– Тема регулирования цен на продукты стала за последние три-четыре месяца весьма резонансной. Самый наглядный пример – продление заморозки цен на сахар и подсолнечное масло. Эту практику лоббисты хотят распространить и на другие рынки, вплоть до удобрений. Решает ли она задачу сдерживания роста стоимости продовольствия?
– Регулирование цен, как показал опыт СССР, а частично и России 90-х, – путь в тупик. У него есть нормальная рыночная альтернатива в виде инструментов налоговой и таможенно-тарифной политики, а также средств госзаказа. Они позволяют очень тонко настраивать структуру производства и собственности.
Вместо того чтобы назначать цену на какой-то товар, нужно проследить, куда и в каких объемах он идет. К примеру, если вы видите, что за рубеж, в ущерб внутреннему рынку, экспортируется слишком много российского зерна, поднимите пошлину. В разумных пределах, конечно. А если вы видите, что какое-то предприятие или отрасль получает сверхприбыль, а остальные еле сводят концы с концами, надо повысить тот налог, который за это отвечает, – на прибыль, на собственность, на имущество.
Инструмент очень тонкий, этим должны заниматься профессионалы. Налоговая политика – скальпель, а не топор. В 1990-е годы в России тоже пытались администрировать цены. Затея оказалась безнадежной: предприниматели, имевшие с этого сплошные убытки, либо переставали производить товар вовсе, либо резко снижали его качество.
– Не так давно академики Абел Аганбегян, Борис Порфирьев и член-корреспондент РАН Александр Широв подготовили доклад «О преодолении текущего кризиса и путях развития экономики России». Авторы, в частности, предлагают вернуть госплановские методы пятилетнего цикла планирования. Вы когда-то работали в советском Госплане. Нужен ли нам сегодня его аналог?
– Возврат к этой модели сегодня невозможен, а с учетом опыта СССР и не нужен. Другое дело, что советский Госплан был наиболее прогрессивной организацией в той управленческой системе с точки зрения понимания и анализа экономических реалий. В нем трудились очень толковые специалисты, многих из них я до сих пор вспоминаю с уважением.
С 1970-го до начала 90-х я работал в Главном вычислительном центре Госплана. Руководители Госплана, включая Юрия Маслюкова (первый вице-премьер Правительства РФ в 1998–99 годах. – «МК»), регулярно писали закрытые записки в ЦК КПСС, где ставили очень серьезные, острые проблемы. Но авторы записок предлагали произвести какие-то улучшения в экономике, не меняя при этом главного – структуры и отношений собственности. В советскую эпоху было всевластие госсобственности (в том числе кооперативной и колхозной), которая контролировалась чиновниками, распоряжавшимися ею от лица государства. Вот где коренилось зло!
Разумеется, Госплан придерживался тех правил игры, что диктовала КПСС со своей руководящей ролью. Например, он не мог предложить приватизацию всех видов собственности. Между тем в его распоряжении был универсальный методологический инструмент, который сегодня широко используется в мировой и российской экономике, – балансовый метод. Или, в упрощенном варианте, input–output («затраты–выпуск»). Соответствующие таблицы input–output регулярно составляет и публикует ООН. Это как с математикой: дважды два будет равно четырем хоть при социализме, хоть при капитализме.
– Кажется, балансовый метод был разработан еще в прошлом веке, в 1930-е годы?
– Да, эмигрировавший из Советской России в США выдающийся экономист Василий Леонтьев изначально создал модель, которая была ориентирована на рыночную экономику. Его коллеги в СССР, в частности Станислав Струмилин, адаптировали ее к плановой системе. В основе метода находится разделение на два взаимосвязанных блока: совокупность отраслей, производящих продукцию, и совокупность сфер, ее потребляющих. При этом все стоимостные и материальные показатели должны уравновешиваться.
