Вдова Романа Филиппова: “Прохожие всегда кричали нам вслед известную киношную фразу”
Поделиться
Мы до сих пор повторяем за ним две фразы: “Володька, ты зачем сбрил усы?” и “Будете у нас на Колыме”. Лицо автора этих строк — будто в тумане. Зато фигура — как плечистая гора — заслоняет экран памяти. И еще этот густой фактурный бас…
Роман Филиппов сыграл почти в 50 картинах. Так сложилось — в основном эпизоды. Но по ним-то его и узнавала вся страна.
Вдова Романа Филиппова уже 15 лет не может смотреть фильмы с участием покойного супруга. В этом интервью Екатерина Александровна впервые сбросила траур и рассказала нам о трагедии любимого мужа. Которую она разделила с ним в полной мере.
Любовь до обморока
— Как вы познакомились?
— Это были съемки картины “Человек не сдается”, директором которой был мой отец. Взял он меня на работу впервые. Как сейчас помню это ощущение: автобус накренился… И я почувствовала, а не просто увидела, как пустой салон наполняется Ромой. И вот он замечает щупленькую студенточку в белом платьице и выдыхает своим басом: “О-го!” И вот на глазах у папы, через 20 минут после знакомства со мной, Рома встает на колени и делает предложение. “Она же еще совсем ребенок!” — рассвирепел отец, не разбирая, шутка это или нет. А потом с рыком бросился за новоявленным зятем. Рома — наутек. Конечно, сцена уморительная: дерзкий мальчишка Филиппов был в два раза здоровее преследователя. Рома с гоготом кинулся в местный пруд, а папа в ярости стал подбирать на берегу камни и целиться в плавающего подлеца. Рома нырял, уворачивался… А я так и не увидела финала — лишилась чувств…
— Любовь с первого слова?
— Да, я любила его до обмороков. Отец сразу почуял неладное и поселился со мной на противоположном берегу от места съемок: “Чтобы актеры не развращали тебя своей жизнью”. Хотя Рома, как выяснилось, сразу позабыл о своем любовном приключении. Но я слышала его густой голос через озеро... А однажды не выдержала и переплыла туда, к нему. Рома весь заискрился, оценил мой поступок. Мы стали гулять после съемок, но отец буквально ходил за нами по пятам. Он страшно волновался, не мог понять, что Рома на меня и не посягал тогда. Мы потом еще встречались полтора года, не прикасаясь друг к другу!
— Роман был такой нерешительный или вы — строгих правил?
— В то время были совсем другие люди, нежели сейчас. Рома относился ко мне с огромным уважением. После картины я вернулась домой, в Белоруссию, а Роман уже работал в Малом театре. Мы каждый день созванивались, он приезжал в Минск.
Наконец пригласил меня к себе — знакомиться с его мамой. И я отправилась с Ромой на выездной спектакль Пушкинского театра, в Подмосковье. В нем участвовал и Владимир Высоцкий, с которым Романа Сергеевича связала дружба. Что не исключало игривого соперничества: оба стали ухаживать за мной напропалую. Один другого хотел перещеголять. Высоцкий рвал глотку, распевая мне песни о любви. Тут же Роман читал свои эпиграммы на знаменитых актеров… На следующий день оба остыли и с юмором оценили свою донжуанскую браваду. И в качестве примирения после спектакля купили две одинаковые грузинские кепки–аэродромы. И всюду ходили в них, как горячие кавказские братья…
— В какой момент вы перешли к более серьезным отношениям?
— Рома сам принял решение. Когда я окончила институт, мы стали обсуждать, где нам дальше жить. А меня только взяли на работу театральным педагогом в Минске. Рома сказал по телефону: “Ну давай жить в Белоруссии. Завтра я приеду”. А ведь сам он играл тогда в Малом театре Владимира Маяковского. И вот он это ради меня легко оставил… В “Крокодиле” даже появился фельетон: мол, Филиппов предал поэта Маяковского во имя какой-то роковой женщины… А я была еще соплей на проволоке.
По театрам я с детства скитался
— Роман Сергеевич — потомственный актер?
— Детство у него было нелегким. Мать Ромы так и не увидела своего богатыря… Родители всю жизнь трудились в питерском БДТ. Анна Григорьевна, будучи беременной, до последнего месяца гастролировала с театром по российской глубинке. Схватки застали ее в Симферополе. Роженицу отправили в первую попавшуюся больницу... Актриса умерла на операционном столе от заражения крови — в провинциальном городе был дефицит пенициллина. Воспитание мальчика взял на себя отец. А вскоре у Ромы появилась новая мама, которая приняла его как родного. Вместе с отцом они переехали к ней в Горький, где пережили войну.
