Не удивляйтесь, но это действительно был самый ключевой вопрос нашей беседы. Ведь повод-то — золотая свадьба!
Счастливое исключение из грустных правил творческих семей: Аркадий Инин с женой Инной вот уже полвека шагают рука об руку. Результат? Двое сыновей-красавцев, любящий внук и... всеми нами любимые произведения тонкого писателя-юмориста.
— Аркадий Яковлевич, в творческой среде браки, как правило, недолговечны. Как вам удалось стать тем счастливым исключением?
— Даже не знаю… Наверное, все же правы те, кто говорит: “Браки совершаются на небесах”. Возможно, именно там и решается, сколько лет мужчине и женщине суждено прожить вместе. Потому что другого объяснения у меня нет, думаю, и у Инны тоже…
Конечно, все было. И ссорились, и ругались. Но серьезные конфликты нас миновали. Наверное, в определенный момент кто-то все же там, на небесах, вкладывал либо мне, либо Инке чуточку разума, который и спасал ситуацию.
— Но разум — больше чья прерогатива?
— Моя, мне кажется. Потому что я более терпимый и терпеливый…
— Признайтесь, вы подкаблучник?
— Я? Нет-нет…
— Но ведь даже псевдоним взяли по имени жены.
— Это произошло случайно. Когда я только ушел в самодеятельность, в КВН, мы с товарищем начали писать вдвоем и работали, как Инин и Осадчук. И я не Инин, и он не Осадчук. Но псевдоним мой никак не связан с еврейской фамилией (настоящая фамилия Аркадия Инина — Гуревич. — Авт.). Просто для нас, молодых юмористов, кумирами были Ильф и Петров, О’Генри, Марк Твен. Это все были псевдонимы. А как нам его придумать? Самый простой путь — от имени жены.
— Как супруга к этому отнеслась? С восторгом?
— Нет, равнодушно. Ее девичья фамилия — Иванова, родом она из курской деревни. И Инна страшно переживала, что у нее такая распространенная фамилия, мечтала ее сменить. Может, ей вообще было все равно, за кого замуж выходить, — лишь бы получить другую фамилию. Короче говоря, вышла она замуж за меня, стала Гуревич. Более того, потом я официально поменял фамилию, стал Инин, и дети — Инины, и внук — Инин, и невестка-красавица Наташа — Инина. А жена сказала, что “Инна Инина” — это что-то клоунское, и осталась единственная в семье — Гуревич. Правда, через несколько лет все-таки вернула девичью фамилию — Иванова. И задала резонный вопрос: “А зачем я замуж выходила?”.
— На актерских посиделках вы частый гость. Жена не ревнует?
— Никаких скандалов глобального масштаба у нас не было. Отпустить шпильку по этому поводу она может. Но так, знаете, походя. Вообще у нас в семье сложилась, с моей точки зрения, — несчастливая, а с точки зрения друзей, — замечательная ситуация. Дело в том, что вытащить из дома Инку практически невозможно: ни на премьеру, ни на фестиваль. Бывают, конечно, редчайшие исключения, но мне при этом нужно еще постараться ее уговорить. Все друзья мне страшно завидуют, потому что только и успевают отбиваться от своих жен, желающих всюду появляться с ними. Но я чувствую себя в дурацкой ситуации… Прихожу на премьеру, на юбилей один. И даже как-то неловко. Будто я холостяк какой-то…
— Не холостяк вы уже полвека. Долго встречались, прежде чем отправились в загс?
— Мы все пять лет учебы встречались — на лекциях, в лабораториях… А сблизила нас на четвертом курсе такая прекрасная вещь, как… лень. Студентов тогда отправляли на сельхозработы — убирать кукурузу. Осень, грязь. Неохота, правда? А отвертеться можно было, только записавшись в агитбригаду студенческой самодеятельности, которая разъезжала по колхозам и развлекала студентов и колхозников. Так как язык был подвешен, записался в конферансье — вести концерты. А Инна, тоже ленивая, записалась в девичий квартет — она поет хорошо. И одно дело в городе — прибежали на лекцию, убежали с лекции. И другое — находиться бок о бок все полтора месяца в колхозах. Тут уже наше чувство окрепло вплоть до сеновала… Кстати, с той агитбригады началась и моя литературная судьба. Тут стал конферансье — пришлось самому себе писать тексты. Приезжаешь в колхоз — председатель говорит: так, товарищи артисты, вот у нас доярка Галя проспала дойку — надо ее “продернуть”. И пришлось мне сочинять бичующие сатирические частушки. Так что, получается, с той агитбригады и моя жизнь творческая началась, и наша с Инной — совместная. Поженились мы на 5-м курсе, перед самым дипломом. У нас была так называемая комсомольская свадьба: 200 человек в студенческой столовой, ящики водки, тазики винегрета, колбаска… Потом нам дали комнату в общежитии — бывшую душевую, 9-метровую, где мы забили деревянными пробками краны и жили там прекрасно.
— Вашей жене льстило, что муж — литератор?
