По примеру друга
Отношения с кино у Юрия Бондарева завязались, видимо, в конце лета или начале осени 1955 года. Тогда он закончил свою первую большую вещь на армейские темы — повесть «Юность командиров» и занимался внесением исправлений в текст с учетом полученных замечаний редактора издательства «Советский писатель» Клавдии Ивановой. По окончании этой работы у начинающего прозаика возникла пауза. Оставалось решить, чем ее заполнить: отдыхом на море или сбором материалов для нового литературного произведения?
Конечно, отдых был бы предпочтительнее. Но это в том случае, когда карманы полны купюрами. Если же там пусто, а на твоем содержании жена, дочь, да еще и мать с недавно выпущенным из лагерей отцом, которые нуждаются в материальной поддержке…
Тут Бондареву как нельзя кстати кто-то сообщил, что при кинематографическом главке Министерства культуры есть сценарные мастерские, где слушателям вроде бы выплачивают даже небольшие деньжата.
Подозреваю, что этим кем-то был лучший друг писателя — его коллега Григорий Бакланов, с которым он после войны вместе занимался в Литинституте. Бакланов, как выяснилось, взялся «штурмовать» киноорганизации еще с 1954-го, а то и раньше. Но ему доходчиво объяснили, что без имени и связей шансов сразу найти понимание на «Мосфильме» у него нет. Впрочем, можно попытаться проникнуть в мир кино через сценарный отдел Минкультуры, который отбирает перспективные сценарии и «рассовывает» их по периферийным киностудиям. Недолго думая Бакланов попробовал предложить в этот отдел свои произведения о современной деревне: чем черт не шутит. Первая его попытка в итоге успеха не имела, однако молодой литератор оказался настойчив. Не получив одобрения на экранизацию написанного им рассказа, стал просить, чтобы его определили в сценарную мастерскую и там дали возможность или дошлифовать старую вещь, или написать новую.
Пример друга оказался заразителен для Бондарева. Вот так и началась его кинематографическая история, некоторые подробности которой удалось узнать, изучив документы, хранящиеся в Российском государственном архиве литературы и искусства.
29 сентября 1955-го Юрий Васильевич подал в мастерские свое заявление: «В этом году я закончил большую повесть о послевоенной армии «Юность командиров», которая выйдет, очевидно, в начале 1956 г. В настоящее время я задумал написать сценарий о нашей молодежи. Прошу зачислить меня на курсы сценаристов». К заявлению приложил краткую автобиографию. Она также сохранилась в архиве, и здесь уместно привести некоторые фрагменты, чтобы напомнить читателям о боевом пути писателя.
«Родился в 1924 г. в гор. Орске Чкаловской области. В 1913 г. семья переезжает в Москву, где я поступил учиться в 516-ю среднюю школу.
В 1941 г. в июле месяце находился на оборонных работах на подступах к Москве, в Смоленской области. После окончания работ я поехал к семье, эвакуированной в Среднюю Азию. 10-й класс заканчивал в Ташкенте. Затем в селе Вознесенском Мартукского района Чкаловской области работал в колхозе, на шахте Мартукуголь, некоторое время работал учителем в школе, преподавал военное дело и физкультуру.
В августе 1942 г. был призван в армию и послан учиться во 2-е БПУ (Бердичевское пехотное училище, которое на тот момент дислоцировалось в Актюбинске. — В.О.). В октябре месяце училище было направлено на Сталинградский фронт. Я был зачислен в 98 г.д. 308 с.п. (308-й стрелковый полк 98-й стрелковой дивизии, преобразованной позднее в 86-ю гвардейскую стрелковую дивизию. — В.О.). В декабре месяце контужен и обморожен. С февраля 1943 г. по апрель месяц лежал в госпитале на ст. Старая Рачейка Куйбышевской области. После выздоровления служил в 23 Киевско-Житомирской дивизии 89 с. полку. В ноябре 1943 г. был ранен и пролежал в госпитале до января 1944 г. Затем направлен в 121 Рыльско-Киевскую Краснознаменную дивизию, 297-й артполк, в котором пробыл до октября 1944 г. Затем был послан в Чкаловское училище зенитной артиллерии им. Орджоникидзе, которое окончил в декабре 1945 г. По ранениям был демобилизован, уволен в запас со званием «младший лейтенант».
