«В омуте кабацкого разгула…»
Юлия Друнина родилась в 1924 году. Отец, мечтавший стать поэтом, всю жизнь проработал учителем. Он был на 20 лет старше Юлиной матери, и так сложилось, что именно он оказался главным человеком ее детства и юности. Однажды Юлин каприз спас его от трагической смерти. Как «ударник труда» он получил невероятный подарок – билет на гигантский самолет «Максим Горький», совершающий демонстрационный полет над Москвой. Юля устроила истерику: как это ты полетишь без меня? Папа не полетел. Самолет рухнул на жилой дом в районе Сокола. Все пассажиры и экипаж погибли. Примерно в это время (Юле 11 лет) рождается и первая лирическая строфа, посвященная однокласснику. Правда, сильно подворованная у Пушкина:
Ах, Игорь, Игорь, для чего,
Не зная сердца твоего,
Тебе навек я отдалася?
Ну и еще одно – тут уж целый коктейль из Блока и Есенина:
В омуте кабацкого разгула
Я нашла свой верный идеал,
То была цыганка Мариула
И вином наполненный бокал…
«Я только раз видала рукопашный…»
1941-ый. Юля рвется на фронт. Вот, что пишет она в своих воспоминаниях о школьной юности:
«…быт как-то не замечался – царило Бытие… Спасение челюскинцев, тревога за плутающую в тайге Марину Раскову, покорение полюса, Испания – вот, чем жили мы в детстве… Удивительное поколение! Вполне закономерно, что в трагическом сорок первом оно стало поколением добровольцев…»
Ей всего 17 – возраст непризывной. И тогда она отправляется на строительство оборонительных сооружений в Можайск. Спасли в холодных сараях. Периодически раздавался крик «Воздух!». Ночью ополченцев подняли по тревоге. «Хитрая» Юля (ополчение – это ведь уже, практически, военные!) присоединилась к ним. Потом были бои – один, другой. Она перевязывает раненых, вокруг грохот выстрелов, разрывы снарядов. Влетели в деревню. Вместе с комбатом вбежали в избу. Там, прижавшись к стене, стоял дрожащий немолодой немец, санитар. Он поднял руки. Комбат протянул Юле фляжку: «Погрейся, сестренка…» Юля глотнула и… закашлялась: это была водка.
В конце сентября дивизия оказалась в окружении. Комбат повел батальон на прорыв. Выходили из окружения, вступая в бой, теряя товарищей, тринадцать суток. К «дырке» в переднем крае немцев подошли в количестве 9 человек. Перед ними – минное поле. Комбат – молодой учитель из Минска – вдруг зашел на поле и стал прыгать. «Спятил», - подумала Юля. Комбат радостно объявил: все в порядке, мины противотанковые, вес человека не воспринимают». Уже подходили к краю, когда с немецкой стороны прилетел снаряд. Комбат был убит.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
«Эй, пилот молодой! Когда вступишь ты в бой, свою юную жизнь не жалей…»
Правдами-неправдами Юля стремилась на фронт. Родители уехали в эвакуацию – в Заводоуковку в Тюменской области. А Юля стала курсантом Школы младших авиаспециалистов. После окончания она получит звание стрелка авиавооружения. И уж непременно попадет на фронт. Так ей казалось. На деле Юля попадает на Дальний Восток. Ее обязанность – держать в боевой готовности самолетное вооружение. В первый день несения службы, чтобы дотянуться до боекомплекта, невысокий боец Друнина встала на плоскость биплана и… продавила его. Но главная неприятность случилась на дежурстве, где она должна была поддерживать огонь в печурке – чтобы масло не застыло в моторах самолетов. На рассвете комиссар обнаружил Юлю спящей возле погасшей печки. Трибунал? Расстрел? Но комиссар, годящийся в отцы, смотрел на доходягу с жутким фурункулезом и думал о другом: как бы ее комиссовать?
После Сталинградской битвы напряжение спало. И даже начала развиваться художественная самодеятельность. Тут поэтические таланты Друниной пригодились. Она строчила тексты на мелодии известных песен. Пришло и признание: первая премия на смотре армейской самодеятельности. В это время в Красной армии появляются погоны. И Друнина получает звание ефрейтора. Который только и думает о том, как бы сбежать на Запал, на передовую.
«Эти дни отгорели тревожной ракетой, но ничто не сотрет их след – потому что в одно армейское лето вырастаешь на много лет».
Умер отец. Юле дают отпуск. На похороны она не успевает – выйдя из поезда, сразу торопится на могилу. По дороге совершает настоящее серьезное преступление: рвет железнодорожный билет, по которому должна вернуться в свою часть. План прост. Попроситься в первый попавшийся воинский эшелон, идущий на Запад, сказав, что от своего отстала. В красноармейской книжке указан номер части, но не сказано, где именно она находится. А еще там благодарности за успехи в боевой и политической подготовке. «Ну, а если разоблачат, отправят в штрафбат. Что тоже неплохо: уж точно попаду на фронт», - так рассуждала Юля Друнина. Ей было 18 лет.