— Не-е-ет, ей не льстило это никогда. Есть жены — секретари, условно говоря, или продюсеры. Они знают, где и когда завтра встреча, они вычитывают рукописи. Инка совсем другая. Я никогда: ни в юности, ни сейчас — не показываю ей то, что пишу. Вот так повелось у нас: выходит у меня книжка — я ей дарю. Или: фильм сняли — я говорю: приходи, завтра премьера…
— Но она высказывает свое мнение насчет прочитанного?
— Да, и очень противно высказывает. Как-то нет у нее такта, чуткости к художнику. Хорошо еще, что я такой толстокожий бегемот… Мне хочется верить, что где-то в душе она гордится мной и, засыпая, думает: какое счастье, что у меня такой талантливый, красивый и умный муж. Но слышать это мне пока не удавалось.
— С появлением детей ваши отношения как-то изменились?
— Разумеется, я люблю детей. Но первого, которого мы родили в юности, конечно, полностью Инка взяла на себя. Я не очень понимал это дело — как, наверное, и большинство мужиков. Так что я каюсь перед Димой моим, старшим. Его рождение совпало с переездом в Москву. У меня — учеба, ВГИК. И все домашние хлопоты были на жене.
Она, конечно, героическая женщина. Вот послушайте: мы жили в Харькове вполне устоявшейся жизнью. Я был инженером, получал зарплату 100—120 рублей. Легко купили кооператив при нашей прекрасной — прошу записать! — советской власти. У нас, как сказал уже, было 200 человек на свадьбе. Каждый скинулся по 20 рублей — у меня до сих пор есть список этот карандашный — получилось 4000 рублей. Двухкомнатная квартира стоила 3600. Так что нам еще и на тахту хватило. Потом мы несколько лет отдавали нашим друзьям эти деньги, никто не торопил…
Так вот: Инка, героическая, согласилась из квартиры со всеми удобствами в Харькове переехать в московскую коммуналку. Без горячей воды, без ванны, с маленьким ребенком…
— У вас большая разница между детьми…
— Большая, 15 лет. Мы были не готовы к этому событию. Нам ведь уже по 40 лет исполнилось. В общем, по божьей воле случилось — и все. Ну, Костю, конечно, я уже больше нянчил…
— Вот интересно: в сценариях можно увидеть вашу жизнь или это совершенно вымысел?
— Совершенно вымысел. Редкие какие-то вещи попадали: допустим, какая-то фраза жены или тещи… Но так, чтобы сюжеты — нет. Наоборот даже, я всегда считал, что искусство и жизнь — параллельны, не пересекаются. А вот так случайно получилось, что написал я “Однажды двадцать лет спустя”, про маму-героиню. И вдруг — раз, и родился второй сын. Потом написал “Отцы и деды” — раз, и меня старший сын сделал дедом. Жена мне говорит: если у тебя так получается, напиши что-нибудь из жизни миллионеров. Пока не написал… Правда, есть у меня фильм, который раньше 31 августа крутили по ТВ, называется “Вот и лето прошло” — день из жизни мальчика, который завтра идет в школу. Вот это во многом списано с Димы, старшего.
— Младший, если не ошибаюсь, по вашим стопам пошел. Он журналист?
— Он говорит, что он гений. И я соглашаюсь. Он три раза — можете себе представить, — три раза держал экзамены в МГУ и три раза поступал: два раза на журфак и один раз — на психфак. По два года учился — и бросал. Сейчас успешно занимается компьютерными играми. Но чем именно — не спрашивайте, я ни одного слова не понимаю из того, что он говорит!
А старший закончил экономический факультет ВГИКа, работает в небольшой кинокомпании.
— Дети часто обращаются к вам за советом?
— Нет, они совершенно самостоятельные. Помочь в чем-то — я могу. И Диме, и Косте, и внуку Пашке. Потому что все они росли непросто, Костя вообще был трудный подросток, случались довольно серьезные проблемы.
Вот внук, а ему уже 20 лет, учится на 4-м курсе ВГИКа, еще приходит ко мне: показать сценарии, которые он написал, спросить совета. Или: какие фильмы надо посмотреть... А дети — нет, от них не дождешься.
— Значит, внук радует?
— Да, конечно. Правда, когда Пашке было лет 12, он мне как-то заявил: “Дед, ты отстой!”… Я спрашиваю: “Чего, Паш?”
— Так спокойно отреагировали?
— Понимаю, конечно, другой, может быть, на моем месте и на стенку бы полез. Но я ведь нормальный человек… Ну вот, а Паша мне и отвечает: “Дед, ну ты только посмотри на свои часы! Ты же в Дом кино ходишь”. “Нормальные, — говорю, — часы. Время показывают. И в Дом кино меня с ними пускают”. “Дед, ну посмотри на свой мобильник!” — “А что, Паш, мобильник как мобильник. Я по нему говорю, на другом конце мне отвечают. Что еще надо?” — “А навороты! Ты же все-таки на кинофестивали ездишь. Нет, дед, ты отстой!”…
Прошли годы, мне исполняется 70, вечер в Доме кино. Пашка выходит на сцену и говорит: “Дед, вот я говорил, что ты отстой. Дед, да ты у меня самый лучший, самый умный, самый современный!”. Все плакали. Я, во всяком случае, точно…
