Перенеси составителей сей эпической филиппики в какой-нибудь машине времени всего на несколько лет в будущее — на тот же московский Арбат с его стеной Цоя — то они, тогдашние блюстители скреп, духовности и нравственных устоев, сошли бы, конечно, с ума и массово заехали в Кащенко. Потому что группа «Кино» тоже была в том списке. Как и многие другие, не просто известные нам имена, а исполнители и музыканты, чье творчество, вклад и наследие создали в итоге Золотую летопись отечественной рок-культуры. Одних уж нет, другие далече, третьи все еще активны и в строю, но все они — живая история, как песня, из которой слов не выкинешь: «Браво», «Примус», «Центр», «ДК», «Альфа», «Люцифер», «Автоматический Удовлетворитель», «Аквариум», «Пикник», «Наутилус Помпилиус», «Уличная Канализация», «ДДТ», «Урфин Джюс» и другие.
Иностранная «фракция» списка тоже весьма колоритна — практически весь цвет международной рок-сцены. Чуть позже многие из них поднимали толпы восторженных фэнов на концертных площадках России, но тогда, в 1984-м, «в целях борьбы с влиянием буржуазной идеологии» были строжайше запрещены в том числе Pink Floyd, The Ramones, KISS, Нина Хаген, Sex Pistols, AC/DC, Madness, Clash, The Stranglers, Род Стюарт, Kraftwerk, Nazareth и даже Depeche Mode. Составители мучились с транскрипциями и некоторые названия переводили на русский. Так в этом списке упомянуты: «Калче Клаб» (Culture Club), «Кремль и хороший народ» (что бы это ни значило), «Белый кремль», «Петроградское ревю» и, конечно, «Кожаные комиссары»…
С середины 50-х, когда в мире, собственно, и возник рок-н-ролл, а позже и подпольное рок-движение в СССР с первыми рок-ласточками 60-х («Соколы», «Скоморохи», «Славяне» Александра Градского и др.), расхожий партийно-комсомольский лозунг «Сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь» сместил внимание на новую и неведомую рок-зверушку. С ней боролись как могли — нервно, остервенело, но в целом хаотично и суетливо. Результат был так себе. «Машина времени» в 1980 г. становится «Лучшей группой года» в хит-параде «Звуковой Дорожки» в «МК», разгорается страшный партийно-комсомольский скандал, а молодое поколение продолжает жить новой музыкой вопреки запретам, страшилкам, увещеваниям и «Утренней почте» с Валентиной Толкуновой и ее «Носиками-курносиками» в хедлайнерах. Перезаписывали магнитофонные бобины и кассеты, настырно напрягали слух, вслушиваясь сквозь глушилки в чарующие электрогитарные запилы, посылаемые страждущим из лондонской студии Би-би-си Севой Новгородцевым...
Намаявшись, набегавшись и напотевшись с этой «чертовой рок-музыкой», власть в итоге решила лихо рубануть с плеча и одним махом изничт ожить ненавистное явление, к тому же еще и наплодившееся тараканами у себя под носом.
«Учитывая тот факт, что в последнее время обострился интерес зарубежных туристов к творчеству некоторых самодеятельных ВИА и рок-групп... считаем необходимым запретить…» Следуя настолько изощренной «логике» (если это определение в таком контексте уместно), то в первую очередь, конечно, надо было запретить Большой театр с его балетом, поскольку к нему у зарубежных туристов интерес был обострен не то что вот-вот, а вообще всегда. Оказалось, что это обстоятельство вовсе не может быть предметом гордости, радости или восторга. Неча тут…
Приказ №361 готовился тщательно, списки составлялись несколько месяцев, морщились лбы. Начали сперва по алфавиту, потом плюнули и вставляли хаотично все, что вспоминалось и приходило на ум. Официально бумагу приняли еще 25 июля 1984 г. на каком-то, видимо, секретном совещании, но лишь два месяца спустя, 28 сентября, разослали курьерской почтой и телефонограммами по отделам культуры райкомов КПСС и ВЛКСМ — внедрять в жизнь.