В Москве разыскала пересыльный пункт. Сначала оказалась в одной комнате с дезертирами, потом в вонючем санпропускнике, и, наконец, на сборном пункте. Человек 30 девушек ждали приказа в одном из классов школы, в которой устроили сборный пункт. Все они уже воевали – после ранений и лечения в госпитале ждали новой отправки на фронт. И тут – как обухом по голове. Появился сияющий старшина: «Ну, бабоньки, отвоевались. Пришло указание вашего брата в Действующую армию не брать! Окромя медиков…»
Вот он – шанс. В Юлином активе медицинские курсы. И на другой день Друнина направляется в сануправление Второго Белорусского фронта. Спустя 20 лет Друнина напишет:
Нет, это не заслуга, а удача –
Стать девушке солдатом на войне,
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!
«Я родом не из детства – из войны. Прости меня – в том нет моей вины»
Бои, ранения, перевязки, контузии, снова ранения – чужие и свои собственные. После ранения в шею у Юли образовался чудовищный абсцесс, а осколок застрял рядом с сонной артерией. Операция прошла успешно, но самочувствие не улучшалось. Есть такой расхожий миф, что на фронте люди обычными болезнями не болели. Ну вот не было у них ангины, гриппа или пневмонии. Вранье. Все было. Просто на это не обращали внимания. Вот и у Друниной на фоне перенесенного на ногах крупозного воспаления легких начал развиваться туберкулез. Пока Юля добиралась до госпиталя, пережила сильный стресс – нет, вовсе не от страха за свое здоровье, а от ужаса, что на войне умрет от какой-то пошлой чахотки. Возможно, именно стресс ее мистическим образом излечил. И в госпиталь она прибыла без признаков заболевания легких. Тем не менее, ее положили в палату. В мужскую. Женских там не было. Худющая, в мужском белье, с забинтованной обритой из-за раны головой, она от парня мало отличалась. И это стало причиной смешной мистификации. В Юлю … влюбилась девочка-официантка, приносившая раненым в палату еду. Парни в палате поняли это и стали поддерживать заблуждение девушки. А что же Юля? Не могла раскрыть тайну своей гендерной принадлежности? Что греха таить – возможность получения лишнего кусочка хлеба или половник похлебки – оно того стоило. Впрочем, обман раскрылся. И Юля получила от обиженной девочки оплеуху. Заслужила!
«Я превзошла солдатский курс наук…»
В Литературный институт Друнина зашла дважды. Первый раз – после того, как была комиссована в 1942 году. Признана инвалидом 3 группы негодным к военной службе. Инвалид в 18 лет. Она вернулась в Москву и попала на другую планету. Женщины покупали журналы мод, в ларьке продавали мороженое. Мороженое стоило треть ее солдатской пенсии – 35 рублей. Сначала она купила и съела две порции. А потом подумала-подумала – и купила третью. И было во вкусе этого необыкновенного мороженого острое ощущение приближающейся победы.
Слава Ширина, парторг Литинститута встретила Друнину очень сердечно. И очень честно. Призвала одну из студенток в качестве «референса» - дескать, смотри, Юля, как надо писать. Девушка, ярко одетая с накрашенными губами, продекламировала что-то бойкое, закрученное, непонятное…
«Сунулась суконным рылом в калашный ряд», подумала Юля. Жизнь стала пустой. Одолевала фронтовая ностальгия. Вернуться на передовую? Поверить в это – невозможно. Но вот уже старшина медслужбы Друнина едет в белорусское Полесье, в санвзвод. Отныне стихи – важнейшая часть ее жизни. Решение принято: она непременно будет учиться в Литературном институте, если не убьют. И она пишет письмо парторгу Славе Шириной:
«Пишу Вам, лежа под танком… наши танки редко стояли на месте – догоняли немцев, которые драпали по Рижскому шоссе… Когда Вы будете читать это письмо, Рига станет нашей… Если останусь живой, то мы с Вами обязательно встретимся в стенах Вашего института. Простите за самоуверенность, но она здорово помогает в жизни…»
Во время боев за Ригу Друнина получила серьезную контузию. В ноябре 1944 года она снова признана инвалидом. В середине декабря Юля вошла в Литинститут и села в аудитории 1 курса. Выгонять не рискнули – как-никак инвалид войны. Сессию она сдала и даже получила стипендию – 140 рублей (килограмм картошки стоил 100). Там в Литинституте встретила Николая Старшинова, вышла за него замуж, родила дочь. Жизнь была трудная, но вспоминалась она так:
«…время это осталось в памяти ярким и прекрасным. Хорошо быть ветераном в двадцать лет!»
А еще случился в Литинституте дикий казус: новый директор Федор Гладков (маститый советский писатель) устроил встречу со студентами. Друнина прочитала «Зинку» - поэму о своей подруге, погибшей в бою, которой было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со Славой жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Гладков удивился: Дело у вас в Китае происходит? Почему у вас солдаты носят косы?»
