможно, они даже станут больше зарабатывать. Когда рынок сжимается, на плаву остаются «сливки» производственных активов и трудовых ресурсов. Многие мои знакомые говорят, что свободного времени у них нет вообще. На эту категорию работников свалились дополнительные объемы труда, поскольку выпали (и выпадают) целые секторы иностранного бизнеса, на рынке открылись огромные ниши. Из-за резкого сокращения импорта стала складываться и обретать массовый размах структура челночных поставок. Естественно, все эти цепочки «параллельного импорта» будут кривые, а товары, поступающие по ним в страну, — менее качественные и более дорогие для потребителей. Естественно, возле них будет кормиться какое-то количество людей, стандарт жизни которых, возможно, повысится. Но обычному человеку, работающему в частном секторе, жить станет тяжелее — хотя бы по причине сжатия общего спроса на товары и услуги. В такой ситуации достанется и бюджетникам, поскольку системная эффективность и общий объем доходов в экономике уменьшатся.
— Между тем сверхдоходы страны от сырьевого экспорта пока только растут. Нефтяное эмбарго от ЕС пока не введено, о газе вообще речи нет. Одновременно Китай и Индия при условии скидок в 25–30% покупают российскую нефть в гигантских объемах. Экономика может обрести новую точку опоры в лице своих главных «союзников» — нефти и газа?
— Обратите внимание: инфраструктура трубопроводных поставок нефти и газа в Европу выстраивалась десятилетиями — и Советским Союзом, и Россией. Сейчас она близка к состоянию анабиоза. Переключить этот экспорт на Восток, перекинуть туда все европейские объемы — задача из области фантастики. Гораздо меньший по емкости ориентированный на Китай магистральный газопровод «Сила Сибири» по-прежнему заполнен лишь на 40% мощности. Все эти «восточные» маршруты гораздо более сложные, протяженные и дорогостоящие, их еще надо научиться устойчиво обслуживать и финансировать. Это тоже огромный спектр вопросов, ждущих своего решения. Что касается перспектив введения нефтяного эмбарго, оно, судя по настрою Евросоюза, не за горами.
— Санкции привели к резкому сокращению импорта. Насколько это мощный вызов, каковы будут его долгосрочные последствия для экономики нашей страны?
— В ряду текущих тактических угроз это, пожалуй, одна из самых неприятных. Но куда хуже, что Россия стремительно теряет разного рода активы высокого качества. Причем не только простаивающие инфраструктурные, но и связанные, например, с производством новейших моделей автомобилей. Параллельно с процессом примитивизации экономики из страны уходит человеческий капитал. «Утечка мозгов», особенно хорошо образованной молодежи и специалистов из схлопывающегося сектора хайтека, набирает обороты. Многие сидят на чемоданах и, как только получат хорошее предложение, сразу уедут, поскольку в России им делать нечего.
— В какой степени оправдались надежды на помощь Китая, Индии, прочих «дружественных» стран?
— С марта по май выручка от экспорта российских энергоносителей в Индию увеличилась почти в 5 раз по сравнению с уровнем 2021 года. Для Китая рост оказался скромнее, но тоже весьма приличный (+55% в мае по сравнению с маем 2021 года). Часть оборотов импорта из Европы перенеслась на Турцию. По остальным направлениям — по большей части спад. Многие контрагенты опасаются связываться с поставками в Россию. После введения Западом в 2014–2015 годах «посткрымских» санкций Россия стала ввозить окольными путями какие-то запрещенные товары, но достаточно ограниченную номенклатуру. А сегодня мы нуждаемся во всем и сразу. И для меня загадка, как в нынешних условиях будут организованы поставки разнообразного высокотехнологичного импортного оборудования.
И очень важен вопрос инфраструктуры. Помните, осенью прошлого года произошло затоваривание российских дальневосточных портов, когда они просто не смогли обработать повышенный объем транзитных контейнерных перевозок. С тех пор ничего принципиально не изменилось: транспортно-логистическая сеть не расширена, число оборудованных погранпереходов ограничено. Потенциально речь может идти об инфраструктурных проектах ценой во многие миллиарды рублей, их надо выстраивать, финансово и технически состыковывать друг с другом.
