Попытаемся задуматься о такой перспективе, хотя оговорюсь сразу: я не считаю ее реальной в ближайшие несколько лет. Однако если анализировать складывавшуюся до пандемии экономическую картину мира и оценивать ее в контексте последних событий, некоторые предположения напрашиваются просто-таки сами собой.
Если вспомнить самые заметные кризисы послевоенной эпохи, окажется, что они были обусловлены либо пузырями на рынке недвижимости (США в 1990 и 2008 гг., Япония в 1989-м) или на фондовом рынке (крах дот-комов в начале 2000 г.); либо серьезными сдвигами в пропорциях сырьевых цен в мировом масштабе (глобальный кризис 1973–1974 гг., дефолты развивающихся стран в середине 1980-х и конце 1990-х); либо ограниченностью прежних типов стимулирования экономического роста («азиатский» кризис 1997–1998 гг.). Сегодня в мировой экономике присутствуют все отмеченные виды противоречий, дополняемые гигантским технологическим сдвигом в сфере информатизации и энергетики. Поэтому сейчас стоит сосредоточиться на поиске не столько причин потенциального кризиса, сколько «слабых звеньев», которые окажутся поражены новым катаклизмом.
Тут я бы полностью исключил как источник нового кризиса ведущие западные страны — именно по той причине, что у них имеется сейчас возможность «вытащить себя за волосы» из любого кризиса, а всякие рассуждения о скором банкротстве США и крахе доллара я оставляю аналитикам с менее ограниченным, чем у меня, воображением. Это не значит, что новые кризисы никогда не придут с Запада — но ближайший не явится оттуда наверняка. Я не склонен также считать, что катастрофа настигнет ресурсные экономики — по крайней мере она не зародится в них, так как энергетический переход в ближайшие годы будет скорее разгонять цены на сырье, чем снижать их. Поэтому мне кажется, что источником кризиса окажутся экономики, где нарастающие традиционные диспропорции не будут дополняться теми нетрадиционными инструментами антикризисной политики, которые сейчас имеются в распоряжении «коллективного Запада».
В такой логике самым слабым звеном мировой экономики является... Китай. Сейчас там наблюдается целый букет проблем, ни для одной из которых не просматривается простого решения. Прежде всего речь идет о самом большом в мире долге населения (он составляет в Китае 131% от совокупных доходов домохозяйств против 86% в США) и корпораций (160% от ВВП при американском показателе в 49%). Государственные обязательства центрального правительства и местных властей достигают $13 трлн при золотовалютных резервах Народного банка Китая в $3,2 трлн. При этом пузырь имеет именно долговую, а не биржевую природу, и от долга невозможно избавиться, так как экспорт, который за 1995–2008 гг. вырос в 8 раз, за следующие 13 лет увеличился только на 45%, и без постоянного «разогрева» внутреннего спроса быстрый рост экономики невозможен. Существенным (и редко учитываемым) фактором является и то, что экономика растет при недопустимо высоких зарплатах, вызывающих быстрый переток сборочных производств в более выгодные для их размещения страны Азии: Вьетнам, Индонезию, Камбоджу и многие другие. Этот процесс угрожает благополучию (и то весьма относительному) десятков миллионов человек, переехавших из китайских деревень в города, что делает ситуацию взрывоопасной не только в экономическом, но и в политическом отношении. Наконец, следует обратить внимание и на сопутствующие явления: катастрофическую экологию, улучшить которую пока не получается; растущие цены на сырье и материалы, провоцирующие инфляцию и увеличение издержек; вероятное сокращение спроса на массовые китайские товары в условиях становления новых стереотипов потребления в остальном мире.
Собственно говоря, ситуация в Китае сегодня очень напоминает ту, что в 1997 г. сложилась в Таиланде или Южной Корее. В стране сейчас пустует 20% жилого фонда в крупных городах, притом что до 40% всех выданных банками кредитов получено девелоперами и строителями; рабочая сила в своем большинстве остается недостаточно образованной для задач информационной экономики; при этом, повторю, как и азиатские страны четверть века тому назад, Китай сегодня не обладает финансовыми резервами для купирования кризиса, а масштаб его экономики (17,4% от мировой против 3,4%, которые накануне «азиатского» кризиса приходились на Южную Корею, Индонезию, Таиланд и Малайзию, вместе взятые) не оставляет шансов на то, что она будет спасена усилиями МВФ и Всемирного банка. Наконец, есть еще одна проблема: в Китае сегодня в промышленности занято более 27% рабочей силы против 17% в CША и 11% в Великобритании, и стремительная автоматизация может вызвать тут почти непреодолимые трудности.