Рома понял, что хочет быть актером, в один день: тогда в Горький приехал Малый театр во главе с Верой Пашенной, чтобы набирать ребят для поступления в театральное училище. Филиппов услышал новость, загорая на пляже, и прямо в плавках побежал на прослушивание. “Вот это рост! Вот это бас! Фактура не дура!” — поразилась не менее громогласная Пашенная. А через месяц пришел вызов в Щепкинское училище. Потом та же великая актриса дала ему путевку в жизнь — приняла любимого студента в Малый театр.
— И карьера Филиппова сразу пошла в гору?
— Напротив, с его фактурной внешностью Филиппову постоянно поручали яркие, но эпизодические роли. Он обивал режиссерский порог, спрашивал: “Когда я буду играть нормальные роли?” — на что мэтры Малого театра жестоко отрезали: “После нашей смерти”. А потом еще вышла нелепая ссора с Верой Пашенной…
Роман тогда получал в театре копейки, жил впроголодь… Однажды он написал заявление на прибавку жалованья. Суровая Пашенная созвала собрание и стала возмущаться: “Как могут молодые актеры требовать повышения, когда великие получают мизер?!” Рома был остр на язык: “Но я ем больше, чем вы и все наши именитые актеры, вместе взятые!” Вера Николаевна была шокирована, раскричалась. Рома хлопнул дверью и написал заявление на увольнение…
Слава пришла к нему в Белоруссии, когда он переехал ко мне. В русский театр Рома не пошел, так как на собеседовании он запросил 120 рублей, а режиссеры пытались скостить десятку. “Не хочу работать с теми, кто торгуется за талант”, — махнул рукой Рома. А чтобы играть в белорусском театре, он выучил язык за две недели. У него были феноменальные лингвистические способности.
— В кино его судьба сложилась более удачно?
— Спустя семь лет мы переехали в Москву, где Рома уже удостоился заслуженного артиста за фильмы. Его снова позвали в Малый театр. И нам дали квартиру в Калашниковом переулке…
Рома жалел, что не снялся у двух своих любимых режиссеров — Тарковского и Германа. А так его приглашали почти все… Но опять же — в эпизоды.
Со временем Рома стал одним из самых высокооплачиваемых и известных актеров в столице. Где бы он ни шел — по столичному проспекту или улочке захолустного городка, — вслед ему неизменно кричали: “Приезжайте к нам на Колыму!”
— А вы на гастроли с мужем ездили?
— Мы ездили с театром по всему Союзу. Играли в домах культуры, с которых порой топором сбивали висячий замок… Как-то приехали в женскую колонию. Я вышла объявлять номер и вдруг увидела, что на первом ряду сидят зэчки с задранными юбками. А на ногах у них чернилами написано приветствие: “Добро пожаловать!” Я в смятении убежала за кулисы, Рома замялся, он в этом плане всегда был застенчивым…
“Он называл меня личным гестапо”
— Почти 20 лет Роман Филиппов был кремлевским Дедом Морозом. А ваша дочь верила в сказку?
— Дома Рома никогда не преображался в старца с ватной бородой — Аня думала, что за каждой сказкой стоит профессиональный актер. Но однажды подъемник, на котором Рома в роли Деда выезжал из-под сцены, не сработал. Фонограмму остановили. Снегурочке пришлось импровизировать: “Где же наш Дедушка? Наверное, заболел! Давайте дружно надуем вьюгу, чтобы он прилетел!” Аня, которая обычно не верила в сказочность отца, дула изо всех сил. А меня упрекнула: “Папа болеет, а ты и не знаешь!”
— Вам приходилось бороться с профессиональным пьянством новогоднего старца?
— Роман Сергеевич пил, как пьют все талантливые люди. Но рассказывал об этом процессе так вкусно, что у многих слушателей складывалось ложное впечатление, будто он мог выхлебать ведро. Однажды пришел на спектакль — и лыка не вяжет… Режиссер Бабочкин разозлился и сказал, что, если артист хоть раз запнется, сразу вылетит из театра. Но на сцене Рома преобразился и четко сыграл свою роль.
На “елку” нас всегда забирала из дома личная кремлевская машина. Возле Кутафьей башни была толпа, через которую мы буквально протискивались. Все мужики хотели с ним выпить, чтобы потом хвастаться... Они протягивали нам бутылки водки, а я шла впереди и расталкивала их руки. Муж за это в шутку называл меня личным гестапо…
— Кто из вас был хозяином в доме?
