Сергей Серков был в «Ласковом мае» дважды. Он проработал барабанщиком два года с момента основания коллектива в 1988 году. После чего вернулся в группу по приглашению Андрея Разина в 2007-м и проработал 12 лет солистом. Сейчас Сергей работает сольно, что очень не нравится Разину.
— Так получилось, что в детстве я постоянно тусовался по интернатам, — говорит Сергей. — Первый-второй класс учился в четвертом интернате Оренбурга. Третий класс окончил в простой школе, после чего меня выгнали. Потом меня оформили в первый интернат. Я год отучился там, и меня перевели в интернат №2. Было непросто, конечно. Когда ты новенький в классе, естественно, нужно находить свое место под солнцем. У нас это называлось наподобие прописки. Как себя зарекомендуешь, так и пойдет. Я, естественно, прописывался.
— Вы в интернате с Шатуновым познакомились?
— Да, так совпали звезды, что в наш интернат перевели Юрку Шатунова. Он попал в наш класс, и мы сразу подружились. С ним приехали еще старшие ребята — Слава Пономарев, например. Он с Кузнецовым первым познакомился. Кузя, который работал в нашем интернате, сказал, что у него написаны песни и ему нужен солист. Славка порекомендовал Шатунова. Так у них все и срослось. И мы вместе стали ходить на репетиции к Кузнецову. Сперва нам для репетиций комнату выделила директриса на пятом этаже. А потом мы уже в актовом зале начали репетировать.
— Тогда еще, наверное, и речи не было, что вы станете большими звездами!
— Нет, конечно. Мы начали заниматься музыкой для себя. Шатунов пел, Кузя играл. У меня он спросил: «Ты к чему тяготеешь?» Я ответил, что к барабанам. У Кузи, естественно, не было денег, чтобы купить инструмент. Не было у него и человека, который бы меня научил играть. Но мы нашли выход. Он мне говорит: «Я тебе сделаю приблуду — светомузыку». Это была деревянная доска, на ней штук 7–8 выключателей, от которых шли провода к лампочкам, покрашенным в разные цвета. Так что я первое время на свету был. Это, по сути, был мой первый инструмент, которым тоже нужно было управлять, попадая в ритм, как на барабанах. Помню наш первый концерт, который стал первым звоночком, что наша музыка людям нравится. Когда Шатунов запел, девчонки из младших и старших классов начали все плакать. Это было в 1986 году. А уже спустя два года, в 1988 году, мы поехали с гастролями по Союзу. Я был на клавишах — мне Кузя показал, как нужно играть. Параллельно учил барабанные партии. И уже через два месяца стал работать как барабанщик.
— Песни «Ласкового мая» стали популярными задолго до 1988 года, насколько помнится…
— Да. Кузнецов записал альбом. Тогда уже появились первые коммерческие палатки. Он отвез туда кассету. А так как эти палатки были связаны между собой по всему Союзу, то альбом моментально разошелся. И мы стали действительно очень популярными. Правда, нас никто не видел.
— Трудно было привыкать к гастрольной жизни?
— Нет, абсолютно не трудно. Хотя мы почти не спали. У нас было по четыре концерта в день. После них мы с Шатуновым еще садились в номере и играли в компьютер до четырех утра. А уже в 8 вставали и ехали на концерты по новой. Молодость! Все воспринимали в порядке вещей. Было весело очень, драйвово.
— Поклонницы, говорят, сильно вас донимали…
— Это да. Они пытались в наши номера на простынях спускаться. Мы ржали с этого, прикалывались. Но вообще они к нам не попадали, потому что у нас охрана была круглые сутки. Нас охраняли очень тщательно, поэтому подобраться им было очень сложно.
— Деньги хорошие за работу платили?
— Зарплата мне была назначена в размере 30 рублей за концерт. У меня даже сохранилась расписка, написанная Кузнецовым моему отцу, где обозначена эта сумма. Мне тогда было 14 лет. По тем временам — огромные деньги. Учитывая, что наши звезды в «Москонцерте» получали от 9 до 20 рублей за выступление. Месяца четыре я проездил, получая по 30 рублей. А потом мне зарплату подняли — я стал получать уже 50 рублей за концерт.
— На что зарплату тратили?
