- Для определения риска социальной эксклюзии (исключения из общества) за основу был взят индекс ООН, учитывающий ограничения в доступе к экономической сфере, социальным услугам и общественной жизни. Насколько всё это сочетается с привычным понятием «бедность»?
- Вначале замечу, что исследование мы проводили на основе данных Росстата за 2016 год. Росстат же получил свои цифры путём трудоёмких расчётов, требующих использования соответствующих статпакетов. С тех пор никаких прорывов не было, и думаю, эти показатели в целом соответствуют картине сегодняшнего дня. У понятия «социальная эксклюзия» гораздо больше измерений, чем у понятия «бедность по доходам». Например, есть вполне состоятельные инвалиды, их главная проблема – малая подвижность или острота зрения. Отсюда – урезанные возможности общения с людьми. Или возьмём безработного, который имеет какие-то сбережения, но по факту он исключён из экономической сферы, из трудового коллектива. Или кто-то живёт в селе, в деньгах не нуждается, но до ближайшей поликлиники ему добираться бог знает сколько времени.
- К каким социальным группам относятся лица, подверженные риску социальной изоляции?
- Речь идёт о группах с абсолютно разными устремлениями. Здесь нет никакой консолидации, с точки зрения отстаивания своих интересов. Это и бедные, и безработные, и одинокие престарелые граждане, и дети-инвалиды, и сироты, и беспризорные, и лица, отбывающие наказания в исправительно-трудовых учреждениях.
- Насколько ситуация в России острее, чем в развитых странах Запада?
- Конечно, доля людей, рискующих оказаться в зоне социальной эксклюзии, у нас заметно больше. У нас и доходы населения ниже, и материальная обеспеченность. Мы уступаем практически по всем параметрам, в том числе – по социальным услугам. Впрочем, какой-никакой прогресс есть: в российской глубинке явно улучшился доступ жителей к социальной инфраструктуре, например, к детским садам.
- Риск социальной изоляции – кого касается этот вопрос, в первую очередь? Для экономики она представляет опасность?
- Для экономики и властей никакой угрозы нет. Это проблема личностная, когда человек чувствует себя отрезанным от общества. На таких людей государство смотрит как на обузу: с одной стороны, они требуют каких-то бюджетных вливаний, а с другой - не приносят отдачи. Им надо оказывать регулярную медицинскую помощь, помогать в передвижении и не только – это всё затраты. В верхах господствует варварский подход, согласно которому работающее население должно обслуживать, прежде всего, сферу ТЭК, обеспечивать нефтянку автопарком, услугами. Все остальные дают лишнюю нагрузку на бюджет.
- В какой степени власти осознают проблему?
- На федеральном уровне проблема никак не решается. Принимаются какие-то локальные, точечные меры: проводится, например, компьютеризация, работают службы занятости, которые пытаются пристроить безработных. Надо отдать должное органам соцзащиты, - их сотрудники, у которых весьма скромная зарплата, делают всё возможное, чтобы находящиеся в зоне риска люди не чувствовали себя безнадёжными страдальцами. Но комплексного подхода нет. Страдает человек от алкоголизма или наркомании – это его проблема. Полноценным работником он никогда не станет, и чем быстрее загнётся, тем лучше будет для государства, считают чиновники. Или взять бомжей, работа с которыми требует серьёзных усилий. Как их социализировать – непонятно, да и желания ни у кого нет.