— Рома в быту был ужасно неприспособленным. Жил по каким-то своим великанским меркам. Например, свои вещи обычно клал на шкаф — ему было легче их доставать оттуда. За ним надо было ухаживать, как за большим ребенком.
— А вообще он был хорошим семьянином?
— Роман влюблялся на стороне. У него были романы, я это видела. С какими глазами он приходил иногда после театра, как он любезничал за кулисами… И я боролась с этими женщинами. Естественно! Ходила к этим актрискам домой: “А вы сможете жить его жизнью, как я? Прорабатывать каждую роль, ухаживать, быть подругой, а не только любовницей?” И я всех перетерпела, переждала… И он видел, что я переживаю: приходил с цветами, просил прощения… Я ведь совсем девчонкой вышла за него замуж, он был на пять лет меня старше. И мне всегда хотелось быть лучше тех женщин. Мне хочется думать, что удалось.
Иногда я впадала в немилость — тогда он орал так, что сотрясались стены. Но чтобы он ударил женщину — такого я не могу представить в страшном сне. Рома с его силищей мог и человека убить. Но в жизни не обидел и котенка.
— Он пытался обустраивать семейный быт?
— Был курьезный случай, когда Валера Носик купил прекрасный кухонный гарнитур и отвел нас в тот же магазин. Но все гарнитуры оказались уже “забронированы”. А одним из министров тогда был некий Филиппов. Носик стал нашептывать Роме: “Скажи, что ты брат министра Филиппова!” Роман Сергеевич приосанился и рявкнул: “А вы знаете, чей я брат?! Про министра такого слыхали?!” — и сунул под нос продавщицам паспорт. Нам тут же оформили покупку.
А вообще даже на заграничных гастролях мы не ходили по магазинам: Рома был всегда занят. А я всегда была у него под боком. Однажды мне в руки попалось интервью с ним, и я узнала о муже много нового. Например, что Рома давно перечисляет часть доходов в Детский фонд. И что однажды перевел деньги пострадавшим при землетрясении в Армении…
— Он заработал инфаркт из-за творческих переживаний?
— Первый инфаркт с ним случился после гастролей в Донецке. “Мне 30 лет, работаю как бык, но до сих пор не сыграл ни одной по-настоящему стоящей роли в кино!” — корил он себя. Хотя его звали в Голливуд, в Грецию — после гастролей… Но разве мог он оставить Россию? Хотя большевиков Рома ненавидел люто — он так и говорил: “Я не могу не любить людей, поэтому ненавижу систему”. Все вылилось в болезненные переживания — три месяца он приходил в себя после приступа…
Все кризисы и болячки страны он воспринимал как свои личные. Мы отдыхали в деревне под Ленинградом, когда начался ГКЧП. Услышав тревожные сообщения по радио, мой муж вскочил и бросился к трассе. Автобусы не ходили, и мы бежали от Комарова до следующей станции. Роме казалось, что он должен приехать в Питер и что-то сделать. Я бежала за ним прямо в домашних тапочках и кричала вслед: “Какое тебе до этого дело?!” За все, что происходило на его глазах, он платил всем своим сердцем: “Что будет со страной? Что будет с театром?..” Уже в Москве его увезли в кардиологию. И после второго приступа посадили на диету: не есть, не пить, не курить. Рома худел мучительно, но по-прежнему шутил: “Скоро сдуюсь до крупных ролей...”
…Мы еще оба преподавали в ГИТИСе. В тот день он пересидел худсовет, а потом прилег на кафедре. Я ушла на занятие: не догадывалась, как ему плохо. А когда вернулась, узнала, что его забрала “скорая”. Мы с дочкой Аней ночью пробились к нему в палату… Он успокаивал нас: “Что ты приехала? Со мной ничего страшного, не выдумывай…” А уже на следующий день его не стало.
Похороны почти не помню… Зал — в нем много известных лиц, но все они слились в одно сплошное пятно… С тех пор я перестала смотреть фильмы с участием Ромы.
— О чем вы жалеете в вашей совместной жизни?
— Мы практически всю жизнь не расставались, а что с того? Именно в тот момент, когда нужно было быть рядом, меня не оказалось. Я до сих пор не могу себе это простить…
От него у меня осталось только одно письмо. Все остальное — фотографии, стихи — хочу отдать в Музей Островского. Больше некому доверить этот архив.
Роман говорил: “Когда доведется меня хоронить, не плачьте. Лучше рассказывайте анекдоты из моей веселой жизни”. А больше мне ничего не осталось.