В члены ВКП(б) вступил в 1944 г. в рядах Рыльско-Киевской Краснознаменной дивизии. До этого с 1940 г. был в комсомоле…»
Следует добавить, что после демобилизации Юрий Бондарев поступил на подготовительные курсы Московского авиационно-технологического института, а через полгода «переориентировался» на Литературный институт, где его взял в свой семинар сначала Федор Гладков, а потом Константин Паустовский.
В Литинституте Бондарев, как и его однокурсник Георгий Бакланов, писал не о войне, а в основном о мирной жизни. Более всего его интересовали бакинские нефтепромыслы и угольные шахты. Он даже летом 1948 года выбил в Союзе писателей командировку в Азербайджан — «в район 2-го Баку (Ишимбаево) для работы над повестью».
Но вернемся к сценарным мастерским. Автору этих строк до сих пор ни в одном архиве не удалось найти документы, которые определяли бы регламент их работы. Нигде нет точной информации о составе слушателей и преподавателей таких специализированных курсов, продолжительности учебы на них, о тех предметах, которые там преподавали…
Пока смог выяснить лишь, что примерно в то же время в сценарные мастерские были зачислены несколько литераторов, имена которых впоследствии стали широко известны, — Юлия Друнина, Юрий Трифонов, Борис Васильев, будущий классик молдавской литературы Ион Друцэ… Их всех закрепили за опытными мастерами-сценаристами. Скажем, Алексей Каплер взял к себе Друнину, Трифонов попал к Евгению Габриловичу, с Васильевым стал работать Николай Погодин, а Бондарев и Бакланов получили направление в группу Марии Смирновой.
Два слова о ней. Это действительно был большой мастер. Правда, в наше время ее мало кто знает. А зря. Ведь Смирновой мы обязаны единственной прижизненной экранизацией произведений великого русского художника слова Андрея Платонова: в 1930-м она написала по рассказу этого гения отечественной литературы «Песчаная учительница» сценарий фильма «Айна». Уже после войны режиссер Марк Донской снял по сценарию Смирновой фильм «Сельская учительница», за который они вместе получили Сталинскую премию 1-й степени.
«Катастрофу нужно сделать страшнее»
Занятия в мастерских начинались, видимо, с обсуждения заявок. Потом слушатели должны были написать либретто. Сейчас это слово имеет два значения: первое — словесный текст большого музыкально-вокального произведения, и второе — сценарий балетного спектакля. А в 50-е годы прошлого века под либретто нередко понимали также некий эскиз повести. Авторы одобренных либретто могли рассчитывать на заключение договора по созданию полноценного литературного сценария. А там, глядишь, замаячит перспектива прикрепления к киностудии и конкретному режиссеру для съемок фильма по этому сценарию.
Так вот за два с половиной месяца занятий в мастерских Бондарев написал либретто «История одного инженера» (рукопись хранится в РГАЛИ), а его друг Бакланов — «Степное». Смирнова была довольна своими подопечными и предложила их работы обсудить на редколлегии сценарной студии Минкультуры.
Бондарев с Баклановым думали, что все будет как на защите дипломов в Литинституте: чиновники от кинематографа по примеру литинститутской профессуры начнут цепляться к мелочам и вылавливать в текстах «блох». Однако такие ожидания нарушил популярный в кругах киношников Евгений Помещиков (по его сценарию Иван Пырьев в 1947 году снял фильм «Сказание о земле Сибирской»). Придя 11 февраля 1956 года на редколлегию, он предложил не наводить тень на плетень, а сразу принять решение. Два представленных либретто, заявил Помещиков, «являются важным доводом для заключения с т.т. Бондаревым и Баклановым договора на сценарий. Устраивать многократные обсуждения излишне».
Мнение Помещикова поддержал Евгений Габрилович. И Бондарев с Баклановым получили денежные авансы под написание уже полноценных литературных сценариев.
