— Наталья, нам никак не обойти тему непонятного хейта на открытии памятника Жванецкому в Ростове-на-Дону. Какое объяснение вы можете дать, мягко говоря, странной реакции на увековечивание памяти о вашем муже? И почему именно в этом городе установили?
— Сразу скажу, что памятник сделали на «народные деньги», нашими с Мишей ростовскими друзьями. Почему Ростов? Мы там каждый год бывали на чтениях на «барже» — так подпольно называлось это судно, но это на самом деле был теплоход, где Жванецкий читал произведения, написанные летом.
С 2009 года такие встречи проходили в Одессе — слушатели прилетали к нам туда, но с 2014 года мы решили перебраться в Ростов. И вот теперь ребята, которые нас всегда там встречали, заказали памятник местному скульптору.
— Как вы оцениваете его работу?
— Мне понравилось. Делалось с фотографии, конечно же. Но моя точка зрения такова, что нет смысла говорить: похож, не похож... Михаила Михайловича никто похожим не сделает, его образ только со мной. Но я работой однозначно довольна.
— И тем не менее возникла волна недовольства.
— Пусть меня простят все, но противники установки памятника показались мне какими-то маргинальными… Одна дама, выступая, сказала, что Жванецкий в чем-то там обвинил ребят, сидящих в окопах... Как это комментировать, если Миша не застал спецоперацию? Также мне показывали явные фейки с наложенным звуком. Еще один ярый противник — фамилию его не называю, чтобы лишний раз не рекламировать, — был против просто потому, что он антисемит.
— С подобным мы сталкивались во время прощания с поэтом Львом Рубинштейном, что тут скажешь... Давайте поговорим о хорошем. Какие события готовятся к 90-летнему юбилею?
— 6 марта на доме в Москве, где жил Миша, мы откроем памятную доску. На телевидении будут выходить десятки моих интервью — меня сейчас записывают по нескольку раз в день: ТВ, подкасты, газеты... Признаюсь, столько я не готова была беседовать, но когда идет такой юбилей, мои возможности никого не должны волновать — обязана отработать по полной… Так что я, как робот, рассказывала, рассказывала, рассказывала. Старалась быть эмоциональной, но в какой-то момент поняла, что где-то повторялась, — теперь надежда на то, что наши люди не все каналы одновременно смотрят.
— Я знаю, что задолго до знаковой даты начали готовиться выставки...
— Да, на днях откроется выставка в дружественной галерее: 5 марта, вечером, для своих, 6-го — для всех посетителей.
— Что там будет?
— Афиши, рукописи — в общем, та часть архива, которую организаторы посчитали наиболее интересной. Плюс рисунки Резо Габриадзе.
Они еще подключили журнал «Магазин Жванецкого» — его Миша выпускал лет пятнадцать. Помните, там в создании номеров участвовали Иртеньев и почти все известные наши юмористы? А еще карикатуристы: оригиналы их рисунков представлены в галерее наравне с журналами. Я уже эту выставку посмотрела — очень симпатично получилось.
А со вторым проектом мы едем в Норильск в марте, а в апреле в Новосибирск — туда надеемся добавить кроме Резо еще и рисунки жены Норштейна Франчески Ярбусовой. Она рисовала животных — а я собрала в отдельную книжку рассказы Жванецкого о питомцах и зверях: результат этого сотрудничества мы тоже покажем публике.
Наконец, наши известные артисты, включая Юрия Стоянова, Игоря Золотовицкого, Сергея Маковецкого и Нонну Гришаеву (плюс с ними много молодежи), попробуют читать Мишу со сцены.
— В 2023 году все СМИ опубликовали новость об открытии мемориального кабинета Михаила Жванецкого...
— Он пока не открылся. На этом этапе только помещение перешло в собственность «Москонцерта», они основали на его базе новую площадку, разместили в коридоре у бывшего рабочего кабинета Миши старые фотографии, плакаты, потрет, цитаты из произведений. Начало положено.
Но здание старинное, с плохой крышей, потолок постоянно заливает — пока город не отремонтирует, с места сдвинуться нельзя, такой масштабный ремонт не в моих возможностях.
