“Любимый писатель. С детства. Если бы встретилась с ним — поцеловала бы его руки”. Вот что сегодня, в XXI веке, пишут в интернете об Анатолии Алексине — писателе, чьи повести расходились миллионными тиражами. Сменилась эпоха, нет больше СССР, но эти повести мы помним и любим до сих пор. “А тем временем где-то...” (1967), “Мой брат играет на кларнете” (1968), “Действующие лица и исполнители” (1975), “Поздний ребенок” (1976)… “МК” дозвонился Анатолию Алексину в Израиль, где он живет с 1993 года.
— Глядя на ряды ваших книг в московских магазинах, на то, как люди их (без всякой рекламной кампании, как это сейчас принято!) раскупают, нельзя не подумать: вот она, настоящая народная любовь и настоящий талант. Как вы для себя объясняете этот феномен?
— У меня нет права оценивать свои произведения. Это право читателей. Писатель живет ради тех, для кого пишет. Писатель без читателя — все равно что врач без пациента. Полагаю, что мои повести, написанные много-много лет тому назад, переиздаются до сих пор, потому что главный герой в них — это семья. Человечество состоит из семей. Семья — мама, папа, дети — это самое главное в жизни человека! Через семью пролегает все — нравственные проблемы и социальные, счастливые моменты и драматичные… Понимаете, я никогда не писал о политике. Мне говорят, что писатели, пусть даже очень известные когда-то, но писавшие о политике, сегодня маловато переиздаются. Потому что политика меняется, сегодня она одна, завтра другая, и их обвинения, размышления порой уже не звучат.
— Ваш литературный путь — длиною в жизнь. Где лежит его начало, истоки?
— Истоки — в дружбе. В дружбе с уникальным человеком по фамилии Малибашев, который был тогда редактором газеты “Московский комсомолец”. Он сыграл в моей жизни огромную роль… Потом он ушел на фронт и погиб. В дружбе с ответственным редактором “Пионерской правды” Иваном Андреевиче Андреевым, который печатал мои незрелые стихи и выплачивал мне гонорары. Я был тогда “деткором” — детским корреспондентом. Хотя я был сыном врага народа, моего отца посадили. И некоторые бдительные члены редколлегии говорили: “Кого мы печатаем?” Но он выписывал мои гонорары на человека, которому можно было доверять. Это были смешные деньги, но они нас с мамой спасли в те годы. Ведь маму выгнали с работы.
— Простите, вы были не только сыном врага народа, но и евреем. Как пишут во всех биографических справках, настоящая ваша фамилия — Гоберман…
— Алексин — это не псевдоним. Фамилия моей мамы была Алексина-Суховлянская, она начинала свою жизнь актрисой в Одесском драматическом театре. Она 17 лет играла в спектакле по популярной тогда пьесе “Осенние скрипки”. Но папа был ревнивый и быстро ее из Одессы в Москву умыкнул. Но это было давно, до моего рождения, в 20-е годы… А когда я уже был взрослый и получал паспорт, папа был в тюрьме. И мама дала мне свою фамилию. Папа был коммунистом, прошел войну, его арестовали и приговорили к расстрелу. Но приговор не привели в исполнение, поскольку самих его следователей — по ходу их следствия — отправляли на тот свет.
— Вам не было и двадцати лет, когда началась война. Как вы, ваша семья пережили то время? Вы помните его?
— Помню… Всю войну, с 16—17-летнего возраста, я работал ответственным секретарем газеты “Крепость обороны”, приравненной к газете фронта. Эта газета выходила на одной из самых главных оборонных строек страны. Рабочие там трудились по 16—18 часов в сутки, получали за это бутылку молока и отдавали ее детям. Вообще роль рабочего класса была гигантской. Никакой героизм не был бы возможен без танков, без “катюш”, без самолетов. Люди жертвовали жизнями ради победы. И вот как-то раз должен был приехать великий чтец Пушкина — Аксенов. Концерты начинались в час ночи, после рабочего дня. Я написал, что вечер прошел замечательно, что стихи классиков вдохновляли людей на труд… Позвонил мне начальник строительства и говорит: “Вдохновляли, говоришь, людей на труд?” Оказалось, что вечера не было. Пути замело, артист не приехал. Он мне сказал: “Из-за этого маленького вранья потом не поверят ничему. Хорошо бы это была первая и последняя твоя ошибка”.