«Я не люблю распутывать узлы. Я их рублю – ведь боль мгновенье длится»
Война позади. Друнина много ездит за рубеж. Ее книги издают многотысячными тиражами. Впрочем, не только ее. Советский Союз ценит поэтов. Еще в конце 40-х Друнина и ее муж Николай Старшинов становятся членами Союза писателей. Мир также прислушивается к голосу поэтов победившей – тогда в этом никто не смеет сомневаться – страны. Западный Берлин. Дискуссия с участием представителей немецкой творческой интеллигенции и делегацией советских писателей. Среди них – Друнина, Наровчатов, Марцинкявичюс.
Немецкий журналист:
«Я был полковым врачом на Восточном фронте и хорошо знаю, что такое война. Это то, что убивает в человеке все человеческое. И я не могу понять, как вы могли не только остаться женщиной, но еще и стать поэтом?»
Друнина:
«Все упирается в то, что вы были солдатами армии захватнической, а мы – освободительной…».
Кто осилил сорок первый,
Будет драться до конца.
Ах, обугленные нервы,
Обожженные сердца!..
В 1954 году Друнина встречается с Алексеем Каплером, писателем, сценаристом, легендарным ведущим популярной телепередачи «Кинопанорама». А еще – известным бонвиваном, героем многочисленных романов, в том числе с дочкой Сталина Светланой Аллилуевой. Эта связь стоила ему нескольких лет лагерей. В 1960 году Юлия уйдет к нему. И до самой его смерти будет по-настоящему счастлива, как только может быть счастливой женщина. Об их отношениях написано много. Чего только стоят телеграммы, которые Каплер отправлял ей в дом творчества или даже в поезд:
«Планерское. Дом творчества. Друниной. Уже третий час ночи. Есть потребность признаться, что очень тебя люблю. Каплер». Или: «Джанкой. Поезд 31, вышедший из Москвы 24 декабря, вагон 13, место 25, пассажиру Друниной. Доброе утро. Каплер».
Вместе с Каплером она работает над культовым фильмом «Человек-амфибия». Он сценарист, она автор текста знаменитого шлягера:
Лучше лежать на дне
В тёмной прохладной мгле,
Чем мучиться на жестокой
Суровой проклятой земле.
Будет шуметь вода,
Будут лететь года,
И в белом тумане скроются
Чёрные города...
Умершего в 1979 году Каплера по его завещанию хоронят в их любимом места – Старом Крыму.
Как летит под откос Россия, не могу, не хочу смотреть!
В своих воспоминаниях о фронте Юлия Друнина признается, что одним из самых страшных потрясений на войне был бой, в котором участвовали власовцы. Они были одеты в красноармейскую форму, и это было уму непостижимо: казалось, что в тебя стреляют свои. На рубеже 80-90-х годов Друнина подпадает под иллюзию демократических перемен. Пассионарная, эмоциональная, страстная, она – верит. Верит негодяям, циникам, начавшим на ту пору процесс разворовывания страны. Друнина пишет публицистические статьи в «Правде» - часто сумбурные, не всегда внятные. В них больше вопросов, чем ответов. Поначалу ей кажется, что как депутат Верховного Совета, она может на что-то повлиять. Например, на судьбы ветеранов афганской войны. Но все, что происходит, не укладывается в логику ветерана Великой Отечественной войны Друниной. Все чаще и чаще ей кажется, что она видит перед собой не своих товарищей, а власовцев.
«Там было легче! Как ни
странно,
Я понимаю тех ребят,
Кто, возвратившись
из Афгана,
«Там было легче», —
говорят.
«Там было легче, —
одноглазый
Спокойно повторял
земляк, —
Поскольку ясно было
сразу:
Вот это — друг. А это —
враг».
Коллега Друниной по газете «Правда» Виктор Кожемяко вспоминает смятение Юлии:
— Вот купила газетку, «Начало» называется. Пожалуйста, статья «Кто победил под Москвой». А в журнале «Столица» совсем прямо: «Разгром советских войск под Москвой».
Друнина застала августовский путч 1991 года. Ее последняя публикация в «Правде» была посвящена этой теме. И в статье этой она написала: «Тяжко! Порой мне даже приходят в голову строки Бориса Слуцкого: «А если кто больше терпеть не в силах, — партком разрешает самоубийство слабым».
20 ноября 1991 года – последний день ее жизни. Она заранее написала подробные записки всем – родным, подруге, милиции. Готовилась к смерти сознательно. Мотивацию своего ухода объяснила внятно: «Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно только, имея личный тыл».
Героическая жизнь и трагическая смерть Юлии Друниной – памятник эпохе, которую сегодня стоит заново осмыслить, почувствовав бескорыстие ценностей, высоту идеалов и степень честности людей, не вписавшихся в «ужасный мир дельцов».
Ну, а на вопрос – классик или не классик, Друнина ответила сама:
Стихи умирают, и точка –
Ты был и тебя уже нет…
Но если осталась
Хоть строчка,
Тогда ты бессмертен, поэт!
