«Поклонницы Талгата ездили за ним на съемки»
— Венера Махмудовна, как вы познакомились с Талгатом?
— 1978 год… Мы с девчонками сидели в фойе гостиницы «Киргизстан», когда я увидела, как к нам стремительной походкой приближается мужчина, одетый в белые джинсы и умопомрачительную рубашку, с перекинутой через плечо спортивной сумкой. Волосы почти до плеч, ослепительная белозубая улыбка… Он прилетел из Москвы, где окончил двухгодичные курсы режиссеров и сценаристов в мастерской Жалакявичуса. Кто-то шепнул: «Это Нигматулин». Мы дружно фыркнули: «Пижон!» Но когда Талгат подошел и начал что-то говорить, шутить, мы все оказались втянуты в его ауру.
Во Фрунзе я приехала на кинопробы. Никогда не хотела стать актрисой, только врачом, только хирургом. После восьмого класса, когда мы с семьей были проездом в Москве, меня прямо на улице пригласил на главную роль в своем фильме Мелис Убукеев, режиссер киностудии «Киргизфильм». Моему отцу это не понравилось. Однако Мелис Убукеев, который собирался снимать «Провинциальный роман», меня все-таки нашел и вызвал на пробы. Меня назвали в честь моей бабушки — актрисы, певицы, танцовщицы, она рано умерла. И мы с мамой решили, что это возможность почтить ее память.
С самого первого дня Талгат всегда был рядом. Думала, это в порядке вещей, ведь партнеры должны общаться. После проб мы разъехались. Впереди брезжило окончание школы и поступление в мединститут. Так что, когда меня утвердили, я от роли все-таки отказалась. Но все решил оператор-постановщик. Он не церемонился: «Ты чего выпендриваешься? Что о себе возомнила?» Все во мне взыграло: «Неужели они думают, что набиваю себе цену? Необходимо поехать и объясниться!» Но едва вновь увидела Талгата, словно другой мир открылся — судьба моя была решена. Начались съемки и наше тесное общение. Талгат ухаживал очень деликатно: действуй он с натиском, я бы наверняка испугалась, но его искреннюю дружбу принимала с открытым сердцем.
Им невозможно было не восхищаться. Как раз вышел фильм «Пираты ХХ века», и на Талгата обрушился шквал зрительской любви. Да я и сама посмотрела этот фильм раз двадцать.
— Его преследовали поклонницы?
— Частенько нам срывали съемки: восторженная толпа поднимала любимого артиста на руки и с возгласом «Салех!» уносила со съемочной площадки. Он к этим проявлениям популярности относился с благодарностью, был открыт и внимателен к людям. Таким оставался до конца жизни.
Многие его поклонницы ездили вместе с нами на съемки, жили в тех же гостиницах. Но я не ревновала. Все внимание Талгата было обращено только на меня: иных слов, чем «любимая», «золотце», «сердце мое», я от него не слышала. Ни разу не ранил меня подозрениями в изменах. Он писал мне потрясающие письма, его телеграммами восторгались почтальоны, часто звонил, и мы говорили, говорили. Мы снимались в разных уголках Союза, и бывало, что встречались только в аэропорту.
— Когда он сделал вам предложение руки и сердца?
— После съемок «Провинциального романа» я приехала на «Узбекфильм», где начались съемки картины «Чужая пятерка». Мы с Талгатом виделись каждый день. Из гостиницы с жуткими условиями он переселил меня в респектабельную гостиницу «Узбекистан», устраивал мне экскурсии по Ташкенту, приглашал в театры, знакомил со своими друзьями. Талгат приехал на съемки заключительного эпизода, и, как только прозвучала команда «Стоп! Снято!», схватил меня в охапку и повлек за собой. На улице я увидела старенький «Москвич-412», его салон утопал в цветах. Я села в этот «букет», и он привез меня в загс. Это был понедельник, загс в тот день не работал, но Талгат договорился, чтобы нас расписали без лишних глаз. Свидетелем с моей стороны стала директор загса, со стороны жениха — водитель. Там Талгат умоляюще посмотрел на меня: «Золотце, прошу тебя, возьми мою фамилию. Мне так хочется, чтобы ты носила мою фамилию. Хочу, чтобы мы были неразделимы». Вечером я заказала телефонный разговор с Алма-Атой и шокировала родителей известием о своем замужестве.
