Нынешнее время Пахмутовой не породит. Такие на мелко- и в мутноводье не водятся. Тогда все было ясно: Гагарин — герой, комсомольцы — герои, подводники, летчики, спортсмены, шахтеры… А что сейчас? Двойные-тройные смыслы и мыльные пузыри?
— Александра Николаевна, с днем рождения!
— Спасибо. И напишите, что первая публикация обо мне и фотография (где я сижу за роялем, пытаясь что-то сочинить) была опубликована в 1946-м именно в “Московском комсомольце”!
— Вот вы закончили Московскую консерваторию как композитор-академист, а что, тяга к песням не сразу проявилась?
— Нет-нет. Занималась себе и занималась на фортепианном отделении ЦМШ; занятия композицией там не было . Ведь прежде чем претендовать на сочинение музыки, надо получить базовое образование… А какие люди подобрались в одном классе: скрипачи Безродный, Грач; пианисты Гинзбург, Берман. Все знаменитости. И три ученика увлекались сочинением — я, Роман Леденев и Николай Каретников; лишь факультативно показывали свои сочинения прославленному композитору и педагогу Шебалину…
— И пошли в консерваторию в его класс…
— Не только я! Шебалин умел понимать индивидуальность учеников, а это божий дар (ведь никто не знает, как заниматься с композиторами). У него же учился, например, Эдик Денисов. И никакого разделения по жанрам. В первую очередь — да, писала академическую музыку. Дипломная работа — это “Русская сюита” для оркестра… Впрочем, уже тогда в диплом вошла моя “Походная кавалерийская” на слова поэтессы Юлии Друниной. А оркестровую музыку пишу до сих пор.
— Быть не может!
— А вот: недавно на концерте исполнили две премьеры — “Птицу-тройку” для симфонического оркестра и маленькую пьеску “Веселые смычки” для струнной группы. А на Западе с моими песнями плохо. Но музыку симфоническую исполняют частенько, особенно в Штатах. Скажем, есть у меня концерт для трубы с оркестром, так каждый год тамошняя Гильдия трубачей присылает мне записи этого концерта. Мне грех обижаться.
— Так почему бы сразу не остаться в лоне симфонической музыки?
— Почему? Да просто… понимаете, вот окончила я консерваторию, аспирантуру, а в стране такое время началось! Яркое время! Это и разоблачение культа Сталина, “оттепель”, полет в космос, сибирские стройки замечательные, небывалый подъем! Обнаружился огромный интерес к песне как к жанру. Ну и пошло-поехало! К тому же… вы знаете, можно написать очень хороший квартет, его похвалят в Малом зале консерватории. И все. А если у песни успех — то успех шумный, сразу на всю страну! Если бы у меня не было песен, вы бы мне и не позвонили, правда? Правда.
— Ну да, вы столько поездили: песни Пахмутовой—Добронравова так и зовут “биографией” страны.
— Ой, такого можно вспомнить! Это и поездки на Братскую ГЭС, и посещение всех родов войск Северного флота; помните песню про подлодку? Это мы в 8 утра ушли на целый день с погружением. Но не это на Николая Николаевича произвело впечатление: вечером он увидел на пирсе фигурки женщин, которые ждут эту самую лодку…
Самое тяжелое из экстремальных посещений — спуск в шахту. В Ленинск-Кузнецком на нас надели шахтерские одежды, и… началось: сначала на лифте, потом долго-долго по тоннелю, как в метро; видны лишь ослепительно белые зубы шахтеров и — в конце тоннеля — вдруг появляется огромный букет роз, желтый-желтый, светит в темноте как солнце! Никогда не забуду. Жаль, что песню про шахтеров так и не написали.
— А Чернобыль?
— Когда все случилось, мы были под Киевом. Ничего толком не могли понять. Слушали сводки и думали — Тернополь (никто не знал, что такое Чернобыль). Как только оттуда приехали, всю одежду пришлось выбросить, все пищало, кошмар — тогда еще о радиации не говорили…
— Подозреваю, что своим песенным настоящим вы обязаны и встрече с Николаем Николаевичем…
— Ты слышишь (обращается к Добронравову. — Я.С.), я обязана тебе… Он саркастически усмехнулся. Ян, да, конечно, ведь с песней все непросто… Они — как люди, у них свои судьбы. Бывает, человек и умный, и красивый, и хороший, а счастья нет. И с песнями так же.
— Тем более для какой — сначала слова, для какой — мелодия…
— Ну, например, “Надежда” — это сначала стихи, а вот были песни, может быть, и самые лучшие, где первой появлялась музыка. Николай Николаевич — настоящий поэт. Когда он пишет стихи на готовую музыку, то виртуозно добивается того, чтобы они не стали “подтекстовкой”, а имели самостоятельную ценность. Бывают-то очень тяжелые моменты, несимметричные, как, например, с “Мелодией”.
Слышишь — все как будто бы гладко. А когда читаешь просто стихами — “Ты, моя мелодия, я — твой преданный Орфей. Дни, что нами пройдены, помнят свет нежности твоей”, — чувствуете? Трудная работа.
…Тут Николай Добронравов не удерживается и вступает в разговор:
— Меня с трудом приняли в Союз писателей, потому что к песенникам отношение было соответствующее: мы считались людьми не второго, а третьего, пятого сорта. Так и говорили: “Песенники? Они же пишут на “рыбу”!” Но потом отношение изменилось, когда кто-то наконец сказал: “Вот у нас в Союзе самая большая секция — переводчики (очень сильные мастера, кстати). А песенники — это тоже перевод, но с языка музыки”.
— А вы, кстати, не припомните самую первую песню, что написали вместе?
— Ну как же… Мы познакомились с Александрой Николаевной на Всесоюзном радио. Я много работал в Доме звукозаписи — совсем молоденьким, читал передачи “Пионерская зорька”, “Внимание, на старт!”. Там была потрясающая музыкальная редакция, которую возглавляла Ида Федоровна Горенштейн. Именно она нам с Александрой Николаевной как-то сказала: “Смотрите, начинаются летние каникулы. Ну напишите про это какую-нибудь песенку!” Вот мы и принесли через две недели песню под названием “Лодочка моторная”. После чего и отправились на этой самой лодочке с Александрой Николаевной в долгое путешествие.
— Как сейчас — вдохновение при вас? — спрашиваю у Александры Николаевны. — Хочется песни писать? Как-то вы говорили, что “стараетесь жить в ритме молодежи”.
— Нет. (Улыбается.) Это скорее журналисты дописали за меня, что я стараюсь жить в чьем-то ритме. Прелесть в том, что желания молодиться у меня никогда не было. Как есть, так и есть. Что до песен… Они пишутся. Но сейчас это дело трудное. Время такое, что деньги вышли из-под контроля и всем распоряжаются. Один умный человек сказал: “Деньги — хорошие слуги, но плохие хозяева”. И мы не замечаем, как они вскакивают на нас верхом и начинают повелевать.
— Здоровья и счастья, Александра Николаевна!
— Спасибо, газете привет! Вы интересны и нужны!