Как это известие приняло само рок-сообщество, вспоминают сегодня в «ЗД» рок-поэтесса Маргарита Пушкина и музыкант Игорь Журавлев, чья группа «Альянс» помимо того, что украсила и продолжает украшать нашу жизнь нетленным хитом «На Заре», не просто оказалась в тех списках, а еще и почетно их возглавила под номером 1 — как самое, видимо, вредоносное явление…
Игорь ЖУРАВЛЕВ: «Безысходность, непонимание, растерянность»
— Игорь, что ты и твои соратники подумали, обнаружив себя во главе списка запрещенных групп?
— Я не вспомню сейчас всех деталей, как мы узнали об этом. Вокруг нас было много друзей, поклонников. Скорее всего, кто-то принес этот список... «Почетное» первое место, конечно, особенно потрясло. Сперва решили, что просто по алфавиту, но увидели, что там все вперемешку — и «Кино», и «ДДТ», все вразнобой. Только мы и «Урфин Джюс» по алфавиту — «почетно» открывали и закрывали… Конечно, мы были ошарашены. В то время вообще было ощущение окончательного наступления этаких темных веков, как в Средневековье. Однако важно заметить, что безотносительно к внешней ситуации мы сами уже немножко начали расходиться тогда. У Сереги Володина дочка родилась, он пропустил вторые гастроли в Костроме, подставил всех, к сожалению. Я был в шоке, потому что надеялся, что мы сейчас поедем по городам и весям, подзаработаем деньжат. Все шло к тому, что мы начинали распадаться, и этот список конкретно для нас не стал каким-то фатальным фоном, но подтолкнул процесс, который уже шел. Мы не то чтобы испугались, а просто немножечко впали в такое уныние. В какую-то апатию, что ли.
— Группа «Иванушки Интернешнл» спели когда-то, сами, видимо, не понимая, нетленную фразу: «Безнадега.ру»...
— Не отвечу за «Иванушек», но какие чувства я мог тогда испытывать? Попал, называется. И не знаю, что делать. Безысходность. Непонимание. Растерянность. Замешательство. Тревога. Оцепенение. Настороженность. Раздвоенность. Негодование. Дальше — отвращение, ожесточенность, расстройство. Все перечислил? Хватит?
— Более чем!
— Многие из этих состояний, кстати, меня еще в 10-м классе посетили. У меня на стене висела огромная политическая карта мира, и я ее знал наизусть, потому что лежал и все время ее рассматривал: вот Рио-де-Жанейро, вот Буэнос-Айрес или еще там что-то. И однажды, в 10-м классе, вдруг понял, что я никуда не поеду, не смогу поехать, потому что моя страна решила, что там все говно, а у нас цветущий сад. А у меня на руках уже был журнал «Америка», на минуточку (журнал «Америка» издавался в США и продавался на русском языке в СССР по межправительственному соглашению, в ответ в США распространялся журнал The Soviet Union. — Прим. «ЗД»). Я уже прочитал и Клиффорда Саймака, и Гари Гаррисона или Джека Лондона и Голсуорси. Понимаешь? Я уж не говорю про Стивенсона в 7-м классе. И я уже понимаю культуру. Я с третьего класса слушал Beatles, и половина одноклассников их точно знала. То есть из сорока человек в классе двадцать знали и любили Beatles, Shocking Blue и все прочее. Мы все были англоманами. Собирались кучками, слушали, делились, обсуждали. И даже в таком возрасте, в десятом классе, понимать уже, что никуда я не поеду!.. А тут еще и запрещают! Никогда тебе не исполнить своих песен, потому что вышел указ, что 80% в репертуаре должны быть песни членов Союза композиторов и только 20% — ваши, пожалуйста. Что это такое?! Сдавать программу комиссии по три-пять раз, они не принимают, потому что ни хрена не понимают. Говорят: у вас мало нот. А мы говорим: есть такой стиль — минимализм. Они говорят: ну и что? И как с ними разговаривать?! Какое могло быть чувство? Обреченности, безысходности, бессилия. Невозможности противостоять этому огромному катку — я стою живой, а на меня прет такой Caterpillar, что я сделаю?
