Социология — гибкая дисциплина. По одним опросам, которые уже твердо вписаны в сегодняшний социально-политический контекст, получается, что пенсионная реформа привела к существенному недовольству в обществе. Например, главный экономист ЕБРР Сергей Гуриев в интервью поясняет: «Если вам сегодня 50 лет и вы думаете, что через пять лет вы выйдете на пенсию, а вам говорят: «Извините. Мы у вас заберем пять лет вашей пенсии», — это как если бы к вам на улице подошел человек и вынул у вас из кошелька несколько сот тысяч рублей». С одной стороны, очевидно, что это нарушение ранее заключенного социального контракта с государством, что не может не вызвать возмущения. Но опрос показывает другую сторону. 78% россиян, если верить ВЦИОМ, согласны работать «при отсутствии финансовой необходимости». Этот эвфемизм расшифровывается как согласие работать бесплатно. А это фактически согласие на сокращение пенсионного возраста.
Если бы все мы были такими трудоголиками, то вопрос о росте производительности труда вовсе бы не стоял. Задача государства состояла бы в сдерживании трудового энтузиазма по стахановским образцам в целях заботы о здоровье населения и продлении средней продолжительности жизни. Но факт, следующий уже не из социологических опросов, заключается в том, что по уровню производительности труда мы все больше отстаем от развитых стран. По оценке главы Счетной палаты Алексея Кудрина, средняя почасовая производительность в России составляет $23, в полтора раза меньше, чем в Турции, и примерно в три раза — чем в США. По производительности труда Россия сейчас находится на уровне развитых стран 1980-х годов, то есть отстает от них на 35–40 лет.
Дело в том, что из опроса следует: никакие мы не трудоголики. 68% россиян уверены, что их зарплаты не зависят от качества труда. В таких условиях развитые страны по производительности труда не догнать.
Зачем же тогда мы ходим на работу? Дело не в заработке, 13% опрошенных их зарплата нравится, а 12% недовольны ею. Только 19% считают свою профессию любимым делом. Главный же ответ — «Нравится общаться с коллегами» — набрал 20%. Работа как форма социализации — это свидетельство не только хорошей атмосферы на рабочем месте, но и низкой социальной мобильности, неготовности брать на себя ответственность за перемены в собственной жизни.
Что общего в зарплате, не зависящей от качества труда, и в общении с коллегами как самой ценной черте «профессиональной жизни»? Опрос нарисовал картину, очень близкую к советским образцам, когда «они делали вид, что платят нам зарплату, а мы делали вид, что работаем». Картина свидетельствует еще и о том, насколько глубоко государство проникло в экономику, потому что в ней нет никого, кто был бы кровно заинтересован в росте эффективности производства. Рынок, ау!
Есть еще одна параллель. Если россияне, понимая, что больше не заработаешь, согласны работать и бесплатно, потому что на работе все равно интереснее, чем дома, то швейцарцы, как известно, на недавнем национальном референдуме отказались получать «безусловный базовый доход», прибавку, не зависящую от текущих доходов и составлявшую немалую сумму — 2500 швейцарских франков в месяц. Они могли сделать первый реальный шаг к коммунистическому принципу «каждому — по потребностям», но отказались, увидев в нем угрозу всесокрушающего нашествия мигрантов, и предпочли сохранить Швейцарию себе. Параллель в том, что если швейцарцы отказались от халявных доходов, то россияне не отказываются от бесплатной работы.
На этом, правда, общее заканчивается. Как показал ВЦИОМ, мы по своим приоритетам все еще остаемся в советском социализме, от которого до несостоявшегося швейцарского коммунизма — дистанция огромного размера.