На практике советское государство детально просчитывало, сколько (в каких объемах) надо произвести угля, металла, мяса, молока, как эта продукция будет распределяться по стране, по республикам. Существовал раздел государственного плана – «Балансы и планы распределения». Это была огромная махина. Основные наименования и цифры прописывались в целевом документе Госплана объемом в сотни томов, а затем Госснаб, отраслевые министерства их дифференцировали, «привязывали» поставщиков к потребителям и так далее по нисходящей.
Добавлю, что был еще Научно-исследовательский экономический институт (НИЭИ) Госплана СССР, он занимался сугубо методологическими вопросами народно-хозяйственного планирования и совершенствованием балансового метода. Кстати, там работал отец нынешнего первого вице-премьера Андрея Белоусова – Рэм Белоусов.
Что касается «идейного наследника» Госплана – Минэкономразвития, то сегодня это чисто прогностическая контора, без каких-либо властных и содержательных функций. По сути, это НИИ при Минфине – ведомстве с реальными полномочиями, отслеживающем финансовые балансы, пропорции.
– Сегодня модно приводить в пример Китай, который – при власти коммунистов и с активными элементами плановой экономики (теми же пятилетками, к примеру) – умудряется год за годом добиваться впечатляющих темпов роста ВВП, в разы превосходящих российские. Можем ли мы позаимствовать опыт организации китайского народного хозяйства, чтобы добиться подобного прогресса?
– Признаюсь честно, я недостаточно хорошо знаком с китайским опытом планирования. В моем представлении структура и механизмы управления экономикой КНР в значительной степени обусловлены той стадией развития, на которой сейчас находится страна. Вряд ли эти вещи мы можем принять в качестве образцов для современной России. Напомню, что и в СССР в довоенные годы, а также в 60-е и 70-е, были высокие темпы экономического роста при весьма низком общем уровне жизни населения. Не думаю, что уровень жизни среднестатистического китайца является мечтой и образцом для граждан России.
– У нас чуть ли не семь лет подряд падают реальные доходы граждан. Можно ли эту ситуацию изменить, скажем, путем раздачи «вертолетных денег» или каких-то иных массовых выплат крупным социальным группам – пенсионерам или людям, живущим за чертой бедности? Почему власти не идут на такие меры и есть ли иные способы быстро и гарантированно поднять доходы россиян?
– Есть единственно верный способ: нужно повысить эффективность и ускорить рост отечественной экономики. «Вертолетные деньги» не решат, а скорее усугубят наши проблемы.
Если уж применять оперативные меры, то следует использовать методы адресной социальной поддержки нуждающихся в ней категорий населения. В условиях современных информационных систем выявление таких групп – вполне посильная задача. Если нет роста экономики, то нет и дополнительных товаров на рынке, а значит, и дополнительных доходов. Если просто увеличивать доходы, не наращивая количество товаров в обороте, это приведет только к инфляции, и ни к чему иному.
Однако для развития экономики нужны инвестиции, причем преимущественно частные – они наиболее эффективны. Пусть государство строит дороги, осваивает космос, проводит научные изыскания – словом, вкладывается в те сферы, которые быстро не окупаются и частнику априори не подходят.
В свою очередь, малый и средний бизнес должны иметь условия для развития – в виде прежде всего гарантий собственности. Они должны быть священны и неприкосновенны. Если человек не боится лишиться денег через пять или десять лет, он их не вывозит в Финляндию или США, а вкладывает у себя в стране. Поскольку уверен, что собственность у него не отберут. Для меня это ключевой момент.
Второе условие, чтобы инвестиции были эффективны, – стабильность правил игры. Таможенная, тарифная, налоговая политика, правила регистрации новых предприятий – все это нельзя менять хотя бы в течение десяти лет. А у нас сегодня один закон принимают, завтра – другой, чуть ли не противоположный по сути…
– Давайте еще поговорим о тех социально-экономических направлениях, ответственность за которые могло бы взять на себя государство. Например, относится ли к ним борьба с бедностью?
– Безусловно. У нас третье десятилетие XXI века на дворе, а проблема бедности в России стоит исключительно остро. На доходы ниже прожиточного минимума (11 600 рублей в месяц) у нас живет около 13% граждан, почти 20 млн человек. Это серьезные цифры.
