— В данном случае я думаю не о себе, а о своих друзьях. Мне хочется подарить им праздник. А праздник станет более радостным, если не сырость будет вокруг, а солнышко.
— Наталья Игоревна, вы сама как солнышко.
— Спасибо за комплимент. Хочется быть солнышком, да. Но я оптимистка по натуре, а оптимисты вообще люди, настроенные всегда позитивно.
— Так как у нас рубрика “Нарочно не придумаешь”, можете вспомнить какие-то совсем уж неожиданные вещи, случавшиеся в вашей жизни?
— Я верю в то, что неожиданность — это не случайность, это судьба человека. Неожиданно меня, маленькую девочку, увидели проходившие мимо актер и режиссер и пригласили в Театр Советской Армии. Неожиданно этот спектакль показали по телевизору, меня увидела Агния Барто и сказала, что хочет, чтобы эта девочка снималась в ее фильме. Неожиданно я попала в Театр сатиры, в котором тогда затевался “Кабачок 13 стульев”, первый наш ситком. Так 15 лет моей жизни очень тесно связали меня с телевидением. Совершенно неожиданно я встретила своего мужа Владимира Андреева — это был служебный роман. Шли пробы на фильм “Калиф-аист”, они искали актрису, а я была в соседнем павильоне на съемках. Много неожиданного…
— В “Кабачке” вы же были первой красавицей. Не будете этого отрицать?
— Знаете что? Буду! Абсолютно все играющие там актрисы были красавицами, а я просто одна из них.
— Скромность женщину украшает.
— До определенного возраста (Смеется.).
— В отличие от Татьяны Васильевой вы не были в любимчиках у главного режиссера театра Сатиры Валентина Плучека?
— Не только Татьяны Васильевой, но и Валентины Шарыкиной, Зои Зелинской, Нины Корниенко — замечательные, прекрасные актрисы, много играющие у Плучека. Да, я не была его любимицей, но входила в его труппу и была занята в его спектаклях — в “Горе от ума”, в “Клопе”, в “Гнезде глухаря”… Но я как раз к этому отношусь спокойно. Что было, то было. Я никогда не помышляла уйти из этого театра и искать иной судьбы.
— Может быть, для того, чтобы быть любимицей, надо было сделать то, чего вы себе так и не позволили?
— Зато я была любимицей другого главного режиссера — своего мужа, и мне этого достаточно.
— Кстати, он-то вам не предлагал во время простоев сыграть у него в Театре им. Ермоловой?
— Нет. Я бы тоже никогда на это не пошла. Мне из жалости работа была не нужна. У меня всегда находилась работа на стороне. Это и фильмы, и антрепризные спектакли, и ТВ. Концерты в большом количестве, с которыми мы ездили по стране. Нас прекрасно принимали, залы были переполнены…
* * *
— Но вот в детстве вы мечтали не в театре работать, а в магазине продавщицей…
— Просто на улице, где я жила, на Петровке, был галантерейный магазин. А для меня, 12-летней девочки, видеть кружева, бантики, брошечки и красавицу продавщицу стало пределом мечтаний. А там работала продавщица — ну просто Мальвина. Когда я входила в этот магазин, видела эту Мальвину, всю советскую красоту, которая ее окружала, — для меня это был какой-то волшебный мир. Я стояла, смотрела и мечтала быть на ее месте.
— Ну а потом, когда вы выросли и сталкивались с советскими продавщицами, наверное, мысли были уже другими? Они все время кричали: вас много, а я одна!
— Это было правдой. Вокруг же ничего не было. А несчастная продавщица должна была в окружении толпы, стоящей за дефицитом, все это как-то распределить, организовать. Таких продавщиц можно было только пожалеть — тяжелое же было время.
— Но вы как актриса популярная, наверное, получали продукты с черного хода?
— Да, была у меня поклонница на Арбате, в магазине “Диета”. Сейчас она уже очень старенькая, больная, мы с ней перезваниваемся. Иногда помогаю ей и вспоминаю то тяжелое время, когда она меня очень выручала.
— В “Кабачке” у вас был очень хороший партнер, Пан Спортсмен — Юрий Волынцев. Кажется, его сейчас забыли.
— Замечательный вахтанговский актер, с такой органикой, с чувством юмора! Жаль, его нет в живых. Но в театре, я знаю, Юру помнят, любят. Да, люди уходят, их забывают. Это жизнь, наверное.
* * *
— Если выйти на улицу и спросить у людей: кто такая Наталья Селезнева, каждый назовет “Кабачок”, “Операцию “Ы” и “Ивана Васильевича”. Не маловато ли?
— Гайдай собрал команду артистов, которые переходили из картины в картину и превратились в его семью. Мы все очень дружны, общаемся между собой — Наташа Варлей, Наташа Крачковская, Леня Куравлев… Спасибо Диме Харатьяну, который возглавляет это гайдаевское движение. Мы только можем быть благодарны Гайдаю за то, что он нас всех в своих фильмах “обессмертил”.
— Но разве вам не хотелось сыграть что-нибудь драматическое, трагическое?
— “Кабачок” мне здорово помешал. И не только мне — многим. Нас воспринимали как приклеенную к нам маску, и многие режиссеры боялись этих ассоциаций в других ролях. Но вспомните, как гениально сыграл Спартак Мишулин Саида в “Белом солнце пустыни”! Аросева снималась у Рязанова. Меня же тоже во время “Кабачка” взял к себе сниматься Глеб Панфилов на фильм “Тема”. Эти режиссеры не боялись рисковать, экспериментировать. Но сейчас вот я смотрю сериалы — и у меня все в голове переворачивается: одни и те же актеры переходят из одного фильма в другой…
— А вас-то почему нет в этих сериалах?
