Во втором сезоне сериала «Дама с собачкой» канала «Россия 1» Сергей вернулся к роли Эдуарда Свиридова, следователя, вокруг которого сложился небольшой клуб добровольных помощников. Пенсионерка Агата Денисовна (Елена Яковлева) и судья в отставке Игорь Холодов (Александр Балуев) проявляют невероятный пыл, если речь идет о запутанном преступлении, и всячески помогают официальному расследованию.
Сергей Перегудов в этом актерском трио самый молодой, но, безусловно, чувствует себя на своей территории. В беседе с «МК» актер рассказал о детективах для вечера рабочего дня, установке на справедливость, которую несет Елена Яковлева, и болевой точке актеров.
— В продолжении сериала «Дама с собачкой» вы вернулись к роли Эдуарда Свиридова, и если к этому добавить весь ваш детективный киноопыт, то может показаться, будто в проектах такого жанра вы можете с закрытыми глазами сниматься. Или это только кажется?
— Детективов действительно много на всех каналах, и чтобы как-то отличаться, занять свою нишу, сериал «Дама с собачкой» изначально был задан как иронично-саркастичный. Все это не ради уголовных дел придумано, а скорее ради общения персонажей. Легкого и непринужденного. Наверное, этим сериал может выделяться из общей массы. И мы с Еленой Яковлевой и Александром Балуевым за эту легкость диалогов всегда держимся. А дела как-то сами расследуются.
— Когда преданные поклонники детективов читают не самую лучшую книгу в этом жанре или смотрят средненький фильм, то могут быстро предсказать, чем все закончится. Позволяет ли ваш опыт угадывать финал на стадии ознакомления со сценарием?
— Это болевая точка актеров, повидавших разные детективные сценарии. Иногда кажется, что сценаристы в последнее время сильно облегчают работу себе и зрителю. Я тоже часто сразу понимаю, куда все клонится. Конечно, хочется неожиданностей, чтобы с ног на голову. Но нужно понимать задачи некоторых проектов. Невозможно сделать героиню Елены Яковлевой главной злодейкой. Это значит обмануть зрительские ожидания. Ее Агата Денисовна уже больше чем просто персонаж, для нее нет ничего невозможного, она все распутает и всех выведет на чистую воду. Конечно, зрители понимают, что финал будет счастливым, и очень ждут этого.
— Если я правильно понимаю, то летом вы параллельно снимались и в новом сезоне «Дамы с собачкой», и в продолжении «Тайн следствия». Таким образом, вас практически делили две главные следовательницы страны…
— С Анной Ковальчук я уже двадцать пять лет работаю в Театре имени Ленсовета. Так что я долго держался, но, видимо, недавно родившийся сын вдохновил меня пойти еще и в «Тайны следствия». (Смеется.)
— Как вы думаете, роли следователей достались Елене Яковлевой и Анне Ковальчук по стечению обстоятельств или в этих актрисах действительно есть что-то ценное именно для жанра детектива?
— Думаю, эти роли они получили неслучайно. Елена и Анна очень разные актрисы, но обе несут некую установку на справедливость. На то, что все преступления точно будут распутаны. Не важно, как быстро накажут зло, но все понимают: это обязательно произойдет. «Тайны следствия» для зрителей как уютные домашние тапочки, которые так приятно надеть в конце рабочего дня. Подобный эффект был и у «Каменской», потому вполне логично, что после завершения сериала Елене Яковлевой предложили новые расследования в «Даме с собачкой».
— Активно занятые в кино и сериалах актеры не всегда могут выбрать проект, который абсолютно соответствовал бы их собственному вкусу. У вас часто бывали такие удачи?
— Когда я учился в театральном институте, мой педагог и знаменитый режиссер Юрий Николаевич Бутусов говорил, что в нашу работу входит искать для себя так называемые манки. Сценарий может быть недотянутым, с огрехами, но актер должен себя заинтересовать, найти манок, понять, чем он будет проверять свои способности в этом проекте. Конечно, есть большие полнометражные фильмы с серьезными сценариями. Вот только что я завершил съемки у Александра Котта в исторической картине о моряках-подводниках. И это совершенно другой уровень по сравнению с теледетективом, над которым люди, может, и хотят поломать голову, но не очень сильно. Хотя тоже нужно приложить старания к тому, чтобы в диалогах героев все было легко и непринужденно.
— Вы упомянули свою работу в театре, где ваша актерская карьера идет как будто параллельно с ролями в кино и сериалах…
— И в этом заключаются прелесть, азарт и кураж. Вот вчера я играл спектакль и использовал для этого абсолютно другие актерские инструменты, чем те, которые мне нужны на съемочной площадке. В этом и кайф. Конечно, нужно расставлять приоритеты, и если упрощать, то для меня театр — это тренировочная база, а кино — соревнования, где артист в сжатые сроки и иногда в странном сценарии показывает результаты тренировок. В кино тебя берут как готового персонажа, в театре можно пробовать все что угодно, и тебе за это ничего не будет.
— Далеко не у всех ваших коллег, добившихся признания на театральной сцене, успешно складывается кинокарьера. На ваш взгляд, они многое теряют?
— В советское время в кино снимались, как правило, те, кого знала вся страна. И в то же время были сугубо театральные артисты. Сам вопрос актерского счастья очень субъективный. Как говорит Гамлет: «Я могу быть властителем вселенной в ореховой скорлупе». Когда театр — дом, пристанище и место, где все погружены в невероятную творческую атмосферу, можно испытывать от работы огромное удовольствие и не хотеть никаких съемок. Сейчас театр занял определенную нишу, но на сцене по-прежнему можно реализоваться и достичь большой профессиональной высоты. Конечно, люди иногда расстраиваются из-за дефицита славы. Хотя если актера узнают на улице, то это все равно не обеспечивает человеческий рост. По крайне мере я на этот счет иллюзий не питаю.
— В одной из ваших театральных работ, спектакле «Демоны», вы исполняете на сцене песни Джима Моррисона. Играть в такой постановке, наверное, сложнее, чем в классике, о которой многое понятно. Здесь без меломанства не обойтись…
— Я люблю музыку, в частности битлов, но о The Doors знал немного, разве что самые известные, нашумевшие композиции. И театр предоставил мне возможность погрузиться в их музыку. Когда мы начали репетировать, то не очень понимали, при чем тут песни, но потом влились в процесс и испытываем огромное удовольствие, когда играем этот спектакль. Здесь действительно другая подготовка, чем к классическому спектаклю. Мы исполняем полтора десятка песен живьем, на сцене есть группа. Я понимаю, что молодые люди, которые сидят в зале, возможно о The Doors даже никогда не слышали. Но сердце и душа у всех одинаковые, и если кто-то потом послушает песни Моррисона более внимательно, то наша задача выполнена.
— Ваши коллеги часто говорят об особенностях петербуржской и московской театральных школ. На ваш взгляд, это ради красного словца или действительно есть разница?
— Мне раньше казалось, что это все притянуто за уши, но сейчас я вижу разницу. Она довольно тонкая, и здесь неправильно брать категории «лучше», «хуже». Это просто немного разные вещи. Если московский ритм захлестывает даже театр, то в Петербурге другая аура. Вкрадчивость, неторопливость не в плане скорости, а скорее хода мысли. Это данность, и хорошо, что такое разделение есть, а переплетение петербуржского и московского подхода высекает на сцене дополнительную искру.