— Я представляю себе паренька, который трудится в газете в тяжелое военное время. А сейчас — знаменитый писатель, обожаемый на родине, любимый в Израиле, книги переведены на десятки языков…
— Не сочтите хвастовством — на 48 языков. Недавно несколько книг вышли в Китае — всего в этой стране у меня вышла 21 книга. Не говоря о Германии, США, других странах, не говоря о шеститомном собрании в Японии и двухтомнике в Греции…
— Такие подсчеты не грех сделать, какое уж хвастовство. Все же ради людей, ради искусства.
— Это просто факты, важные в моей жизни. Главные мои повести сначала обретали жизнь в журнале “Юность”. 21 моя повесть была там напечатана! При Андрее Дементьеве, моем лучшем друге, тираж “Юности” перешагнул за 3 миллиона экземпляров. “В стране вечных каникул”, “Поздний ребенок”, “Безумная Евдокия”, “Раздел имущества” — раз все эти повести до сих пор переиздают и читают, значит, они нужны. Я вообще отрицаю понятие “совок” — это перечеркивание огромного пространства в нашей жизни. Значит, Паустовский, Твардовский, Чуковский, Нагибин, Маршак, Окуджава, Айтматов — это все “совковая” литература? Это великая литература. Огромной своей удачей я считаю знакомство с великими людьми, с которыми мне довелось пообщаться. Юрий Нагибин, Лев Кассиль, Юрий Левитан, Ираклий Андроников, Валентин Катаев… Беда состояла в том, что все они были старше меня и очень рано ушли из жизни. Это стало для меня трагедией.
— Позвольте, дополню список: Пикассо, Феллини, Шагал, Гагарин, Жуков…
— Я 15 лет вел на Центральном телевидении передачу “Лица друзей”. Я приглашал туда людей, которых, как мне казалось, любили все. Кто только у нас не побывал! Ученые, писатели, учителя… И вот как-то подошел ко мне редактор: “Толя, люди, которых все любят, кончились”. Как же так, думаю, а Олег Ефремов? Оказалось, Ефремов уже трижды выступал. А Юрий Гагарин? Тоже выступал. А Ролан Быков? Тоже выступал. И Юрий Левитан — он был голосом надежды для всей страны…
А первым моим редактором был Константин Паустовский. Он мне говорил: “Толя, нельзя выстукивать произведение”. Имеется в виду на пишущей машинке. “Писать надо пером, желательно гусиным. Тогда у тебя есть больше времени подумать, что ты пишешь!” С тех пор я пишу только пером. А жена Таня печатает. Потом останавливается и говорит: “Я не буду это печатать. Это надо переписывать”. Я сначала взбрыкиваю, а потом подчиняюсь. И оказывается все время, что она была права. Роль ее в моей жизни — огромная, у меня даже нет слов. В моей жизни, в жизни моих родителей, которые ее обожали. Когда они постарели, Таня повела себя героически, ухаживала за ними. Это самая главная моя удача — что у меня такая жена. Ее предки были из дворян, эта линия восходит ко временам Василия Темного. Генералы, полковники, один из ее предков был любимейшим драматургом Екатерины Великой. В 20-е годы всех ее родственников расстреляли… Недавно, кстати, Татьяна выпустила книгу воспоминаний. Она долгие годы возглавляла Ассоциацию деятелей литературы и искусств для детей. Там были все детско-юношеские художники, писатели, композиторы. В этой книге 220 уникальных фотографий. Книга называется “Неужели это было?”.
— С юбилеем вас, Анатолий Георгиевич!