А вскоре состоялся ХХ съезд партии. По тогдашним неписаным правилам все предприятия и организации должны были одобрить принятые в Кремле решения и составить планы по реализации съездовских установок. Сценарная студия не оказалась исключением. Начальник этого подразделения Минкульта Василий Дулгеров лично призвал коллег мобилизовать писателей на сочинение нужных сценариев, а в качестве образца для подражания упомянул работу с Юрием Бондаревым: «Возьмем, например, договор с тов. Бондаревым на сценарий «История одного инженера». Это тема о пути советского человека-специалиста. Здесь затрагиваются вопросы производительности труда. А вопросам производительности труда на XX съезде партии было уделено большое внимание. Мы должны понять, что проблемы эти для нас не публицистического характера, а художественного».
Первый вариант литературного сценария «История одного инженера» Бондарев представил весной 1956-го. Вокруг него сразу разгорелись жаркие споры. На редколлегии сценарной студии Министерства культуры столкнулись две точки зрения. Первую озвучил Евгений Габрилович. В целом положительно оценив работу молодого автора, он тем не менее разругал его за традиционную сюжетную конструкцию, традиционность фабулы и традиционных (конечно, не в смысле сексуальной ориентации) героев. Другое мнение высказал Николай Погодин. Уже признанный литературный классик тоже признался, что в целом ему представленный на обсуждение сценарий симпатичен, но он так и не понял, для чего «История…» писалась: «В сценарии есть правда жизни, нужно только четко определиться — ради чего все это делается. Нам сейчас нужен Дон Кихот, в хорошем смысле этого слова, а не человек, который за «звездочкой» поехал куда-то».
Ну а дальше понеслось. Судя по сохранившимся в архиве протоколам, редколлегия стала за автора выяснять, на чем все-таки в сценарии должен держаться основной конфликт. У Бондарева драматургическим стержнем являются отношения главного героя — инженера Вадима Свиридова с девушкой Ритой. Все остальное служит только фоном. Одна из участниц обсуждения, редактор Семенова, заявила, что, по ее мнению, следует этот сценарий социально заострить, сделав центральным другой конфликт — производственный, и все выстроить вокруг спора, стоило ли в маленьком поселке закрывать шахту или следовало вдохнуть в эту шахту новую жизнь.
На производственный момент напирал и Габрилович: «Драматичнее должна быть сцена завала шахты. Катастрофу нужно сделать страшнее». И только редактор Нина Беляева полностью была на стороне Бондарева: «В сценарии я ощущаю умный и хороший подтекст». Она буквально умоляла корифеев — Габриловича и Погодина — не портить замысел молодого автора, не призывать его к масштабности, а позволить ему сосредоточиться на истории одной любви. Любви, которая, однако, могла определить судьбу всей маленькой шахты, ничего не значившей в угольной отрасли, но в случае ее закрытия обрекавшей целый район даже не на угасание, а на верную смерть.
Во многом благодаря настойчивости Нины Беляевой собравшимися было вынесено решение: «Принять сценарий как основу будущего фильма и выплатить автору второй аванс».
На доработку и устранение отмеченных редколлегией «минусов» у Бондарева ушло чуть больше двух недель. Смирнова считала, что после этого уже можно «Историю…» предлагать студиям и режиссерам. Дулгеров в принципе не возражал, но хотел подстраховаться. Выступая 8 июня 1956 года на совещании редакторов студии, он сказал: «История одного инженера» — Бондарев представил новый вариант сценария, который редактировала М.Н.Смирнова. Дать т. Погодину на отзыв и после отзыва Погодина, если он сообщит, что учтены все замечания, послать на ознакомление Чекину (возглавлял сценарный отдел «Мосфильма» и организовывал рассылку одобренных сценариев по режиссерам. — В.О.)».
Выполнил ли Погодин просьбу Дулгерова, и если да, то как он отозвался о работе Бондарева, этого выяснить пока не удалось. Также остается неизвестной реакция Чекина. Скорее всего, летом сценарий Бондарева лежал без движения, и им никто не занимался. Все — и в сценарной студии, и на «Мосфильме» — отдыхали. Дело сдвинулось с места лишь осенью.
Казахский колорит
Бондареву пришел вызов из Казахстана. Там как раз режиссер Юрий Победоносцев заканчивал съемки фильма о первоцелинниках «Березы в степи», и на местной студии ему подыскивали новые темы. Угольная проблематика Казахстан интересовала не меньше, чем подъем целины. Правда, Бондарева сразу попросили подумать над другим названием. Ему понравился вариант «Цена человека».
