Пьеса «Любовь и голуби» Владимира Гуркина известна зрителям благодаря легендарному фильму Владимира Меньшова. Кажется, будто этот фильм навсегда зашит в наш культурный код и всегда будет ассоциироваться с гуркинской пьесой, заслуженно затмевая все другие сценические адаптации этого текста. Невозможно забыть Людмилу Гурченко в роли томной Раис-Захарны, самого Меньшова в роли ведущего кадрили (картина), робкого работягу-голубятника Кузякина в исполнении Михайлова, красавицу Ладу Сизоненко в роли младшей кузякинской дочечки Оленьки (а как она плакала!).
Надо сказать, что для Омской драмы это уже второй подход к пьесе Владимира Гуркина, в начале 80-х служившего там актером. И там в 1982 году режиссер Геннадий Тростянецкий поставил спектакль «Любовь и голуби» — по мнению Владимира Меньшова, один из самых удачных. Кстати, примерно в это же время Нина Дорошина впервые примерила на себя образ Надюхи, но на сцене московского «Современника», хотя премьеру сыграли в Минске.
Нынешнюю премьеру «Любовь и голуби» в постановке Георгия Цхвиравы в театре приурочили к 150-летнему юбилею. Спектакль главрежа Омской драмы оказался не похож на другие сценические и киноадаптации гуркинского текста. С пьесой, по которой поставлена самая народная комедия СССР, режиссер обошелся довольно вольно — и действительно по-авторски.
Сюжет стал до смешного сказочным и немного гротескным: актерам добавили лишних килограммов и надели на них цветные прически из разноцветной пряжи. Драматический текст расширили и увеличили чуть ли вдвое за счет изумительной красоты песен (стихи сочинил драматург родом из Омска Сергей Плотов, а музыку — Андрей Семенов).
В этой версии все получилось иначе — и зрители понимают это с самого начала. На расписном заднике проявляется надпись «Сколько ни гуляй, мужик, домой жизнь воротит», но буквы вьются извилистой речкой, и получается — «Сколько ни гуляй мужик жизнь дамой варотит». Мы не мы без наших ошибок, и спектакль как будто бы посвящен этой истине.
Портрет семьи Кузякиных набрасывают на сцене широкими мазками. Мечтательный и несуразный Васька Кузякин (Владислав Пузырников) поет: «Нам заботы — курлы-курлы. Да тебе не понять, сколько хочешь гляди голубиным невинным оком»... А его практичная и немного приземленная жена Надюха (Лариса Свиркова) отчитывает супруга за потраченные на птиц 25 рублей. Для него голуби — это мечта и дань памяти доброте давно забытого деревенского дурачка, а для нее — дурость. Надя, конечно, хочет, чтобы муж ее внезапно, как в сказке, повзрослел, стал ответственным и понял, что его любви и внимания просят не только голуби (курлы-курлы!) — но и дети.
За создание невероятно трогательной и динамичной комедии отвечают не только Кузякины, но и баба Шура (Татьяна Филоненко) и дед Митя (Александр Гончарук). Этот актерский дуэт заполняет собой все пространство: их шуточные склоки и ссоры в спектакле — наслаждение особого рода.
Жизнь в селе протекает своим чередом — в спектакле ей предписан почти что водевильный ритм. Музыкальность спектакля — одно из главных его достоинств: сельская жизнь здесь идет уверенно и плотно, а герои обращают эмоциональные моменты в характерные танцы, пластически выражая все те чувства, которые неподвластны игривому слову.
Надя — дама волевая и смелая. Она не подчиняется мужу (потом выяснится, что опереться на Ваську ей очень хотелось), а все заботы о семье несет на своих плечах. Ей под стать и старшая дочка Люда (Алина Егошина). Сын Нади и Васи Ленька (Леонид Калмыков) в этом спектакле раскрывается с совсем неожиданной стороны, а любимица-мечтательница Оленька уже ближе к финалу поет вслед то ли улетевшему на юга папе, то ли его голубям:
— А девчонка просит о любви, верит в сказку с радостным концом: что будут вечно мать с отцом.
Песни вслед голубям со сцены поют все Кузякины, птицам доверяя свои грезы о лучшей жизни — те искренние и сердечные молитвы, в которых порою страшно признаться даже самому себе. Мир семьи Кузякиных — нежный по-голубиному, интуитивно родной, знакомый и понятный, разыгранный словно по нотам...
Художник Булат Ибрагимов придумывает для воплощения сказочной идиллии оригинальную сценографию и костюмы. Убранство села здесь представлено в виде картин, причем известного художника-примитивиста Валентина Губарева, которого называют белорусским Брейгелем. На своих полотнах он отображает советский и постсоветский быт. Герои его картин, как и герои спектакля, — простоватые мечтатели, которым погоню за деньгами заменяет погоня за счастьем.
Васю Кузякина от этого наивного мира тянет ввысь. Вася оказывается слишком чутким к чужой боли: события, что для всех являются частью смешной сказки, для него составляют настоящую жизнь, равномерное течение которой другие в вечных ссорах да погонях не чувствуют. И как некстати возникает в памяти лицо дурачка Володьки, как некстати в разговоре упоминается некий городской «бар» — не иначе, место, где совершаются чудеса (например, водку пьют через солому).
Раиса Захаровна (Юлия Пошелюжная) со своим фиолетовым париком в этой голубиной сказке — пришелица, а солнечный курорт Баку — место их злополучной встречи — словно другая планета. Ее героиня — манкая, сиюминутная и взбалмошная — для Васьки могла бы стать воплощением идеального городского мира. Вася увидел в ней соратницу по грезам: но вот только мечтать по-настоящему Раиса Захаровна (Рис-Пис) не научилась и двумя плевками остановила его «полет». Оказалась слишком практичной и расчетливой для сказочного мира Кузякиных, построенного на мечтах и «воздушных замках». Очарование их скромного семейного очага — в том, что даже мелкие ссоры, перепалки и крики не могут потушить огонечки в добрых и чистых глазах.
В фильме Меньшова самым громким и эмоциональным моментом стала сцена возвращения Васьки домой, а в спектакле, насыщенном размышлениями, песнями и по-сельски гоготными разговорами, развязка конфликта сместилась. Приход Кузякина-старшего в родное село стал продолжением его мечтательного ребячества. Избавившись от иллюзий о Раисе Захаровне, он все еще не понял ничего о своей семье: процесс познания близких в спектакле показали нежно и поэтично.
Как и хотела Надя, Василий все-таки повзрослел, но сделал это не одним «сказочным» махом. Кузякин многое увидел — и многое потерял. Только после этого Васька обрел свой голос, в котором все еще звучат нотки растерянного «че». Но, ешкин кот, «интересно жизнь идет!» — и, несмотря на ошибки и не вовремя пришедшие письма, никогда не останавливается. Не останавливается, пока Кузякины не перестают ошибаться и мечтать.
