Катя Рубина – персона известная в арт-мире. Ее легкие, светлые картины есть в музеях России и Европы, а ее книги – на полках московских книжных. Ее последний роман «Меркурий до востребования» стоило бы назвать иначе - «Циникам вход воспрещен».
Всем-всем-всем мечтательным и экзальтированным барышням в возрасте от 12 до 42, а также всем любителям необычного обращения со словом никак нельзя пройти мимо этой книжки. А также тем, кто любит нести и читать «сладкий бред в мармеладе, забывая о пресловутой жизненной реальности». И еще тем, кому хочется прочесть что-нибудь легкое и светлое, кому надоело «лапшу вешать, бадью солью посыпать, ухо в мякиш опускать, носить вести и вещи дуракам, разговаривать с пустотой, развозить болото, дробить целое, забивать голову перцем, спорить с поди-прочим, заглядывать в зрачок иглы, подкладывать подушку под мизинец, дуть на озеро, закидывать лыжи на спину палками кверху, нырять в омут с кипятком». Бред? Бред. Сладкий? Сладкий. А дальше еще слаще пойдет.
Героиню Кати Рубиной зовут Пуппель. Кто-то произнес это кукольное («кукла» в переводе с немецкого) словечко, так и повелось – Пуппель. Пуппель – филологическая девушка во всей красе, сейчас таких полмосквы – солоно не хлебавших, петухом не клюнутых, обухом по голове не тронутых. Розовое, как обложка книги, детство: «игрушки, сумочки, красивенькие перчаточки с бантиками, бусики, трусики с рюшечками, проигрыватель со сказками и всякими музыками, пирожки с капустой, солнечные зимние деньки с саночками на горке во дворе»…
Поступила Пуппель в Высшее художественное заведение, для чего ей пришлось бросить рисовать «испанских инфант и придурковатых цыганок», а научиться тональному и линейному академическому рисунку. А еще она при поступлении в высшее художественное заведение встретила свою любовь. Зовут молодого человека не как-нибудь, а… Максик.
Далее пойдет сюжет с искусно и хитро простроенной композицией, где к Пуппель будет приходить невидимый друг с планеты Меркурий под именем Устюг. Ей будут сниться разные сны, чаще всего – про крестьянина, у которого «не сжата полоска одна, грустную думу наводит она». Будет там сумасшедший по фамилии Погост, за которого она одурманено выйдет замуж, будет и креативная подруга, всегда готовая прийти на помощь… Будет юродивый из древних христианских легенд и тиран из меркурианского города Пермолон. Будут письма из армии и смерть любимого учителя, психушка и ЗАГС, душный ресторан «Кувшинчик» и песня «Ах, какая женщина, мне б такую». И все эти пункты А, Б и В на карте книжки будут оплетать бесконечные словесные кружева.
Что-нибудь вроде центона в конце некоторых глав, например: «Мы все учились понемногу в тревогах шумной суеты. Нам дней минувших анекдоты живили юности мечты. Пылай, камин, и дум былое вдруг в темноте воскреснет вновь. И это время золотой, и жизнь, где слезы и любовь».
Или: «Жизнь пройти – не море перепахать, это тебе не соленые огурцы сахаром посыпать, это тебе не кротов в ушах ковырять, не пчел зубастых дразнить». Или стихи, которые складываются в наволочку. Или закусочные, перекусочные, перехваточные. Или нижеследующее, в которое надо срочно отправляться…
В книжке все кончится хорошо, разумеется, - как сюжетно, так и словесно. Сюжет завершится взаимной любовью, а словопоток остановится на мелодике звукосочетаний: «пилюк-тилюк, уи-и-и-и-и-и-и-и…» Если вам подавай земной жесткости и цинизма, это не сюда. Но их множество, таких Пуппелей, фей в лиловой дымке, болтающих сами с собой, Алис в стране чудес, принцесс, на которых стремительно падают беды и горести размером с горошину. Лучше уж с горошину, чем…
«МК» поговорил с Катей Рубиной о другой стороне романа – о сатирической. Речь идет и о 80-х годах, откуда родом все нон-конформисты и андеграундное искусство, и о сегодняшнем дне, когда в искусстве стало можно абсолютно все. Так, в книжке сатирически помянут некий Игорь Бекас, «художник-пророк, который в голом виде кусал людей, изображая из себя взбесившуюся собаку» (аллюзия к Олегу Кулику) и Сойкин, автор «Русского бекона», «чистейшей порнографии и глумления над всей русской литературой» (аллюзия к Владимиру Сорокину).
- Катя, Пуппель – это вы в юности? Уж очень много общего: художница, умелица плести словеса…
- Нет, не я. Конечно, всегда работаешь с натурой, но Пуппель – человек совсем не от мира сего. Я не такая.
- А у вас есть такие знакомые?
- Есть. Их много, особенно среди художников моего поколения, взращенных в 80-ые годы. Многие из нас тогда витали в других мирах. Потерянное поколение, выросшее в застое. Пуппель учится в этом высшем художественном заведении на отделении обивки для стульев, где разрешено рисовать только серым или коричневым цветом. Ведь так и было, в творческих вузах занимались совсем не творчеством, и это очень тормозило.
- Стало быть, советский застой и породил вашу Пуппель. И ее мечтания – это просто уход от реальности.
- Люди пытались вырваться из рутины. Отсюда андеграунд, нон-конформисты. То нельзя, это нельзя, а хотелось самовыражаться. То, что сейчас называется актуальным искусством, вышло из андеграунда. Но это обратные полюса. Само движение андеграунда совсем не говорило об общем качестве. А в актуальном искусстве я не вижу актуальности. Да, сегодня все можно. Но в искусстве важно не только «как», но и «что». Необходим духовный стержень, которого нет.
- Я так понимаю, «Голубое сало» Сорокина вам, мягко говоря, не очень нравится?
- Я категорически не воспринимаю. Цинизм – это самое страшное.