Но «роман» с казахскими киношниками у писателя не получился. Уже 13 сентября 1957 года Юрий Васильевич, вернувшись в Москву, доложил редсовету сценарного отдела Минкультуры СССР: «Когда я был в Алма-Ате и представил на студию свой сценарий, они приняли его, но с предложениями убрать пьянку, а главного героя сделать казахом. Мне не понравилось последнее предложение — делать героя казахом. Хотя я и прожил в Алма-Ате год, но все же я не мог написать о казахе. Затем Победоносцев отказался снимать картину там (в Алма-Ате. — В.О.), намучившись с постановкой картины «Березы в степи».
Юрий Бондарев рассказал и о дальнейших своих планах: «Директор Алма-Атинской киностудии тов. Семенов говорил, что сценарий закрепили за их студией. Но из-за недоброжелательного отношения к ней местных товарищей я решил переделать сценарий для другой студии и убрал казахский колорит. Я предложил это Н.В.Беляевой, и она со мной согласилась. Я изменил врача Григорьеву: раньше она была казашкой. Несколько изменил образ Гончаренко. Убрал теневые стороны».
И тут в сценарном отделе разразился грандиозный скандал. На молодого автора набросились почти все тамошние редакторы: как это писатель посмел поссориться с Алма-Атинской студией и сделать всех героев русскими! Николай Соловьев возмутился тем, что в сценарии сменились акценты: если в первом варианте рассказывалась история жизни сильного человека Вадима Свиридова, то теперь главной фигурой стал какой-то пройдоха и пьяница Гончаренко. Не устроили его и новые интонации в сюжете. Другой редактор — Семенова — поддакнула коллеге: мол, автор перегнул палку при показе негативных явлений. «В сценарии есть перебор в том, что дети мерзнут, телята мерзнут, нет угля, и из-за этого происходят все бедствия». Она считала, что поселковая шахта, оборудованная по последнему слову техники, просто обязана помочь землякам. Подлила масла в огонь и еще одна сотрудница сценарного отдела, Белова, потребовавшая переделать линию главной героини — Риты.
Бондарев был растерян. «Может быть, — заикнулся он, — мне показать большую шахту?» Но ему сказали: поздно переходить на другие масштабы. От писателя потребовали только «снять мрачное».
Впрочем, оставались нерешенными другие важные вопросы: кому предлагать сценарий после изъятия в нем «темных мест»? На каких ориентироваться режиссеров?
Был, правда, звонок с Урала. К «Истории одного инженера» проявил интерес директор Свердловской киностудии В.Пястолов. Но московские чиновники решили: сначала автор сценария должен убрать «мрак», а уже потом предстоит определяться со студией и режиссером.
«Я постараюсь сценарий переделать, — пообещал Бондарев. — Но мне самое трудное изменить интонацию... Мне надо дать и радость». Однако с радостью как-то не получалось. Юрий Васильевич за два месяца кое-что в тексте изменил, но не сильно.
Следующее обсуждение его работы было запланировано на 14 ноября 1957 года. Но писатель на редсовет не явился. Через знакомых он передал: если у редакторов есть желание что-то исправить в сценарии, пусть сами и вносят правки, без него.
Бондарева можно было понять. Пока в чиновничьих кабинетах бодались насчет коллизий «производственного» фильма, он успел закончить повесть о войне «Батальоны просят огня». И она получилась во много раз сильней, чем его киносценарий «про шахту»! Писателю стало уже неинтересно возвращаться к своим прежним литературным опытам. Потому он решил довериться судьбе.
А вот чиновники из сценарного отдела Минкультуры не на шутку разозлились. «Бондарев не сделал того основного, — возмутилась Беляева, — что (было ему) предложено». В новом варианте, негодовала она, сценарий очень разбух.
Попыталась спасти положение другой редактор, Белова. «Если бы был режиссер, — заметила она, — тогда можно было бы работать». Но на Белову сразу все зашикали. Мол, больше не следует молодого автора баловать и идти у него на поводу. Короче, сценарный отдел наложил табу на передачу сценария Бондарева какой-либо киностудии и отказался прикреплять к нему режиссера.
