— Как экономика России пережила первое полугодие 2018 года?
— Именно что «пережила». Рост ВВП в России очень низкий: по итогам прошлого года он составил 1,5%. Другие страны растут намного быстрее. Темп роста мировой экономики — 3,9% в этом году, в США — 3%, в Китае и Индии — 6–7%. Весь мир находится на глобальном подъеме. Даже на всем пространстве СНГ и в Восточной Европе наблюдается ускорение. В этом году Россия, если сбудется прогноз МВФ, будет на 166 м месте в мире по темпам роста.
Очень жаль, а ведь хочется жить в удачном проекте — в стране, о которой говорят: в ней «экономическое чудо». Получилось же у 15–20 стран совершить такое чудо после разрушительной Второй мировой войны, а у нас в мирное время не получается.
Судя по макроэкономическим параметрам, все более-менее сыты: экономика держится на плаву, хотя больше дрейфует, чем куда-то целенаправленно плывет. Отсюда и прогнозы Банка России и Минфина на ближайшие годы: низкие темпы роста ВВП, в районе 1,5–2%. А нам нужен, чтобы догонять мировые темпы, рост больше 4%, а лучше — от 5% и выше.
— А откуда нам брать этот желанный экономический рост?
— Мы в мире не одни. По прогнозам, в ближайшие два-три года в странах ожидается повсеместный экономический подъем, а значит, будет устойчивый спрос на российское сырье. Несмотря на санкции, после 2014 года объемы добычи и экспорта топлива из России не снизились. Как всегда, нужно сказать спасибо царице Нефти! С начала 2016 года мировые цены на нефть, газ, металлы двинулись из ямы вверх, и наша экономика нашла спасение. И одновременно с ним — продление кризиса. Потому что ничто так не колеблется, как нефтяные цены, а куда они — туда и мы.
Радуясь, что не падаем, а хоть как-то растем, нужно помнить, что российская экономика, по сути, производная функция от спроса и мировых цен на сырье. Этакий «шалтай-болтай» мировой экономики. Мы как будто живем в сейсмической зоне: любая стабилизация — лишь на время, а потом снова колебания, сейсмические толчки. Поэтому кроме нефти нам нужны еще какие-то сильные средства, чтобы экономика могла расти на своей собственной основе.
— Вероятно, вы говорите о производстве и промышленности, не связанной с нефтяным сектором. Есть ли у нас перспективные точки роста?
— Как говорится, растем с переменным успехом: по одним видам продукции — полный вперед, по другим — ухабы. Рекордсменом оказалось производство табачных изделий — рост сразу на 70% по итогам первого полугодия 2018 года в сравнении с аналогичным периодом прошлого года. Еще один лидер — производство спецодежды. По различным ее категориям увеличение производства на 27–56%. Рост отчасти произошел потому, что на многих предприятиях прошла установка: младший персонал повсеместно переодевать в униформу. Возможно также, что статистика отразила повысившийся спрос силовых структур на камуфляж.
— Роста легкой промышленности обычно недостаточно для рывка всей экономики вперед, а что с тяжелым производством?
— По легковым автомобилям — плюс 19%, по двигателям внутреннего сгорания рост производства — 20%, вагоны пассажирские — плюс 63%. По вертолетам у нас большая победа, увеличили производство в 2,2 раза. Правда, такой внушительный прирост выразился лишь в нескольких десятках штук. Кстати, есть успехи и в пищевой промышленности — производство всех видов мяса выросло на 10%.
— Лидеров вы назвали. А какие отрасли оказались в аутсайдерах?
— Казалось бы, мы строим инновационную экономику, но компьютеров в первом полугодии года мы сделали на 25% меньше. Для сравнения: в Малайзии в 2017 году было произведено 27,2 млрд интегральных схем, а в России — 0,96 млрд штук. Кроме того, из года в год сокращается производство кирпича, цемента, шифера. Поэтому и в строительстве дела идут не очень. Есть и другие отстающие. Например, в прошедшем полугодии наблюдалось уникальное падение производства сумок — их сделали меньше на 33%, чем год назад. Вряд ли мы вдруг все как один объявили бойкот отечественным сумкам. Скорее какой-то завод закрыли, пустили в банкротство. А еще на 43% упало производство общих тетрадей. Неважные дела в производстве медикаментов. Гормональных препаратов сделали меньше на 46%, противомикробных — на 43%, препаратов для лечения костно-мышечной системы — на несколько десятков процентов. Почему падает производство этих товаров — большая загадка, и таких загадок в родной экономике много. Ее шатает, болтает вверх-вниз, но при этом ее индустриальное сердце работает исправно, я имею в виду добычу и отправку сырья на экспорт. Получается, мы сыты, пока мы живем у капающего нефтяного крана, у газопроводов, у металлопрокатного стана, у угольных разработок, на лесоповале — короче, у всего, что на вывоз.