— Тогда еще не было «Катерпиллера» — просто большой, уродливый, дребезжащий и пердящий советский каток…
— Не важно, главное — каток. В общем, я ушел тогда на стройку работать, как сейчас помню. Списки только подстегнули процесс распада группы, как я сказал. Мы называли этот список «андроповским», хотя Андропов (Генсек ЦК КПСС с ноября 1982 г. по февраль 1984 г. — Прим. «ЗД») тогда уже умер, его место занимал вечно больной Черненко (Генсек ЦК КПСС с февраля 1984 по март 1985 г. — Прим. «ЗД»), ни о каком Горбачеве тогда еще никто не знал, перестройку не ждали, и нам было очевидно, что эти списки начали формироваться еще при Андропове, когда началось так называемое закручивание гаек. С одной стороны, появилась дешевая водка «Андроповка», как сейчас помню, и мужики его за это сильно полюбили. С другой стороны, прижимали всякие анекдотики — мол, надо с этим заканчивать, так как авторитет партии упал и все такое. Дисциплину начали укреплять опять же — в парикмахерских, кафешках, кинотеатрах людей хватали, если ты помнишь: почему, дескать, не на работе? Нас с Андрюхой Тумановым (бас-гитарист в «Альянсе». — Прим. «ЗД») тоже схватили, как раз после Костромы, в апреле 1983 года. Мы с ним встретились на Пушке (Пушкинская площадь. — Прим. «ЗД»), а это был день рождения Гитлера, когда по какой-то дурной традиции там схлестывались хиппи с фашиками. А у меня были длинные волосы — значит, я хиппи, а у Андрюхи спортивная стрижка, и он сошел за «фашика». И мы оказались в самой гуще замеса. Нас в итоге забирают молодые люди — тоже с короткими стрижками, но с комсомольскими значками. Ведут в какие-то дворы, из дворов — в большой подвал, бомбоубежище в жилом доме. В этом бомбоубежище меня заводят в комнату, а там огромный портрет Дзержинского стоит от пола до потолка. Начинают допрашивать, расспрашивать, а что у вас в сумке? А у меня как раз в сумке фотографии с фестиваля долгопрудненского (полуподпольный двухдневный рок-фестиваль в актовом зале МФТИ в городе Долгопрудный в декабре 1982 г. вошел в легендарную летопись отечественной рок-истории. — Прим. «ЗД»). Меня спрашивают: «Почему у вас длинные волосы?» Я говорю: «Потому что я играю рок-музыку, — и показываю фотографии, — вот, я здесь на сцене». — «Понятно, — отвечают, — а вы не могли бы задрать рукава?» — «Пожалуйста». — «А ноги покажите». Я поднял штанины…
— Татухи со свастикой, что ли, искали?
— Нет. Следы от уколов. Хиппари — они ж такие… Заходит пожилой мужик небольшого роста, посмотрел на меня и рявкнул на комсомольцев: «Вы кого взяли? Вы вообще соображаете что-то? Так, молодой человек, собирайте вещички, и гудбай». Я спрашиваю: «А где мой друг?» — «Сейчас и вашего друга отпустят». В общем, нас отпустили. И я тебе скажу, что список-то уже был тогда, в апреле 1983-го…
— Это — другое, этих списков тогда было как собак дворовых: свои — для концертных организаций, другие — для газет, радио и т.д. А тот, который вышел в сентябре 1984 г., уже как бы объединил мелкие разрозненные запреты в один глобальный запретище — с вами во главе, как это ни смешно. Уж вошли в историю, так вошли…
— И у нас все заглохло. Собственно, и так бы все заглохло, но список придал процессу некоторое ускорение. Нас перестали приглашать на концерты. Мы же сами себе концерт не устроим, правда? И те, кто занимались подпольными сейшенами, все притихли. Лешу Романова (известный гитарист, вокалист, участник групп «Воскресение», «СВ», «Машина Времени», «Кузнецкий Мост». — Прим. «ЗД») тогда забрили, Александра Новикова забрили — был такой певец блатного шансона… А Леша Романов отдувался за всю рок-тусовку, отсидел даже пару или тройку месяцев. Жанку Агузарову тоже забрили, прямо со сцены сняли…
— А вас, к счастью, из глухого подвала с Дзержинским все-таки отпустили…
— Да. В общем, такие ветра подули — что все это нам чуждо и надо от этого отказываться. Помню, тогда в газетах была рубрика «Их нравы» и там часто писали про «загнивающую рок-культуру».