Росстат располагает огромной базой данных, вычислительными мощностями, которые позволяют с хирургической точностью определить круг домохозяйств с доходами ниже прожиточного минимума. При этом учитываются разные обстоятельства: количество детей в семье, условия и район проживания – например, Дальний Север или Северный Кавказ. Но если мы говорим о возможности оказания материальной помощи этим категориям населения, то подход здесь должен быть не просто адресным, но очень осторожным. Можно ведь разово выделить малоимущей семье какую-то сумму, а неблагополучный глава семьи ее пропьет...
Полезнее будет, на мой взгляд, вернуться к практике продуктовых карточек или талонов. Чтобы деньги ушли не на водку, а, скажем, на мясо. В свое время так поступило правительство Словакии – ныне одной из самых высокоразвитых стран Европы. Причем талон обменивался только на местную, словацкую продукцию. Тем самым был поддержан национальный производитель.
Продумать технологию такой поддержки могла бы специальная комиссия с участием представителей Минфина, Минэкономразвития и Центробанка. Тут очень бы пригодилось умение нашего ЦБ грамотно распоряжаться и живыми деньгами, и безналичными расчетами.
– Пандемия отправила экономику в глубокий минус. Не кажется ли вам, что одной только «невидимой руки рынка» недостаточно, чтобы исправить ситуацию? Требуется ли для этого государственное участие, и какое именно?
– Конечно, пандемия замедляет экономический рост. По разным странам наблюдается падение от минус 4% до минус 7% ВВП. В сравнении с другими мы пострадали не так сильно – по причине менее диверсифицированной структуры экономики. Сегодня на мировом рынке автоматически дорожает любая продукция; кроме того, из-за коронавируса правительства вынуждены тратить деньги на оказание населению дополнительных медицинских услуг.
Что касается России, то ее проблемы носят скорее застойный, нежели форс-мажорный характер. Так, многие отрасли, даже любимая властями нефтянка, сильно зависят от внешних поставок высокотехнологичного оборудования – такого, как установки для бурения скважин в вечномерзлых грунтах. Сами мы эту технику делать не научились.
Второй момент связан с продовольствием, с такими товарами, как мясо, растительное масло, – и здесь мы также сильно зависим от мировой конъюнктуры. Бессмысленно уповать на импортозамещение: чтобы вырастить высокопродуктивную мясную породу коров (с молочными у нас дело обстоит относительно неплохо), надо потратить лет 20. Это серьезный, большой труд, требующий скрупулезного генетического отбора. Соответственно, если в мире сокращается производство и растут цены, да еще и рубль пикирует вниз по отношению к доллару и евро, удар по нашей экономике оказывается весьма значительным. Что мы сейчас и наблюдаем на своем опыте и ощущаем на своих кошельках.
– В связи с этим согласны ли вы с часто повторяющимися призывами снижать долю сырьевого сектора в отечественной экономике?
– Нет. У России уникальные природные ресурсы, это наше основное конкурентное преимущество. Надо только использовать его с умом. Вложил деньги в первичную переработку полезных ископаемых, получил доход от угля, металлов, леса, удобрений – если у тебя есть гарантии собственности, то эти деньги ты потом еще куда-нибудь инвестируешь. А если ты видишь, что внутренний рынок больше не заинтересован в твоем угле, а на внешнем сложились невыгодные условия, – ты просто пойдешь в другую отрасль. Решать, какую сферу развивать, должен бизнес, а не верховный правитель.
К слову, я плохо отношусь к доминированию в экономике госкомпаний. Как показали жизнь и советский опыт, в пищевой промышленности, в сельском хозяйстве они вообще не нужны. СССР вечно мучился с хлебом, зерно покупали в самых экзотических странах – до 150 млн тонн в год. Колхозы и совхозы ничего не могли сделать. Сейчас же, в условиях частной собственности на землю, Россия в основном экспортирует зерно.