Талгат привел меня к себе в дом, где жил со своей мамой Мединой Галиевной, а сам через несколько дней улетел в Таджикистан на съемки фильма «Время зимних туманов». Известный актер, которого все вокруг обожали, жил совсем небогато. В детстве, чтобы дать сыну образование, мать даже была вынуждена отправить его в интернат. Талгат рассказывал, что походил тогда на волчонка. Он страдал рахитом, все над ним смеялись, оттого решил стать сильным и начал заниматься спортом. Потом работал на заводе, поступил в цирковое училище в Москве. Сыграл первую роль в кино — белогвардейского поручика и отъявленного мерзавца в фильме «Баллада о комиссаре» режиссера Александра Сурина. Затем поступил во ВГИК, в мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой.
— Какие традиции сложились в вашей актерской семье?
— Хотя я выросла в обеспеченной семье, меня не страшили бытовые трудности. Я шила мужу рубашки и брюки, вязала свитера. Ему это нравилось, хвастался: «Это сшила Венера!» Одно время даже строчила платья, которые свекровь продавала на вещевом рынке. Муж редко подпускал меня к плите. Говорил, что огонь и пища — это мужское занятие! Стиркой тоже сам занимался, а я его в это время развлекала: рассказывала последние новости, пела, что очень злило мою свекровь.
«Без меня не рожать»
— Всем известно, что Талгат Нигматулин еще со времен учебы во ВГИКе близко дружил с Николаем Еременко-младшим. Он бывал у вас в гостях в Алматы?
— Часто бывал, как и другие его знаменитые сокурсники. Они с Еременко всегда подшучивали друг над другом, но их связывала крепкая дружба. Как-то раз Талгат занялся приготовлением своего фирменного плова, а Николай заявил, что приготовит свое коронное блюдо — драники. Как «слуга двух господ», я носилась между ними, помогая то одному, то второму. Сколько интересных историй я услышала о кино, съемках, разных событиях!
Однажды во время работы над «Пиратами ХХ века» в Крыму на площадку приехали военные и остановили съемку. Сказали, что обнаружили мину и продолжать работу опасно. Снимали эпизод с подводными минами, и оказалось, что шторм сорвал с каната игровую мину, и ее вынесло в море. Там ее заметили и объявили тревогу. Когда все выяснилось, все очень веселились. Пока Талгат и Николай вспоминали эту историю, драники превратились в угольки, но мы со смехом мужественно сжевали эти черные «мины».
Талгат возглавлял секцию восточных единоборств. Несмотря на огромную загруженность, зачастую в нескольких фильмах одновременно, уделял много времени своим ученикам. Стал и моим тренером по карате. Когда по линии Бюро кинопропаганды Талгат поехал в Джамбул, вдруг вызвал и меня. Он решил, что на встрече со зрителями мы должны быть вдвоем, чтобы продемонстрировать несколько показательных выступлений по карате и кунг-фу. Бесконечно благодарна Талгату за ту уверенность, которую он в меня вселял, за бесценный жизненный и профессиональный опыт.
Талгат приносил домой все записки от зрителей. Женщины часто писали с упреком: «Вы так много говорите со сцены о своей жене, не оставляете нам никакого шанса!» Конечно, мне это было очень приятно. Письма от поклонников со всех концов страны, телеграммы собирались мешками на студии. Я не удивлялась, если на пороге квартиры встречала незнакомых людей, которые приезжали увидеть своего кумира. Привычно накрывала на стол, а Талгат никому не отказывал в беседе. Мы жили в малюсенькой квартирке, но у нас всегда находилось место для гостей.