— К счастью, в «МК» такой рубрики не было, а «Звуковая Дорожка» в то время тоже выживала еле-еле…
— Хотя списки списками, а я помню, как в 1984-м поехал на фестиваль рок-клуба в Питер, три дня, мощный был фестиваль. В Москве уже весна началась, помню, шел вдоль забора, а заборы тогда делали деревянные, и он цветет, этот кривой щербатенький забор, из него листочек растет. Жаль, что фотоаппарата в тот момент у меня не было. А когда уже пошел на советскую стройку, ты не представляешь, чего там насмотрелся кроме заборов!
— Ну, вообще-то догадываюсь…
— Грязь, жижа, без сапог резиновых нигде не пройти. Первое, что я увидел, это куча разбитых унитазов стояла где-то сбоку. Слякоть страшная, грязные машины, все грязное. Все пьяные, архитектор приезжал, и ему сразу наливали. Он все подписывал — просто ужас какой-то! Как было не рухнуть этому «гиганту» на глиняных ногах, колоссу этому?..
— Он и крякнулся — не только с разбитыми унитазами и цветущими кривыми заборами, но и со всеми «черными списками». К счастью, золотые годы «Альянса» с «На Заре» и прочим шармом пришлись уже на времена свободы. Повезло нам всем проскользнуть в это игольное ушко истории, да?
— Да. Когда пришел Горбачев с перестройкой, стало, конечно, намного легче дышать. Открылась уже рок-лаборатория, а я после стройки ушел играть всякую фигню в ресторанах. И стало невмоготу. Подумал: никаких денег не нужно, идите куда подальше. И пошел воссоздавать группу, продолжать с «Альянсом». Появился Олег Парастаев, написалась «На Заре», ну и пошло-поехало...
Маргарита ПУШКИНА: «Все те же круги на воде»
— Марго, давай вспомним твое положение в рок-музыке и состояние на то время, 1984 год...
— Ну, я пребывала в возвышенном состоянии, потому что было очень интересно, было много музыки, было много интересных людей. Это был дорийский период (в истории — массовое переселение племен, положивших начало расцвету Древней Греции. — Прим. «ЗД»). С кем я тогда только не работала: и с Барыкиным, и с группой «Турнепс», которая потом переродилась в «Рондо»… Многим что-то писала. Все кипело и булькало, и было очень весело. Было настроение чудить, творить и держать фигу в кармане.
— Ну и додержались. Грозный приказ извещал: «Считаем необходимым запретить проигрывание в г. Москве магнитофонных записей самодеятельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искаженное отражение советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и настроения…». И что ваша фига в кармане после этой замечательной бумаги — сжалась в кулак?
— Списки ходили по рукам, но это не мешало устраивать сейшены, распространять магнитофонные кассеты, творить и писать дальше, потому что зеркала у всех разные, соответственно — и отражение в них. И если верхушка считала, что неверно отражается что-то там в их зеркале, то в наших зеркалах все отражалось по-нашему. В принципе, ничего такого страшного в этих песнях не было. Но если эти «высшие круги» по привычке витают в облаках, то у творческих людей работает акынский принцип — что вижу, о том пишу. Вот, например, опять же, песня про турнепс (кормовая репа. — Прим. «ЗД»), которая и дала название группе. Мы сами ездили в совхоз, дергали свеклу, дергали этот турнепс, морковку. Хотя я работала в институте гражданской авиации, но спускалась определенная разнарядка, и нас без всяких церемоний и разговоров сажали в автобусы, везли на поля в Снегири. Либо везли на овощебазу, там и ночные смены, кстати, были. То есть у поэта была написана песня, которую почему-то сочли вредной, но все действительно было так.