— Особо некуда было тратить. Часть денег отсылал родителям. Остальные деньги уходили на шмотки, сигареты, плееры, мопеды… Мы с Юркой любили гонять. У Шатунова была «Хонда», а у меня — «Сузуки».
— В какой момент в «Ласковом мае» начались конфликты?
— Началось с того, что ушел Кузнецов. У него просто начали отбирать бразды правления группой. Естественно, ему это не понравилось. Он взял и ушел, создав группу «Мама».
— Вы, как я понимаю, остались в «Ласковом мае»?
— Я собирался уходить вместе с ним. Планировали работать вместе в группе «Мама». Мы отрабатывали в «Ласковом мае» до февраля 1989 года. Пропадали на гастролях. А когда приезжали в Москву, параллельно записывали альбом «Розовый вечер». У нас была квартира в Беляеве. Помню, в очередной раз приехали на квартиру, а там Аркаша (Аркадий Кудряшов, директор Шатунова. — Авт.) с Юркой сидели. Шатунов был в наушниках, балакал на гитаре и ничего не слышал. А мы Аркаше объявили, что уходим. Он тут же позвонил Разину. Потом вбегает в комнату и говорит: «Тебя Разин к телефону зовет». Разин меня поймал на такой теме. «Серега, ты чего, бросаешь нас с Юркой? Мы же интернатские пацаны. Ты нас оставляешь?» — говорил мне Разин. Он знает, что сказать, на что надавить. В общем, я растерялся. Не смог бросить Шатунова. И говорю Разину: «Нет, не бросаю, не ухожу». — «Тогда тебе купят билет, прилетай в Сочи завтра», — сказал Андрей. На следующее утро мы все улетели в Сочи, а Кузя уехал.
— Кузнецов на вас, наверное, сильно обиделся?
— Нет, ни в коем случае. Я к нему подошел и рассказал о разговоре с Разиным. Он говорит: «Вообще не парься. Я понимаю твой поступок. Вы с Юркой дружите давно, одноклассники. Бог даст, поработаем еще». Он в этом плане не обижался вообще и зла не таил. Так, кстати, и случилось. Я потом с Кузей и стал работать, когда ушел из «Ласкового мая».
— А Кудряшов всегда был рядом с Шатуновым?
— Мы, когда Кузнецов привез меня из Оренбурга в Москву, в этот же вечер полетели в Ижевск. Я первый раз увидел там Кудряшова. И с того момента Аркаша не отходил от Шатунова. Я не видел, чтобы он надолго куда-то исчезал. Все время был рядом. Он был администратором-директором группы, а потом стал директором Шатунова.
— Вы с Юрой всегда были на связи?
— У нас с ним были разные периоды общения. Когда общались, когда не общались. Но по годам это расписывать не имеет смысла. Он приезжал в Сочи ко мне в 1993 году на «КамАЗе», когда я там отдыхал. После 1993 года мы общались очень редко, встречались в основном на передачах. Однажды я работал на его сольнике клавишником. Но за два года до его смерти наше плотное общение возобновилось. Мы общались очень подолгу по видеосвязи так, как будто вообще не было никакого перерыва в нашем общении.
— Юрий гастролировал как сольный артист. А вы чем занимались эти годы?
— Я до 2000 года занимался то музыкой, то другой работой. По-разному бывало. В 2000 году решил записать «майские» песни. Меня как раз стали активно приглашать на концерты — начал выступать. Эту движуху увидел Разин и начал мне мешать, срывать концерты. У него были связи. Я через пацанов ему передал: «Хватит ерундой заниматься, пальцы веером гнуть. Надо работать, а не фигней страдать». В 2007 году мне позвонил Разин и спросил: «Поедешь в Омск?» Я, естественно, согласился. И по 2019 год — получается, 12 лет — мы проработали вместе.
— Первая встреча как прошла?
— Мы встретились как ни в чем не бывало. Это случилось в аэропорту. Он у меня спрашивает: «Бухнешь?» А я в 2000 году завязал с алкоголем вообще. Раньше побухивал, но в определенный момент понял, что мне это не нужно. Потом отходняки, жизнь наперекосяк из-за бухла. Я понял, что алкоголь — враг мой. Как страшный сон вспоминаю все эти тусовки. А Разин в 2007 году, наоборот, уже побухивал. Хотя в 1988–1989 годах не пил вообще. Тогда, в 2007 году, я ему говорю: «Ты очень хочешь веселых концертов? Давай, бухну!» Мы поржали и стали работать. Он мне говорит: «Пиши заявление о приеме на работу в группу «Ласковый май» в качестве солиста». Я написал на бумажке, расписался. Печати никакой он не ставил, насколько я помню. Но такая бумажка ему зачем-то понадобилась. И всё — мы полетели работать.
