Мы уже привыкли к тому, что измерить можно все. Даже справедливость. В «Центре развития» НИУ ВШЭ посчитали «коэффициент Джини». Соответствующая модель была опубликована итальянским статистиком и демографом Коррадо Джини задолго до цифровой революции — еще в 1912 году. Речь идет о статистическом показателе отклонения фактического распределения доходов от абсолютно равного их распределения между жителями страны. Чем значение коэффициента ближе к нулю, тем ближе абсолютное равенство в доходах. А чем ближе к единице, тем распределение доходов «несправедливее». В 2017 коэффициент Джини в России опустился до 0,410, ниже этого уровня он был только в 2005-м (0,409).
Кто-то, прочитав это, зевнет. Зря, это только присказка. Естественно, возникает вопрос: что же подвигло Россию к большей справедливости? Ответ лежит на поверхности. 2017 год — рекордсмен по снижению инфляции. Впервые за постсоветскую историю России темп роста цен опустился до 2,5%. Получается, что откровенно поносимая левыми политиками и экономистами за «либеральное вредительство» в виде недодачи кредитов «народному хозяйству» председатель ЦБ Эльвира Набиуллина добилась своим подавлением инфляции небывалого прогресса в деле повышения социальной справедливости в российском обществе.
Это стоит переварить. Смысл в том, что нормализация рыночных процессов, а снижение прежних инфляционных высот — это и есть нормализация, ведет к росту сбалансированности. А большая экономическая сбалансированность несет с собой, вопреки стереотипам распространенных ужастиков, и повышение социальной справедливости. Возможно, теперь противников политики ЦБ поубавится. Хотя кому и когда удавалось переубедить политиков…
Зато бесспорно, что впереди рост инфляции, уже потихоньку разводящей пары. Сегодняшнюю линию обороны ЦБ цены в 2019 году легко потеснят за счет роста НДС, неминуемого опережающего роста цен на бензин и эффекта слабеющего рубля. Так что миг большей социальной справедливости был мимолетен.
Возникает следующий вопрос. В чем же проявляется «социальность» (так по Конституции) российского государства, если мера социальной справедливости в нем определяется прежде всего динамикой роста цен? Остается констатировать, что ни социальный блок нашего правительства, возглавляемый вице-премьером Татьяной Голиковой, ни профсоюзы, работая в поте лица, по социальной результативности деятельности на своей поляне не могут, как выясняется, конкурировать с ЦБ, для которого социальная политика вовсе не приоритетна.
Есть еще один вопрос, который гораздо старше сегодняшних и завтрашних замеров коэффициента Джини. Звучит он так: а стоит ли вообще ставить во главу угла повышение социальной справедливости? Формулировка отдает человеконенавистничеством, но за ней скрывается извечная дилемма: на что тратить всегда ограниченные ресурсы — на первоочередные социальные программы, ориентированные на самых обездоленных, или на инвестиции в целях экономического роста?
Ответ на этот вопрос разделяет политиков на придерживающихся социал-демократических или либеральных ценностей. История знает успехи и провалы в проведении и той, и другой политики. Либералы клеймят социал-демократов за то, что их социальная помощь плодит паразитизм и не доходит, особенно в условиях наплыва мигрантов, до тех, кого могла бы поддержать в стремлении стать экономически самостоятельным. Социал-демократы клеймят либералов за то, что плодами их экономического роста пользуется узкая группа сверхбогатых. Для поддержки своих обвинений они могут использовать, в частности, доклад, подготовленный в декабре 2017 года под руководством французского экономиста Тома Пикетти, где делается сенсационный, хотя и не бесспорный вывод: даже развитые страны по масштабам социального неравенства скатились до уровня 1913 года.
Идеал, как всегда, недостижим. Все дело в том, как найти золотую середину. Пока Россия «нашла» ее в торможении экономического роста и в грядущем снижении и без того низкого уровня социальной справедливости. Печально.
