— Не боялся ли, что армия поставит крест на моей футбольной карьере? Так ведь тогда у меня не было не то что серьезной — вообще профессиональной карьеры! Я не играл ни в “Спартаке”, ни в других клубах высокого уровня. Выступал за “Вымпел” (Калининград) на любительском первенстве области и РСФСР. Одно дело, если бы прошел, скажем, спартаковскую школу, был бы близок к команде мастеров. А тогда о подобном даже не задумывался. В армии же в 80-е служить еще считалось нормальным. Говорили, что мужчина должен отслужить. Вот я и пошел. “Косить” по здоровью отказался категорически.
Может, у меня и была бы возможность играть там в футбол. Но не вышло. На приемном пункте под Тверью меня записали в спортивную группу. Но в последний момент, как потом рассказали, вместо меня “засунули” туда блатного.
* * *
И я поехал служить чуть дальше. В Иркутскую область, Тайшетский район, поселок Новобирюсинск. Где-то посередине между Иркутском и Красноярском. Охранять “зону”.
Вспоминать об этом времени вообще-то не очень люблю. Взять хотя бы климат. Зимой — минус 40, летом — плюс 40. Весны и осени практически нет. Чуть-чуть порезался — так у тебя не заживает, а сразу гнить начинает. Но, что интересно, за два года я практически не болел простудными заболеваниями. Наверное, воинская жизнь закаляет.
Самоубийства считались в порядке вещей. Дедовщина в армии есть везде, у многих не выдерживали нервы, кое-кто пытался наложить на себя руки. Один выстрелил в себя, его в больницу отвезли, половину легкого отрезали, но не демобилизовали, а обратно служить послали.
Испытал дедовщину и на себе, разумеется. Там 80 процентов солдат было других национальностей, и они в свою сторону гнули. Никуда не денешься — драться приходилось. И всегда быть готовым к отпору. После такой школы я стал совсем иначе к жизни относиться.
О каком-то одном эпизоде, после которого у меня появилась собранность, говорить нельзя. Когда ты охраняешь “зону”, что постоянно связано с риском, без этого невозможно. Вроде общаешься с зэком, и кажется, что нормальный человек. Но ты же не знаешь, что у него внутри. Когда имеешь дело с такими людьми, составлять о них впечатление по десяти минутам разговора нельзя.
Разные истории случались. Один, то ли пьяный, то ли обкуренный, на “КамАЗе” на таран пошел. Все заборы прошиб, из одной зоны выехал, в другую въехал. Там его и взяли. Сам этого не видел, поскольку все произошло ночью. Нас подняли, но инцидент был уже исчерпан. А однажды зэки накормили меня шашлыком из собаки. Они и сами это мясо ели, и на вкус оно казалось нормальным. О том, что шашлык был из собаки, сказали уже после.
В конце службы заболел желтухой. Прививки нам, кажется, сделали нестерильными шприцами. И инфекция пошла по части. Слава богу, за три недели вылечили — и сразу демобилизовали. Недослужил недели две.
Лет десять после армии меня преследовал кошмарный сон — как я туда возвращаюсь. Было неприятно. Потому что позитива, что скрывать, там было немного. Не знаю родителей, которые сейчас хотят, чтобы их дети служили. Такое возможно только в семьях, где тяжелая ситуация, а сыновья — обуза, которую мечтают побыстрее куда-нибудь сбагрить.
Сколько раз за эти два года играл в футбол? Один раз, на плацу. Но о том, чего бы мог добиться, если бы не потерял эти два года, не задумывался. Поскольку никто не знает, как все могло повернуться. Может, так и играл бы за подмосковный “Вымпел” и в нем закончил бы свою футбольную карьеру. Армия ведь, как я уже сказал, меня очень дисциплинировала. Я узнал жизнь в совсем другом ее проявлении.
Сейчас многие говорят, что за два года армии я так изголодался по футболу, что не могу утолить этого голода до сих пор и потому играю до 40 лет. Не думаю, что это так. Но если кому-то хочется поддерживать такую версию — пускай. Мне не жалко.