— Нормально работалось?
— Да. Все было хорошо. Поклонники шикарно принимали. Последние лет пять я, конечно, думал о другом. Мне хотелось делать такую музыку, какую я хочу. И 1 мая 2019 года я ушел в самостоятельное плавание. Заказов у меня сейчас очень много. Дело в том, что с уходом Юрки возникла такая ситуация, что «майские» песни некому исполнять. Раньше эту нишу заполнял он: я не лез особо. Хотя 2–3 «майские» песни в своих концертах пел всегда. В том числе и «Детство». Юра знал об этом и всегда поддерживал меня на 100 процентов. Он понимал, что я начинал сольную карьеру в лайт-варианте. Свою творческую деятельность я воспринимал больше как хобби, потому что всю жизнь занимался музыкой. Начал потихоньку записывать свою музыку, которая мне нравится, чтобы с ней выступать.
— Юра предчувствовал свой уход?
— Нет, конечно. Вряд ли кто-то предчувствует свою смерть. Если только старенький дедушка, который на смертном ложе. На здоровье Юра никогда не жаловался, поэтому его уход стал большим потрясением для нас всех. За четыре дня до его смерти я написал ему: «Привет, Василич, как дела?» Он ответил: «Я уже полгода на маршруте. До сих пор колбашу». Он так выразился, еще матом. Я даже прочувствовал его интонацию, с которой он написал это слово. Правда, устал человек.
— Почему же ему такой график делали насыщенный, если он уставал?
— Если у артиста есть работа и он востребован, это круто. А тем более если расписан маршрут, то его нужно доработать. Люди же ждут.
— Как думаете, почему так все вышло трагично?
— У каждого своя карма. Надо было, конечно, больше внимания обращать на здоровье. Не знаю, почему он не обратился к врачу. Но по большому счету это, конечно, судьба. Так же как и у Кузнецова. Всем нам отмерено какое-то количество лет.
— Шатунов вам снится?
— Да, снится. Во сне, когда мы с ним тусим, я не осознаю, что его больше его нет. Понимаю это только тогда, когда просыпаюсь.
— Разину, насколько я вижу по его интервью, не очень нравится, что вы работаете сольно сейчас!
— Я уже привык к этому.
— Он вам не звонил?
— Нет, он не звонил. Два года назад оставлял мне голосовые сообщения, хотел, чтобы я опять под брендом «Ласковый май» выступал. Я отказался. Пять лет нарабатывал свой материал не для того, чтобы возвращаться к нему. Также у меня имеется от него голосовое сообщение, хотя это и не документ, где он говорит, что я могу безвозмездно пользоваться «Ласковым маем» и петь песни группы.
— Он в недавнем интервью сказал, что вам грозит несколько лет тюрьмы за исполнение хитов «Ласкового мая»…
— Гильотиной пусть сразу грозит… Он, как всегда, может кричать, грозить и ручками махать. У меня есть права от композитора Сергея Кузнецова, который создал эти хиты, — разрешение, заверенное нотариусом. Я работаю официально. Мы же с Кузей общались до самых последних дней. Я ему периодически и финансово помогал. Всем известно, что материальное положение у него было сложное. Кузя в последние годы сильно болел, чувствовал себя неважно.
— У Шатунова тоже был конфликт с Разиным. Он суд выиграл. У вас, как думаете, получится разрешить конфликт?
— Надеюсь, Разин успокоится и перестанет меня донимать. Эти движухи настолько энергозатратны и бесполезны! Я цели его не понимаю, если честно, чего он хочет. Денег? Внимания?
— Говорит, что вы мешаете его солисту!
— Как я могу мешать солисту? Если кто-то не пользуется спросом у заказчиков, я-то тут при чем? Все зависит от поклонников. Заказчики смотрят на реакцию людей, мнение народа и приглашают того или иного артиста. Поэтому я мешать в принципе никому не могу. Это просто какой-то бред. Я работаю и получаю удовольствие от того, что я делаю.