Иначе говоря, потенциальный глобальный кризис второй половины 2020-х годов представляется мне очень похожим на кризис конца 1990-х: начинаясь с предельно индустриализированной и плотно включенной в мировой рынок страны, которая сталкивается с масштабными внутренними дефолтами, крахом индустриальных цепочек, коллапсом спроса и резким ростом безработицы, этот кризис немедленно «аукнется» (как это было и в 1997–1999 гг.) снижением цен на сырье, который уравновесит их нынешний инфляционный «разгон» и, таким образом, ударит по большинству сырьевых экономик «третьего мира», странам Персидского Залива, Австралии и России. В то же время стоит вспомнить, что западные страны пережили «азиатский» кризис, практически его не заметив: американские индексы уже весной 1998 г. превысили докризисные значения, а ни о каком падении ВВП в 1997–1999 гг. ни в США, ни в Европе не шло и речи. Скорее, напротив, проблемы в экспортоориентированных индустриальных странах вкупе со снижением цен на сырье вызвали резкий ажиотаж в высокотехнологическом секторе и ускорили в итоге рост западных экономик.
Если описанный сценарий начала нового кризиса окажется верным, то сам он станет крайне важным событием в мировой экономике. Возвышение Китая, начавшееся во второй половине 1980-х годов, является, на мой взгляд, не только и не столько появлением новой противостоящей Америке сверхдержавы, сколько очередной попыткой крупной индустриальной экономики померяться силами с глобальным технологическим лидером. Она сопоставима с попытками, предпринятыми СССР в 1930–1960-е и Японией в 1970–1980-е годы. Во всех трех случаях «догоняющая» страна по некоторым параметрам в отдельные периоды даже обгоняла ведущую — но итогом все равно оказывалось поражение и «обнуление» надежд на занятие первой строчки в мировой «табели о рангах». Китай по понятным всем и каждому причинам является самой крупной экономикой, которая попыталась «пойти на обгон» — и если, «выехав на встречную полосу», она врежется в бетонную стену, вся глобальная конфигурация изменится не меньше, чем в конце ХХ века, — а чем такая трансформация будет чревата для геополитических процессов, сейчас сложно даже предположить.
В заключение я бы заметил, что хотя каждый кризис в той или иной мере является неожиданным, а точные предсказания его причин и времени — лишь единичными удачными прогнозами среди сотен не оправдавшихся, вполне можно предположить, откуда он начнется (хотя, повторю, я не пытаюсь тут предвидеть, что окажется его триггером, когда именно он случится и какими будут его непосредственные и отдаленные последствия). Сегодня Китай, несомненно, выглядит самой слабой точкой в мировой экономике как минимум по пяти причинам. Во-первых, это страна, которая с 1992 г. не переживала не то чтобы серьезного кризиса, но даже минимального экономического сжатия, что вызывает сомнения в способности ее властей адекватно ответить на первые признаки кризиса. Во-вторых, это страна с самым несоразмерным отношением долга к ликвидным рыночным активам и капитализации фондового рынка, равно как и самыми «раздутыми» в мире банками, в большинстве своем контролируемыми государством. В-третьих, это страна, которая за последние двадцать лет увеличила свой экспорт на сумму, в 2,6 раза превышающую показатель следующей за ней Германии, и потому как никакая другая зависит от внешних рынков. В-четвертых, это экономика, ввязавшаяся в технологическое соревнование с остальным миром без наличия необходимой для этого материальной базы (около 80% производимых в Китае компьютеров и 98% серверов работают на процессорах Intel, a 97% смартфонов используют операционные системы Windows, Google и iOS) и интеллектуального потенциала (практически все современные технологии изобретены за пределами Китая, а там только коммерциализированы). Наконец, в-пятых, это страна, которая, как и азиатские экономики в конце 1990-х, не является мировым финансовым центром и не обладает современными антикризисными технологиями, отработанными в Америке и Европе. И, что самое главное, похоже, у Пекина нет времени на преодоление не то чтобы всех, но даже некоторых из отмеченных нами проблем.
Поэтому, подводя итог, мне кажется, что новый кризис не прилетит к нам в ближайшие годы в виде стремительного черного лебедя, а приплывет к концу десятилетия в образе жирного карпа, медленно поднимающегося из глубин тихого пруда, окруженного беседками и пагодами...
