«Он 15 лет стоял у штурвала Вахтанговского корабля. И они стали эпохой Возрождения Театра имени Евгения Вахтангова - эпохой «нежной силы» Римаса Туминаса. Один из самых «русских» литовских режиссёров... Ученик Эфроса и Гончарова, выпускник ГИТИСа, он испытывал благоговейный трепет перед русской культурой. Свой вильнюсский Малый драматический театр он открывал чеховским «Вишнёвым садом», а его первой работой в Вахтанговском театре стал «Ревизор» Николая Гоголя», - сообщает на своём сайте театр, который погрузился в траур. Какие бы политические вихри не владели миром - театр и те, кто его по настоящему, сердцем строил и строит, остаются над… вихрями, схватками, громкими заявлениями, протестами и санкциями всех мастей. Римас Туминас был как раз из тех, кто над…
Да, он был особенным. Сноб, важный, многозначительный, посвящённый в художественные тайны - это точно не про него. Немногословный, сдержанный, но мог и вспыхнуть, сказать, как рубануть. Скромный, простой, точно он сосед ваш по дому, столяр или садовник, который понимал как запасы на зиму заготовить и мебель своими руками сделать. Художник и хуторянин в одном лице, знавший что то такое про землю и ее обитателей. Но эта его простота оказалась сродни гениальности, сродни озарению, свидетелями которой мы стали.
Что такого было в его спектаклях? Из чего они были сделаны? Из каких материальных и нематериальных веществ, из каких чувств скроены? Ответ - из самых простых, которые в какой-то момент вдруг оказывались высокими истинами! А он оборачивал наши глаза в … детство. «Ищите там. Дядю Ваню нашли в капусте», - объяснял он Сергею Маковецкому образ Ивана Петровича Войницкого. И Маковецкий сыграл лучшую свою роль, да так, что по ней одной можно теперь изучать тип русского интеллигента в русской литературе. Как и возрастного Онегина в его же исполнении, а о молодом Онегине судить по работе Виктора Добронравова. Татьяна русская душою в исполнении Ольги Лерман, Евгении Крегжде, а теперь юной Ксении Трейстер… Это он их такими создал. Где трепет, решимость соединяются с тонкой поэзией и юмором, иронией.
Многие долго недоумевали - как этот литовец русской театральной выучки пришёлся Вахтанговской школе, Вахтанговскому театру. Тут вопрос и удивление одновременно, но результат - поразительный, всколыхнувший театральную Москву, избалованную, взыскательную в своих запросах, очевиден: он вдохнул новую жизнь в академический театр, подарил дивные роли его актёрам разных поколений, продлив сценическую жизнь Борисовой, Максаковой, Маковецкому, Симонову, Князеву, Лановому, Этушу, Купченко, Коноваловой, которую в ее 90 с лишним сделал своим талисманом. А про Максакова говорил так: «Когда играет, я за спектакль спокоен». Он открыл и успел воспитать новое поколение актёров, которых всегда учил главному - играть надо по законам небес: «И тогда ангелы, вместе с нами и зрителями, улыбнутся».
Не могу забыть его спектакль «Пристань», сочиненный к 90-летию театра? Он - как грандиозная поколенческая идея об истинных, а не мнимых ценностях, о памяти, который не все высоколобые критики тогда оценили. Даже национальная театральная премия тут явно промахнулась, отметив спектакль всего лишь навсего спецпризом, по сути унизительным и для театра, и для Мастера. А идея то была - великая, провидческая, и принадлежала она Римасу Туминасу.
Мощный художник с отменным вкусом, но скромного телосложения, он ваял масштабные, эпохальные полотна - «Царя Эдипа» выпускал в греческом Эпидавре, «Войну и мир» - в Москве. И это была для него ещё та война… С неизлечимой болезнью, с самим собой. Кто присутствовал осенью 2021-ого года на репетициях не верил - ему и себе, что Мастер дойдёт до премьеры. Сравнивали его с Вахтанговым, чей уход он, похоже, повторял: сто лет назад. Создатель театра погибал, выпуская свою «Принцессу Турандот». А Туминас репетировал роман-эпопею Толстого, приезжая из клиники, где проходил курс химиотерапии. Она его иссушила, лишала сил, она его убивала, а он, с трудом держась на ногах, упорно возвращался в зал и продолжал разбирать, распутывать судьбоносные узлы российской истории, связывая их с судьбами тех, кто для русского человека давно стал не образом даже, а символом - Наташей Ростовой, Андреем Болконскоим, Пьером Безуховым. Шла его собственная борьба за жизнь, и в ней он не давал слабины, он был все тот же Римас, что и всегда - немногословный, ироничный, модно одетый…
Он болел, был мучим недугом, а герои Толстого на сцене любили и как красиво любили! Или некрасиво притворялись, что любят. А он снова отсылал их в детство, реконструируя ту самую детскую с куколками и пальмой, где неуклюже впервые признавались в любви, а повзрослев отчаянно вальсировали. И полетный белый танец Наташи, спустя три с лишним часа переходил в чёрный танец смерти - символичный плач по убитому князю Андрею…Проклятая война…Римас ее как будто предчувствовал ещё задолго до всех событий. Он говорил: «Мир ждёт война». В тот раз он прорвался, и смерть, мотивы которой всегда звучали в его постановках, отступила.
Тогда же, к 100-летию Вахтанговском он придумал «День тишины», и так, как отметили вековой юбилей в театре на Арбате не отмечали нигде и никогда. Театр с утра открыл двери для своего зрителя, который наслаждался историей и современностью без шума, привычных речей и оркестра. Официальному он противопоставил человечное - тихое, доброе, мудрое, вечное. Он что-то понимал про вечность, в которую теперь ушёл… Ушел мгновенно - в лёгком разорвался тромб.
Вслед ему театр написал: «Прощайте, Мастер! Прощайте, дорогой Римас Туминас! Низкий поклон и благодарность – за счастье быть рядом с Вами – работать, учиться и постигать великое чудо – Театр!»
