Группа “Звери” едва оправилась после обрушившейся на них беды — весной затопило студию, в которой они записывали и сводили новый альбом. Материалы были уничтожены, и все пришлось делать заново. Однако теперь Рома (Билык) Зверь об этом не жалеет. Вынужденный тайм-аут дал ему возможность пересмотреть творчество и концептуально изменить подход к нему. О том, куда он смотрит в своем “Дальше”, и о многом другом “ЗД” поговорила с ним лично.
— Новый альбом уже назвали пластинкой переходного периода. Ты действительно куда-то от чего-то переходишь?
— Непонятно. Что дальше будет, я примерно хоть и понимаю, но до конца сам сейчас объяснить не могу. В любом случае это движение. Может быть, хорошо, что альбом весной был уничтожен. Может быть, это была какая-то подсказка, потому что альбом получился абсолютно другим: туда вошли другие песни, он стал профессиональней и интересней по качеству. Мы записывались на разных студиях с разными людьми, работали в Штатах, в Лондоне, в России. Не могу сказать, что техническое обеспечение студий у них отличается от наших. Отличие в людях: другая культура, другой подход, другие уши, вкусы, в конце концов. Мы отдавали песни на растерзание звукорежиссерам, и они занимались ими как хотели. А потом уже мы вносили свои небольшие корректировки, потому что всей специфики нашей музыки они знать не могут.
— Так, значит, ты теперь ориентируешься на западный звук?
— Качественный западный звук — это предрассудки. Там иное качество понимания музыки у людей, а это не что-то техническое, это мысль. Мне кажется, в целом они чуть-чуть больше разбираются, потому что у них музыка была еще в 50-х годах, а у нас толком только сейчас начинается музыка в стране.
— У тебя всегда был образ своего в доску парня, который бренчит на гитарке во дворе и поет о том, как он любит Машу или Любу. Ты решил покончить с этой дворово-пацанской аурой?
— Да я и сейчас Машу люблю, допустим. Просто я развиваюсь вместе с поколением, которое доверилось мне еще восемь лет назад, и я им доверился. Я не могу их бросить и быть кумиром только для подрастающего поколения. Потому что у каждого поколения должны быть свои отдельные кумиры и герои. А так как ничего нового у нас для подростков не появляется, приходится немного в их сторону смотреть. Но не хочется и своих оставлять, тех, которые уже рожают детей, покупают машины, устраиваются на работу… Это не уход, это нормальное развитие.
— С тобой происходит странная вещь. На концерте я слышу драйв, мне кажется, это рок-н-ролл. Ставлю диск или включаю ТВ — а там совсем другие, голимо попсовые “Звери” по подаче. Рок-музыканты говорят, что ты — это попса, попсовики считают тебя странным рок-н-ролльщиком. Вот и хочется спросить — с кем ты, мастер культуры?
— А нужно обязательно быть с кем-то?
— Необязательно, но как бы существуют некие лагеря...
— Существуют, но ни тот ни другой мне не нравятся. Поп-тусня настолько примитивна и неинтересна, что мне не хочется быть там, а рок-тусовка обманчива, завистлива… и, может быть, поп-тусовка даже лучше.
— Там у людей вместо человеческих зрачков одни доллары в глазах…
— И это честно! Они просты и примитивны. А рок-тусня завистлива и двулика — кичатся тем, что они честные, что они за музыку, за слово, за идею, что те, у кого много денег и песенки про “тили-тили-трали-вали”, — враги для них. Но сами тоже думают только о деньгах. В нашей стране мало действительно независимых коллективов: одни рок-герои зависят от олигархов или стали придворными музыкантами. То же и с поп-артистами... Знать это все и находиться во всем этом неохота. Я не хочу быть рок-музыкантом в этой стране и поп-музыкантом быть не хочу. Хочу быть просто музыкантом.
— И все-таки концертное звучание у вас намного интереснее альбомного. Почему?
— У любой группы концертное звучание намного тяжелее и интереснее. Пластинка, к сожалению, не может многого передать. Она записывается для того, чтобы человек послушал смысл, послушал песню и решил для себя: согласен он с этой песней, сопереживает он этой идее или нет. Но никак не для какого-то звукового наслаждения. Звуковое наслаждение — это на концерте: ты знаешь слова, тебе грудь пробивает, ты вместе с другими людьми произносишь эти фразы и являешься частью одного целого — песни. Можно, конечно, привносить какой-то звук на пластинку, чем в этот раз и занимались. Но, ты знаешь, большинство людей этого не поймет, им это неинтересно будет. И они отчасти правы.
В чем сила большинства? Оно выдергивает из песни самое важное, самое жирное пятно. Все остальное уже для очень развитых и умных людей.
— И ты работаешь для большинства?
— Мы все делаем для большинства, иногда даже сами того не понимая. Кто-то от своей гиперумности сопротивляется этому, намеренно идет в другую сторону. Я тоже иногда так делаю, но главное — не увлекаться, это опасная игра, так можно уйти от жизни вообще.
— Опасность в том, что ты останешься один?
— Да, вообще один. Потому что можно так закопаться… Страшная вещь. Ведь если так подумать, мир — говно. И можно прямо сейчас сказать, что ничего интересного больше не будет, потому что я все знаю: как устроено мое государство, как устроены люди и чего они хотят. И полезть в петлю. Но нужно найти место среди всего того, что тебе по большей части не нравится. Как бы ты ни хотел, чтобы все было по-другому, другого не будет. Поэтому нужно смириться и сделать вокруг себя хорошо, так, как ты любишь. Вот тогда кто-нибудь к тебе, может, присоединится, и тебе будет легче.
* * *