— Но в целом ты хочешь сказать, что какого-то смятения в рок-среде не было?
— Нет, нет, нет! Наоборот, была радость сопротивления, так я скажу. Мол, вы так хотите, а мы — вот так вот…
— Надо же! Прямо по классике поэзии: «Были люди в наше время, не то, что нынешнее племя». Бравада, однако, не отменяла сложностей, порожденных сим докУментом…
— Были сложности, конечно. Запрещали, действительно, какой-то концерт. Билеты, помню, были такие самодельные — открытки, разрезанные пополам, со штампиками. Арестовывали организаторов, арестовывали музыкантов. Налетал в какой-нибудь ДК, где шел концерт, оперотряд «Березка» из комсомольских активистов-дружинников, и нас разгоняли…
— С собаками, с дубинками?
— За грудки не хватали, нет, в автозаки не сажали, но получить по башке или пинка под зад всегда можно было. Но обычно выходил такой хороший правильный комсомолец на сцену и говорил: «Так, незаконный концерт, никто не разрешал, просьба освободить помещение!» Выходили, освобождали помещение, шли выпивать.
— То есть публика не роптала?
— Как правило, никто не дрался, нет.
— А про эти концерты ведь не афиши извещали на театральных тумбах или анонсы на радиостанции «Маяк»?
— Работало сарафанное радио. Мы знали, где какой концерт проходит, шли туда, рискуя, естественно. Зрителей просто разгоняли, а страдали в основном исполнители и организаторы, к ним применялись жесткие меры, кого-то даже судили — формально не за исполнение запрещенной музыки, а по линии ОБХСС. Мол, хищения социалистической собственности, преступное предпринимательство и прочее — за те же билеты, например, самодельные на открытках. Подключались партийные работники, комсомольский актив. Более веселых и находчивых, как мы, вызывали в какие-то горкомы, профкомы, мы должны были объяснять. Помню, мы приезжали с Олегом Чилапом из группы «Оптимальный Вариант» на какую-то комиссию партийную, где все сидели с хмурыми лицами, объясняли им концепции, что хотим сказать. Существовали еще и худсоветы.
— А как вызывали, повесткой?
— Звонили, приглашали — дескать, придите, расскажите.
— А если бы не пошли, что тогда — тюрьма, Сибирь, каторга?
— А я не знаю, мы всегда шли. А что?! Очень интересно было с ними поговорить.
— Типа поприкалываться?
— Ты не представляешь, как это интересно! Когда видишь перед собой человека с оловянными глазами! Ну глумились, да. Все тогда глумились, но не продавались. Отпускали как бы с миром. Но потом шли «оргвыводы» и всяческие ужесточения. Худсоветы лютовали, кто-то пытался пробиться через них в филармонии — чтобы официально как бы работать (поскольку т.н. «самодеятельность» работой не считалась и приравнивалась к уголовно наказуемому тунеядству. — Прим. «ЗД»).
— Вскоре после появления «черных списков» в Москве в том же 1984 г. возникла вдруг рок-лаборатория под официальной эгидой комсомола. Что тогда подумали в рок-сообществе? Что это послабление, уловка, колпак Мюллера? Что решили с этими пресловутыми фигами в кармане?
— Фиги остались, а все, что ты перечислил, — так и думали. Диалектика и единство противоположностей. А каждый уже акцентировал то, что ему ближе и важнее. Понятно, что это было движение сверху. К тому времени был уже первый рок-клуб в Свердловске (ныне Екатеринбург. — Прим. «ЗД»), потом рок-клуб в Питере. Там как раз, я думаю, все шло снизу. Закручивание гаек с разномастными списками оказалось делом не очень эффективным и нервным, движение невозможно было остановить, и в какой-то момент, видимо, они решили, по известной формуле, все возглавить. Мне именно так видится история с московской рок-лабораторией.
