Оставим в стороне механизм самой сделки («МК» о нем подробно уже написал) и тот факт, что ЦБ давно пора избавиться от права собственности на Сбербанк: когда регулятор банковского рынка владеет крупнейшим банком — это классика конфликта интересов. Отметим лишь, что ЦБ с этим шагом не спешил из понятных прагматических соображений: в последние годы приносимая Сбербанком прибыль шла не в госбюджет, а погашала расходы регулятора на санацию банковской системы. Сосредоточимся на том, что меняется в макроэкономических перспективах России.
Источник небюджетных госинвестиций из ФНБ оказывается исчерпанным. По Бюджетному кодексу инвестиции ФНБ должны быть окупаемыми. Строго говоря, это сразу же ограничивает их использование для финансирования нацпроектов. Например, вложения в здравоохранение или в образование окупаются лишь при возросшей цене на соответствующие услуги, а официальная цель нацпроектов совсем не в этом. Президент Владимир Путин специально выделял развитие транспортной инфраструктуры как один из приоритетов капиталовложений средств ФНБ. Но и это направление, во всяком случае, в 2020 году, будет простаивать — все средства ФНБ, превысившие пороговые 7% ВВП, будут использованы для покупки правительством контрольного пакета акций госбанка у ЦБ.
Первый вывод, таким образом, состоит в том, что новое использование средств ФНБ не оживит инвестиционный процесс, а значит, надежды на то, что в 2021 году экономика России совершит рывок к 3,1% роста ВВП, становятся еще призрачнее. Поясним это арифметически. Есть расчеты Высшей школы экономики (ВШЭ), по которым вложение 1 трлн руб. в поддержку российского экспорта могло бы привести к дополнительным 1,1% экономического роста. Теперь этого не произойдет. Строго говоря, если бы правительство вняло советам ВШЭ, все равно оставался центральный вопрос, а что именно могла бы Россия экспортировать дополнительно и на такую значительную сумму? Но теперь расчеты ВШЭ можно отложить в сторону.
А что будет делать ЦБ с полученными деньгами? После того как правительство и ЦБ согласовали сделку о продаже контрольного пакета акций Сбербанка, министр финансов Антон Силуанов пообещал, что деньги, уплаченные правительством Центробанку, пойдут на финансирование задач Послания президента Федеральному собранию (январь 2020 года). Что это значит?
Во-первых, Силуанов подтвердил, что деньги ФНБ и не предполагалось тратить на нацпроекты. Здесь финансовый источник — бюджет (федеральный и региональные) и частные инвестиции.
Во-вторых, сделка позволяет вернуть деньги ФНБ в бюджет и использовать их без ограничений Бюджетного кодекса. Механизм такой: ФНБ платит ЦБ; прибыль ЦБ в результате увеличивается; по закону 75% чистой прибыли ЦБ возвращает в бюджет.
В-третьих, пропущенные через ЦБ деньги ФНБ могут превратиться в финансирование борьбы с бедностью. Но не сразу. И далеко не в полном объеме.
Именно так Силуанов может выполнить свое обещание. Головоломно? Зато строго по закону. А кто сказал, что жить, а тем более бороться с бедностью по российским законам легко?
Если вернуться к макроэкономике, то экономический рост получит подкрепление за счет расширения социальных госрасходов. Но расходы увеличатся только после того, как ЦБ подведет собственный баланс. К тому же добавка к росту составит, по имеющимся оценкам, всего половину процента. Итог: государство показало, как собирается разыгрывать свой главный инвестиционный козырь, но выясняется, что этот розыгрыш может не обеспечить искомый экономический рост.
Что отсюда следует? Будет нарастать нажим на крупнейшие частные компании со стороны государства. Формально государство будет всячески пропагандировать закон о защите и поощрении капиталовложений (пока он прошел только первое думское чтение). Закон дает масштабные льготы (прежде всего налоговые) при заключении частной компанией с правительством инвестиционного соглашения и вложении средств выше определенного порога. Фактически будет происходить еще более тесная уния высшего чиновничества с крупнейшими частными компаниями. Со всеми известными вытекающими последствиями, включая коррупцию. Это путь вовсе не к росту эффективности российской экономики. Зато он открывает возможности апробировать схемы мягкой модели мобилизации экономики.