— Данное место заслуживает того, чтобы стать первым в России музеем Жванецкого?
— Это его главный кабинет из тех, которые были в общественном пространстве. Ближе ему был только тот, который находится в нашей квартире.
— В силу нынешнего политического разделения Украины и России есть проблема доступности общесоюзной доли культурного наследия, оставшегося на украинской территории. Что касается архива Жванецкого: все ли в Москве или значительная часть его жизни предметно осталась в Одессе?
— Конечно, большая часть здесь. В Одессе есть что-то, но это домашние вещи, не самое важное. Про видеоряд не знаю, что принадлежит Украине, — с этим всегда сложно, в разные годы снимали различные компании. Я на видео авторских прав не имею, только на тексты.
— Осенью 2022 года мы беседовали с вами о процессе разбора «архивных завалов» — тогда вы к ним только подступались. Что нашли наиболее яркое и ценное за это время? Какое из неизвестных произведений вас больше всего удивило?
— Я нашла миниатюру, которая никогда не печаталась. Она представляет собой разговор молодого обеспеченного сына с пожилым отцом, которого он везет в Париж. Меня поразило, как Михаил Михайлович показывает восторженность первого и растерянность второго, что-то есть в этом глубоко человеческое: я вспоминаю своих уже покойных родителей, как я звала их в Иерусалим, а они отвечали: «Как-то уже не хочется».
Все, что Миша писал, он через себя пропускал, наверное, тоже считал, что что-то для него уже поздно. Как-то мы собирались на раскопки в старинный город, Миша ответил: «У меня прекрасная фантазия — я знаю, что там увижу. Можно меня туда не везти?»
— Разрешите «МК» опубликовать эту находку?
— Конечно.
— Последнее собрание сочинений Жванецкого увидело свет в 2021 году — обнаруженные тексты как скоро вынудят делать переиздание?
— Я все время сотрудничаю с одним и тем же издательством — именно они выпустили семь томов неповторяющихся произведений. Жванецкий в последний год своей жизни собирал новую книгу — к этому массиву я еще не подступила, просто не хватило времени, — но вот вам готовый том.
И я обнаружила целую коробку с рукописями — там все не известно читателю.
— Каких лет эти тексты?
— И старые, и новые. Из старого я отдаю себе отчет, что не все нужно издавать, — есть фельетоны на чисто производственные темы, что было принято в СССР.
— В стилистике киножурнала «Фитиль»?
— Да. А вот современные произведения, как ни странно, очень острые, там есть даже рассуждения о будущем, которые сегодня лучше не обнародовать, потому что их истолкуют совершенно не так, как надо, хоть на лбу пиши, что это создавалось десять лет назад.
— Я всегда с содроганием думаю, что портфель Жванецкого был «театральным реквизитом», вокруг которого сложилась некая мифология. И в какой-то момент ее развенчают.
— Как именно?
— Окажется, что неизменных атрибутов выступления было несколько — а не один-единственный, принадлежавший отцу Михаила Михайловича и покрытый «патиной» времени.
— Если бы он был не единственный, откуда тогда столько желающих его купить за нереальные деньги? У меня, правда, ощущение, что это не покупатели, а пранкеры, пытающиеся выяснить, как я себе поведу, как я стану продавать этот портфель. Не знаю, зачем это делается. Но портфель был единственным на 100 процентов, он точно отцовский, всегда один и тот же на протяжении всех лет выступлений.
— Какие ваши доказательства?
— А вы на него посмотрите. Эта вещь издалека смотрится прилично, а вблизи замечаешь: все края изодраны, заделаны степлером, — это Михаил Михайлович его самостоятельно ремонтировал.
Жванецкий свой портфель никогда не носил в руках: была специальная сумка на колесиках, а там записные книжки, запасные очки, лекарства, кошелек — и специальное отделение для портфеля…
— Складывается впечатление, что сатирики (и я здесь на примере Михаила Зощенко и Аркадия Аверченко основываюсь) к старости становятся все более сентиментальными и лиричными, постепенно уходят от «смехачества» и озорства юности.