— А что будем делать, когда из крана перестанет течь? Давно известно, что природные запасы сырья небезграничны, да и мир постепенно переходит на другие виды топлива. При этом российские чиновники твердят о темпах роста, который так нужен российской экономике, но она продолжает сидеть на нефтяной игле. Есть ли объяснения такой закостенелой неповоротливости?
— Дело в том, что в экономике России все настроено на торможение, на резервирование, на дележку сжимающегося пирога, вместо того чтобы стимулировать рост. Другая причина: у нас очень мелкая финансовая система. Ее доля в глобальных финансах никогда не была выше 1%, а сегодня и вовсе составляет 0,4–0,5%. За 25 лет деформаций в финансах уровень монетизации остался низким (60–70 е место в мире), по доступности кредита мы на таких же местах. Зато высокий у нас процент ключевой ставки: мы входим в 25 стран мира с наиболее высоким процентом, высокая инфляция, при этом цены производителей промышленных товаров растут со скоростью в два раза выше инфляции. У нас переоцененная нацвалюта, слабые финансовые рынки, чем активно пользуются спекулянты.
Другие проблемные точки: кредитное сжатие, очень холодная кредитная политика, вместо того чтобы стимулировать рост, избыточное фискальное бремя (37–38% ВВП), отсутствие сильных налоговых стимулов для роста и модернизации. Кроме того, наш бюджет формируется очень жестким по отношению к населению. Слишком дорогое для населения государство у нас: у бизнеса и населения сначала выкачивают налоги, а затем эти деньги отправляют в резервы. Хотя резервы вполне могли бы быть и поменьше, а вот госдолг, который у нас очень низкий, мог бы быть безопасно увеличен хотя бы в полтора раза, чтобы привлечь деньги на инвестиции.
Еще одна проблема — постоянно растущее административное бремя. Объемы Уголовного кодекса и Кодекса об административных правонарушениях выросли почти в три раза с момента их принятия. По России гуляет 7–8 млн нормативных актов. Рост их числа в 2000–2010 е годы увеличивался по экспоненте.
Из-за специфики налогового законодательства мы создали уникальную офшоризованную экономику, в которой слишком высокие риски, налоги и административный пресс. Как результат — бизнес предпочитает выводить деньги за пределы отечественной экономики. В последние годы больше 70% входящих и исходящих прямых инвестиций шли через офшоры и подобные им зоны. Поэтому капитал не любит нашу экономику. За 25 лет Россия стала страной чистого вывоза частного капитала. За это время ушли «вчистую» примерно $800 млрд. Как следствие, у нас очень низкая норма инвестиций: чуть больше 20% к ВВП, а должно быть не менее 30%. Именно с такой нормой страны растут со скоростью выше 4–6% в год. Например, у Китая показатель составляет 44–46% ВВП.
Мы растем очень быстро только там, где государство искусственно создает «нормальные» условия, например, предоставляет доступный кредит, низкий процент ставки за счет процентных субсидий, бюджетное софинансирование, административное благоприятствование. Такие отрасли есть: производство зерна, фармацевтика, продовольствие в рамках импортозамещения, военная промышленность, регионы «опережающего развития».
Тем временем в большинстве регионов России имеет место «денежное опустынивание», то есть когда деньги населения, налоги стягиваются в Москву. В итоге рост регионов (кроме Москвы, она особый случай) зависит прежде всего от того, удастся ли получить крупный федеральный проект. В результате такой политики получаем экономику-черепаху, которая сама себя тормозит, при этом катастрофически зависит от того, насколько благоприятны внешние условия: мировые цены и спрос на сырье, инвестиции.
— К вопросу о налоговом бремени. Нам твердят, что в России низкая налоговая нагрузка по сравнению, например, с европейскими странами. Теперь налоги повысили под предлогом финансирования социальных «майских указов». Экономике это поможет или наоборот?
— Фискальное бремя и так избыточно, но дело даже не в ставках по отдельным налогам, сборам, пошлинам. Однако сравнивать нашу фискальную нагрузку с европейскими странами бессмысленно. Их налоговое бремя рассчитано на темпы роста до 1,5–2%. А нам нужно расти значительно быстрее. Российский Минфин традиционно рассматривает налоговые стимулы исключительно как вычет из налогооблагаемой базы. Это неправильно. Сильные налоговые стимулы, побуждающие к росту, выводящие обороты из тени, наоборот, приводят к быстрому росту.