Талгат стал мне не только мужем. Он стал моим наставником, отцом, братом, другом, подругой… Моим миром! Меня растили в убеждении, что главное — это материальный достаток. Говорю это не в упрек родне, так считали все вокруг. А Талгат объяснил, что есть ценности куда более важные. Родители были атеистами, а он говорил со мной о Боге, о душе и духовных ценностях. Талгат будто раздвинул шоры на моих глазах и открывал мне мир во всей красоте и многогранности. Уложив спать дочь, мы долго беседовали обо всем.
Муж мечтал попробовать себя в качестве режиссера, писал сценарии для фильмов, мультфильмов, пьесы, тексты для песен. Например, текст для песни «Русские березы». Музыку написал его друг, композитор Евгений Ширяев. Певец Мансур Ташматов в 1978 году представлял СССР на конкурсе «Золотой орфей» и удостоился награды за исполнение песни Талгата. Одна из пьес написана им специально для Владимира Высоцкого. Прочитав пьесу, Высоцкий согласился играть главного персонажа, но… наступил 1980 год. Его не стало.
Я всегда была первым зрителем, слушателем, цензором. Это было лестно. У меня не было сомнений, что он талантлив во всем.
— Вместе с Талгатом вы снимались на «Киргизфильме» в нашумевшем фильме-драме «Волчья яма». (За время проката картину посмотрели рекордные 21 млн 400 тысяч зрителей. — Прим. ред.) Расскажите о съемках…
— Мне было все равно, кого играть, главное — работать вместе с мужем. Попав в кино со школьной скамьи, я была еще совсем неопытна, и Талгат помогал вживаться в образ, становился требовательным и жестким. На «Провинциальном романе» в одной из сцен я должна была заплакать, что никак не получалось. После нескольких дублей Талгат, обняв меня в кадре, схватил своими железными пальцами кожу на моей спине и провернул. От боли у меня из глаз брызнули искры и слезы. После я рыдала, а он обнимал, утешал, извинялся и улыбался. Сцена-то получилась!
Во время съемок второй серии фильма «Волчья яма» я забеременела. Режиссер отреагировал бурно: «Вы с ума сошли?!» Талгат пожал плечами: мол, это жизнь… В одной из сцен моя героиня, увидев убитого мужа, сходит с ума. По сценарию я хватала за грудки Талгата, который играл брата моей героини. Он меня отшвыривал, и я падала на землю. Это на пятом-то месяце беременности! Талгат сильно переживал. Бросит на землю, а сам шепчет: «Ты не могла бы падать не на бок, а на спину?»
После каждого дубля подбегал и прижимался к животу, как будто боялся услышать плач ребенка. Когда режиссера все устроило, схватил меня в охапку и ощупал, все ли на месте. Не зря наша дочь Линда шутит, что начала сниматься в виде эмбриона.
Талгат очень любил детей, никогда не забывал двух старших, заботился о них, а Линду просто обожал. Говорил: «В школу не отдам, буду учить сам. Увезу в горы и дам духовное воспитание». На вопрос, кем бы он хотел видеть дочку, когда та вырастет, Талгат ответил: «Да пусть станет хоть сапожником. Главное, чтобы была профессионалом своего дела. А еще важнее, чтобы стала человеком».
Рожать я уехала к маме. Прилетела в Алма-Ату 8 мая и приволокла два ведра клубники: в Ташкенте фрукты и ягоды вызревают гораздо раньше. Через пару дней прилетел Талгат. Мы остановился в доме моих родителей: когда я забеременела, отец стал терпимее. Это был 1983 год. 14 мая мы съездили на рынок, где по огромному блату (популярное словечко того времени) купили стиральную машину.