Сначала «Последние залпы»
От себя добавлю: писателю вся эта история была, видимо, очень неприятна. Бондарев ведь никогда о ней в своих интервью не рассказывал. Он вообще до конца жизни умалчивал о самом факте учебы в сценарных мастерских, занятий у М.Н.Смирновой и обсуждений своего первого сценария в больших кабинетах с участием таких корифеев отечественного кино, как Евгений Габрилович и Николай Погодин.
Тут следует отметить, что из числа однокашников Бондарева по сценарным мастерским — будущих классиков советской литературы — успех в дебюте сопутствовал лишь Борису Васильеву. В 1958 году по написанному им сценарию режиссер Рафаил Гольдин снял на Свердловской киностудии картину «Очередной рейс». А вот фильмы по сценариям, подготовленным в то же время Григорием Баклановым, Юрием Трифоновым, Ионом Друцэ, Юлией Друниной, так и не были запущены в производство.
Недолго просуществовали и сами сценарные мастерские. В какой-то момент в министерских кругах пришли к выводу, что методы подготовки сценаристов следует поменять. И в 1960 году была создана качественно новая «кузница молодых кадров» — Высшие сценарные курсы, рассчитанные на два года обучения. Для них разработали специальные учебные программы: первый год слушателям предстояло изучать теорию, а второй — писать сценарии.
Интересно, что буквально через несколько месяцев после создания Высших сценарных курсов их руководство организовало для учащихся на них двухчасовую встречу с Ю.Бондаревым и Г.Баклановым. Открывая ее, Юрий Васильевич признался: «Я и Бакланов не ветераны в кино, мы только начинаем работать, и наболевшие вопросы у нас во весь рост еще не возникли, но какое-то отношение к кино у нас создалось».
Что же касается дальнейшей киношной судьбы Бондарева, то она складывалась вполне успешно.
Весной 1959 года киностудия «Мосфильм» предложила экранизировать его повесть «Последние залпы». Режиссером был назначен Леон Сааков.
Во время съемок этого фильма стало известно о 49-дневном дрейфе в Тихом океане баржи с четырьмя оказавшимися на ней советскими солдатами. С подачи главного редактора газеты «Известия» Алексея Аджубея Кремль дал указание сделать о подвиге наших воинов качественный художественный фильм. Сценарий поручили написать трем литинститутским друзьям: Григорию Бакланову, Юрию Бондареву и Владимиру Тендрякову. Сперва режиссером новой картины был утвержден Михаил Ромм, но затем за дело взялся Генрих Габай. Фильм «49 дней» вышел на экраны в 1962 году.
Сам Бондарев в конце 1960-го стал одним из инициаторов создания на «Мосфильме» нового творческого объединения писателей и киноработников. Он потом в это объединение подтянул и Григория Бакланова, и Юрия Трифонова, и нескольких других писателей, с которыми в конце 1955-го — начале 1956 года занимался на сценарных мастерских.
Кстати, Юрий Васильевич по ходу одного из первых заседаний худсовета этого объединения, состоявшегося 9 февраля 1961 года, пообещал к декабрю представить сценарий о летчиках-испытателях. Он собирался главного героя списать с легендарного советского аса Марка Галлая.
Однако летом его попытался «перетянуть» на свою орбиту Леон Сааков: режиссер включил уже заслужившего читательскую любовь прозаика в группу по созданию сценария фильма об архитекторах «Мое и твое». Впрочем, Бондарева новые планы Саакова, только что закончившего снимать фильм по его повести «Последние залпы», не впечатлили. В голове писателя крутились идеи, связанные с экранизацией романа «Тишина».
Одноименный фильм, снятый режиссером Владимиром Басовым, после выхода на экраны в 1964-м оказался в числе лидеров кинопроката. Его посмотрело около 30 миллионов зрителей.
Дальше были 5 частей грандиозной киноэпопеи «Освобождение», где Бондарев стал одним из авторов сценария. Потом появились пронзительно-правдивые картины, снятые по его произведениям, посвященным войне, — «Горячий снег», «Батальоны просят огня»… В общей сложности Юрий Бондарев — сценарист подарил нам полтора десятка художественных фильмов, многие из которых стали классикой советского кино.