— Зато ее первые руководители, назначенные, стало быть, сверху блюсти и руководить, Александр Агеев и Ольга Опрятная, наведя партийно-комсомольский порядок в рок-лаборатории, благополучно уехали в Америку на ПМЖ…
— Помню, мы с Опрятной случайно столкнулись, по-моему, в горкоме партии, когда делали «Рок-панораму-87». Параллельно рок-лаборатории, объединяющей как бы самодеятельных музыкантов, мы тогда решили объединить профессиональных музыкантов в профессиональный рок-клуб на базе Гагаринского райкома ВЛКСМ. Ребята там нам очень помогали. И помню, как создавалась искусственная вражда между профессионалами и непрофессионалами. Хотя, конечно, по большому счету это было очень условное деление. Саша Градский тогда уже вел по радио прекрасные программы, где крутил и самодеятельные группы. Для него не существовало разделения, только музыка — или хорошая, или никакая. Очень были интересные программы.
— То было уже время перестройки — с программами Градского, и не его одного, на радио, с вашей «Рок-панорамой». Этакая весна на Заречной улице. Прошла всего пара-тройка лет, а про «черные списки» если и вспоминали, то уже как про дикую дичь, навсегда оставшуюся, как надеялись, в далеком и темном прошлом. Поспешили, однако, с радостью. А сейчас уже и имя самого Градского хотят вычеркнуть из названия созданного им театра…
— Есть такое понятие в музыке — delay. То есть немножко как бы запаздывание…
— Есть еще у чинуш любимый термин: «неблагонадежный»...
— Да-да-да. История с театром, конечно, возмутительная. Как можно говорить о каком-то духовном наследии, о культуре, вообще об уровне культуры, когда у тебя на глазах те же самые люди, которые говорят это, уничтожают это наследие, отбивают у людей чувство доверия? Роль и место Александра Градского в истории музыки и культуры никуда не исчезнет. Он — глыба, и это не изменить, сняв вывеску. 75 лет должно было быть ему в этом году, хороший «подарок» семье. Поклонники в ужасе, они не знают, что делать. Собирают подписи, пишут письма, но им никто не отвечает. Очень грустно. Саша не только творил, но делал много важных, добрых, очень нужных дел, всегда горел идеей… И с нашими «Рок-панорамами» помогал в 1986-м, а в 1987-м вообще отстаивал группу «Облачный край», пытался протянуть «Телевизор» питерский. «Черные списки» хоть и не были уже «настольной Библией» партхозактива, но сам-то актив был еще весьма бодр и при исполнении. От прежних привычек и устоев они не сразу отказались. Помню, на последнем заседании перед «Рок-панорамой-87» представитель горкома партии, женщина, партийная работница, как в кино у нас любят показывать таких дам — в мышином костюме, белая блузка, пучок на голове, очочки в протокольной оправе, стояла насмерть: мол, «Телевизор» только через наш труп! Что за ужасные, дескать, песни — «Рыба тухнет с головы» и «Папа фашист». Пришлось тогда пожертвовать «Телевизором», а в Питер полетел слух, что все самодеятельные группы из рок-клуба повяжут, если они приедут.
— И этот слух распространяло как раз руководство Московской рок-лаборатории — к теме спровоцированной вражды, о которой ты упомянула…
— Никто вязать никого не собирался. Наоборот, заказали гостиницы, всех ждали, и все в итоге было благодаря как раз горкому и райкому. И было очень прилично. Но из питерцев приехали только «Авиа», выступили прекрасно. И «Наутилус» был, и целый день мы рок-лаборатории отдали… После тех списков всего-то прошло два года, и многое изменилось кардинально. Не все же оловянные солдатики. Есть и живые солдатики. Которые и слушали, и с удовольствием с нами беседовали. Старались вникнуть, вникали, а когда времена поменялись, то многие из них и сами с облегчением вздохнули…