Наша дочь Линда родилась 14 мая 1983 года в Алма-Ате. Вечером он ушел на встречу в Дом кино, скомандовав: «Без меня не рожать!» Но начались схватки, и меня увезли в роддом. Когда дочка родилась, мне ее даже не показали. Я запаниковала: «Куда вы понесли моего ребенка?» Мне ответили: «Показать папаше. Вон он висит на дереве за окном…»
Тогда в роддомах нижнюю часть окон замазывали белой краской. А верхнюю оставляли прозрачной, чтобы пропускать свет. Талгат примчался в роддом и, узнав номер отделения, залез на дерево напротив окна. До сих пор перед глазами вижу, как он, сквозь оконное стекло, что-то выкрикивает и машет руками… Ребенок три месяца оставался безымянным. Нашла коса на камень: я в то время насмотрелась бразильских сериалов и собралась назвать дочку Марианной. Талгат встал на дыбы: «Назвать мою дочь таким пошлым именем? Она будет только Марией! Черноглазый и черноволосый ребенок, какая она Мария? Можешь представить, что ее будут звать Машкой? Я воспитаю ее так, что она никому не позволит называть себя Машкой. Заставит всех называть себя Марией!» Так мы спорили, пока не вспомнили, что жен Брюса Ли и Пола Маккартни звали Линдами. Мы как раз недавно читали мемуары одной и другой — какие женщины, какие судьбы! Так и постановили: будет Линдой. Дочка лет до пятнадцати страшно обижалась: «Как вы могли додуматься дать мне собачье имя?» Но когда подросла и вышла в мир, наоборот, благодарила. Если спрашивают, не псевдоним ли это, с гордостью достает паспорт.
— Как ваш супруг увлекся духовными практиками, приведшими к роковому знакомству?
— Талгат усердно работал над собой. Занятия восточными единоборствами тренировали не только тело, но и дух. Он много читал, размышлял. В те времена знания, выходящие за рамки советской идеологии, приходилось собирать буквально по крупицам. Слово «медитация» было в новинку, а суфизм находился вне закона. Мы от руки переписывали книги мистика Раджниша, древнеегипетскую «Книгу мертвых», «Розу мира» Даниила Андреева и много других материалов. С трудом добывали самиздатовские книги, которые дарили возможность расширить знания в царящей вокруг несвободе. Он стремился к осознанной жизни, к пониманию и реализации своего предназначения. Говорил, что его миссия в этой жизни — проводник. Показать людям, что есть путь, ведущий к знанию истиной жизни. Для меня и для многих людей Талгат стал учителем, сам того не осознавая. А он искал своего учителя!
Долгое время не могла смотреть его фильмы: внутри все сжималось. Боль не прошла, но пришли мудрость и осознание, что смерти нет, есть переход в вечность. Благодарю судьбу, что в моей жизни есть Талгат!
СПРАВКА "МК"
В феврале 1985 года состоявший в одной из идеологических сект Талгат Нигматулин прилетел в Вильнюс. Уже на месте, в одной из квартир литовской столицы, руководитель секты Абай Борубаев предложил актеру начать заниматься рэкетом, на что тот ответил категорическим отказом. Факт неподчинения вывел лжеучителя из себя. Решив преподать урок «зарвавшейся и обнаглевшей знаменитости», Абай со своими учениками начал актера избивать. Издевательства длились почти всю ночь. Утром сектанты поняли, что перестарались. Они вызвали «скорую помощь», а врачам сказали, что Нигматулина кто-то сильно избил на улице и он с трудом добрался до квартиры знакомых. На теле актера эксперты насчитали 119 ран. 22 удара были нанесены в голову, причем погибший совсем не сопротивлялся. Почему? На это до сих пор нет ответа. Незадолго до своей гибели он крестился. Возможно, его непротивление было высшим смирением и нежеланием отвечать злом на зло.
Верховный суд Литовской ССР приговорил Абая Борубаева к 15 годам лишения свободы, его ближайшего помощника Мирзу Кымбатбаева — к 12 годам, еще двоим убийцам дали 10 и 13 лет, пятый участник расправы был отправлен на принудительное лечение в больницу. Абай Борубаев умер в 1988 году от туберкулеза во время отбывания тюремного заключения. По другой версии, он был убит в тюрьме заточкой, сделанной из ложки. Мирза Кымбатбаев, полностью отсидев свой срок, вышел на свободу и снова начал проповедовать, он умер в 2006 году от цирроза печени.