Формула успеха для российской экономики: снижение фискального бремени + сильные и простые налоговые стимулы за рост = рост собираемости налогов + увеличение налоговой базы. То есть вместо экономики наказаний и фискальной тяжести должна быть экономика поощрений и стимулов. Но у нас на практике все наоборот.
— Сейчас принято винить во всех проблемах санкции, хотя до этого в негативный эффект ограничительных мер нас убеждали не верить. Тем временем над Россией дамокловым мечом висит угроза новых санкций. Куда они бьют в структуре экономики России?
— Впереди высочайшие технологические риски. Основной удар от санкций — именно по технологиям. Зависимость России от импорта оборудования и инструментов составляет 70–90%, по отдельным позициям — до 95–100%.
Можно, конечно, закупать в Китае, но все модернизации в России происходили за счет импорта западных технологий. Даже при Сталине в 1930 х годах импорт технологий и оборудования поступал из США, Германии, Великобритании.
Есть опасность превратиться в «задний двор» Китая. Уже сегодня на КНР приходится 15% внешнеторгового оборота России, на Европейский союз — 42–43%. Отношения РФ с Китаем построены так же, как и с ЕС. Туда — сырье, к нам — оборудование и ширпотреб. А вот ответа на вопрос, получим ли мы на Востоке новейшее, самого высокого качества оборудование и не будет ли эта модернизация «из вторых рук», пока нет.
— Чего ждать от второго полугодия 2018 го? Станет ли окончание года «психологической» подготовкой экономики к повышению пенсионного возраста и прочим грядущим изменениям?
— По моим прогнозам, базовый сценарий таков: нефть марки Brent останется в пределах $65–75 за баррель. Для экономики это будет означать примерно то же состояние, что и в начале года, то есть стагнацию и отсутствие перемен в модели экономики. Ожидаем продолжения таких трендов, как огосударствление экономики, дружеский капитализм, стягивание ресурсов в центр, новые мегапроекты, регионы на поводке (их рост так и будет зависеть от крупных федеральных проектов), увеличение фискального бремени, сокращение социальных обязательств государства, расширение запретов и наказаний.
Однако возможен и шоковый сценарий. Российская экономика хрупка, у нее велики внешние риски. Например, финансовые инфекции, я имею в виду взрыв финансового пузыря на рынке акций в США или новый раунд санкций, который приведет к бегству капиталов из России, какой-нибудь внезапный геополитический шок. При этом существуют и внутренние риски. Как вариант может развернуться протестная борьба населения по поводу пенсионной реформы.
— Надеяться ли на то, что жить станет лучше, или стагнация затянется на долгие годы?
— Перед нами четыре сценария развития событий в будущем. Первый, так называемый «Большой Иран», предполагает, что Россия по примеру ближневосточной страны становится этакой закрытой крепостью, замкнувшейся в себе экономикой. По оценке, вероятность реализации этого сценария составляет 5–10%.
Второй возможный вариант подразумевает замораживание того, что есть, и создание полузакрытой стагнационной экономики со стареющими технологиями, восполняемыми прежде всего за счет Китая, Южной Кореи. Шансы на исполнение такого сценария наиболее велики: 55–60%.
В России может повториться и испанский сценарий, который имел место в этой европейской стране в конце 1950-1960-х годах. В нем правит правительство молодых технократов, которые создают государство развития, подчиняют все целям роста, предоставляют максимум стимулов для развития, приоткрывают «створки ракушки» для принятия нового. Вероятность реализации — 20–25%.
Четвертый сценарий — «новый курс», или рациональный либерализм. В нем дается максимум экономических стимулов для роста и модернизации, резко снижается административное бремя, применяются хорошо известные механизмы сверхбыстрого роста для достижения «экономического чуда». У такого сценария шансы тоже невелики: 5–10%, хотя такой вариант развития событий — настоящая мечта, правда, едва ли осуществимая, хотя история знает массу неожиданных поворотов.
Макроэкономические показатели России по итогам I полугодия 2018 года:
Рост ВВП 1,7%
Рост промпроизводства 3%
Инфляция 2,3%
Рост реальных доходов населения 2,6%
Отток капитала $17,3 млрд (+32%)
Доходы бюджета 8,6 трлн рублей
Расходы бюджета 7,7 трлн рублей