— Я попробовала, были попытки. Спасибо, что вы меня не запомнили. (Смеется.) Снялась в трех сериалах — и слава богу, что они прошли незамеченными. Они не принесли мне никакой радости. А сейчас мне предлагают каких-то мам, бабушек, теть, соседок… Нет, так я рисковать не могу.
— Но многие ваши коллеги совсем не так щепетильны и откровенно говорят: нам по фигу, мы деньги зарабатываем.
— Это провокационный вопрос. Каждый человек делает то, что считает нужным. Ведь в тех же сериалах бывают и удачи, яркие запоминающиеся характеры. Получился же замечательный фильм “Ликвидация”. Но это, наверное, исключение.
— А рекламировать что-то не предлагали?
— Предлагали, и много раз. Но я отказывалась.
— За это вас можно только еще больше уважать.
— Но если меня нужда заставит и будут остро нужны деньги, я ни о чем таком высоком не подумаю, а скорее всего соглашусь.
— Смотря на что соглашаться. Вот одна прекрасная актриса зубные протезы рекламирует.
— Тамара Семина создала совершеннейший шедевр в фильме “Воскресение” по Толстому. Это большая, настоящая актриса. То, что она сделала в кино, грандиозно. Раз она пошла на такую рекламу, значит, ей это было нужно. Кому-то ведь надо и про протезы все знать.
— Просто такие люди не должны нуждаться.
— Это вопрос не ко мне, согласны? И даже не к министру культуры.
* * *
— Наталья Игоревна, глядя на вас, мне хочется говорить об… эротике. Могу я это сделать?
— Нет, не можете. У меня уже внук говорит об эротике. Это тема, которая, мне кажется, его волнует в 15 лет.
— Но ваша постельная сцена в “Операции “Ы” с Александром Демьяненко была просто великолепна. Это сделано так тонко и не пошло.
— Но почему же никто не вспоминает, как мы до этого четко, точно, сидя за столом, менялись стаканами, пирожными, горчицей? А ведь это было очень тяжело сделать чисто технически. Говорят только о том, как мы разделись. Я тогда была всего лишь студенткой третьего курса, мало еще что могла. Но Гайдай умел создать такую обстановку: казалось бы, снимаешься в фильме про смешное, а на съемочной площадке чувствуешь себя как в операционной. Вся съемочная группа была предельно собранной.
— А что же вам все-таки на ушко шептал Юрий Яковлев в “Иване Васильевиче”? Вы так покраснели.
— Юрий Васильевич — это моя абсолютнейшая любовь. Я практически ради него и Юлии Борисовой, когда увидела их на сцене, взяла документы из ГИТИСа и побежала поступать в Щукинское. Когда я оказалась на съемочной площадке с Юрием Васильевичем и с моим педагогом Владимиром Абрамовичем Этушем, у меня, скажу честно, от любви, уважения, поклонения перед ними тряслись коленки. Ну а Яковлев, человек с абсолютным чувством юмора, шептал мне на ушко что-то очень смешное, но что — я уже не помню.
— Вашему сыну за сорок. Он по-прежнему карьерный дипломат?
— Нет, он уже три года работает в Совете Федерации государственным чиновником. А до этого он десять лет проработал в Германии, защитил диссертацию в Институте международных отношений. Он кандидат исторических наук.
— Что же он бросил такую интересную работу?
— А почему нет? Это я — консерватор, у меня всего лишь одна запись в трудовой книжке, а человек должен искать, пробовать.
— Когда вы как мама чиновника читаете, что все они там коррупционеры и взяточники…
— Чиновники все разные, потому что люди разные. Есть очень честные, принципиальные. У Островского есть замечательная пьеса “Доходное место”. Вот я думаю так же, как Островский. Для моего сына, слава богу, это не доходное место, а работа, которую он знает, любит и живет на свою зарплату.
— Помните другую комедию Гайдая: “Чтоб ты жил на одну зарплату!..” Страшный сон какой-то.
— Для меня был бы самый черный день в моей жизни, если бы я узнала, что наш сын способен идти на сделки со своей совестью. И для Андреева — тоже.
— Вы по жизни наивный человек?
— Очень, к сожалению. Недаром про меня сняли фильм и назвали его “С широко раскрытыми глазами”. Но, может, это и к счастью.
— Значит, вас легко обмануть, провести?
— Нет, просто я легко верю в лучшее. Мне человек говорит про себя что-то хорошее, и я верю, что он такой. А когда я узнаю, что у него была какая-то корыстная цель и что он совсем не такой, меня это дико расстраивает, просто убивает. И я думаю: что же я так легко поддалась? Я верю тому, что написано, где-то услышано…
— Наверное, и в “МММ” деньги вкладывали?
— Не в “МММ”, а в банк “Чара”, и все у меня там прогорело. Обидно было.
— Некоторым потом деньги вернули. Пугачевой, например.
— Нет, мне никто ничего не вернул. Но это было давно, и я все уже забыла. Хотя есть разочарования, и они довольно горькие.
— Простите, вы боитесь старости?
— Да, конечно, и это вполне понятно. Старость очень ограничивает возможности.
— Это вы о физике говорите. Душа-то стареть не может, если ей не позволять, конечно.
— Мне больно смотреть на женщин, которые перешагнули 50-летие. Они пытаются сохранить образ молодой девушки, встают на высокие каблуки, носят очень броские вещи, оголяются, красятся больше дозволенного. Это видно и выглядит очень смешно. Да, я боюсь старости, чувствую ее приближение. Но это неизбежный процесс, и я к нему отношусь философски.