— Несомненно. Грустным Миша, конечно же, не стал, но смотрел на проблемы общества и человеческие слабости мягче. Молодежного задора выскочить на сцену и всех удивить у него уже не было…
Он же не специально говорил смешные вещи, а наблюдал какие-то явления, у него «срабатывали мозги», он выходил на сцену и высказывался. Причем в советское время это было чревато. Миша что-то говорил в микрофон, появлялись какие-то люди, кричавшие: «Где он?!» А Жванецкий садился в машину и быстренько уезжал…
Его поздние вещи прекрасны, они пронзительные, но более лиричные, хотя что-то получалось очень смешным. Но это нам смешно — а он всегда писал серьезно.
До последнего дня писал что-то здесь за столом…
— В каком из текстов Жванецкого вы видите последнее обращение к читателю, прощание с современниками и слова, адресованные потомкам?
— У него есть несколько прощальных текстов, и написаны они были далеко не в его последние дни. В своем творческом, театральном образе он несколько раз пытался сказать публике: «Я ухожу» — его воображение так работало. Свой знаменитый «Портрет», где были слова: «О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье», Миша написал в молодые годы, до тридцати лет. Вчитайтесь: это монолог очень взрослого и мудрого человека.
А если брать именно последние прощальные, то это его маленький рассказ «Я заболел» — помните, про птичек, сад, дом, траву, про все, что предстает перед глазами и умиляет смотрящего, где есть слова «надо было заболеть, чтоб это увидеть».
С позволения Натальи Жванецкой «МК» публикует в нашей новой рубрике «КС» три произведения, два из которых выходят в печати впервые.
Только что ему этот Париж
Из Москвы в Париж, рейс 1811 Air France. Сын, лет сорока:
— Папа, давай сумку. Папа, я тебя укрою. Папа, хочешь виски?
Папа... лет восемьдесят. Седые волосики, синие губы, обреченные безразличные глаза. Еле двигаются веки. Смотрит прямо перед собой. Клетчатый галстук на клетчатой рубахе. Пиджак снял и прижал к груди. Радуется сын:
— Наконец-то, папа! Париж! Осталось 40 минут. Мы прилетели рано, в 10 утра.
— Рано, сынок, рано... Поздно, сынок, поздно!
* * *
Прекрасно сидеть весь день и смотреть на термометр.
Сразу за ним — море.
За морем — небо.
А за мной — все, кто старше.
Скоро мы тронемся в сторону моря.
Все увеличивая скорость и не производя ветра.
Вот бы на нас посмотреть!
Движемся лишь по прямой.
И впервые нам плевать на Америку. На Британию.
Да кто ж их вспомнит в этом мареве, в этом великом, свободном полете.
Ни голоса, ни звука. И воздух не забивает рот.
И незнакомых нет.
Всё из людей…
Уходим многоточием…
В красивую тишину падают лекарства, телефонные книжки, блокноты, подарки, поздравления.
Всё не нужно.
Все опоздали.
* * *
Мой путь
В нашей стране я ухожу с эстрады одинокий и непобежденный. Я всю жизнь боролся с плохой работой такси, магазинов, сферы обслуживания, руководством, и я могу сказать:
«Пора.
Ничья. Я ухожу. Я уступаю дорогу молодым. Я прощаюсь с публикой.
Я делал то, что я хотел.
Я делал то, что вы хотели.
Я смешил вас и расстраивал себя. Когда меня полюбила первая публика, я начал понимать: я боролся за людей, а меня любили за талант. Я страдал и выкорчевывал, а они любовались моим темпераментом.
Я истекал кровью, а у них поднималось настроение, и когда я почувствовал, что занимаюсь не жизнью, а литературой, я сказал себе: пора. Живи тихо. Смотри сквозь лист бумаги.
У меня были увлечения. Были минуты постоянства. Но главный огонь я получал в той молодости, когда думал, что помогаю людям не смеяться, а жить... А когда я почувствовал, что не помогаю жить, а помогаю смеяться, я понял, что мне пора и я ухожу.
Я, конечно, далеко не уйду.
Я, конечно, буду с вами, я, конечно, буду рядом, но это уже будет не тот, кто думал, а тот, кто понял. Я буду с вами, сколько смогу.
Но тот, который думал, ушел, – проводим его, граждане, аплодисментами».
