Николай Рерих — особое явление в отечественной культуре. У него невероятная история и мифология, к тому же сложная судьба. Он не только художник, но и археолог, исследователь, писатель, путешественник, первопроходец, искатель таинственной Шамбалы. Что важно — создатель пакта, который лег в основу Гаагской конвенции о защите культурных ценностей. Рерих предвидел, что мир ждет много потрясений, и ближе к концу жизни приложил максимум усилий, чтобы создать и продвинуть на международном уровне охранную грамоту для культурного наследия. Но все эти грани таланта свалены в кучу, и поэтому мало что можно понять.
Выставку открывают цитаты, вырванные из контекста, плакатно развешенные под потолком. Сложно задержать взгляд на каком-то одном высказывании, вместе они не складываются в единую философию. Зритель попадает на экспозицию, где всё опять же в куче. Тут и иконостас, созданный для фамильной церкви купцов Каменских в Успенском женском монастыре в Перми, и картины из экспедиций на Русский Север, и на Восток, в Азию, и пророческие мистические полотна. Одна из самых эффектных вещей — «Армагеддон» (1936), где читается предчувствие Второй мировой, — зажата в углу. Стоило бы подчеркнуть медитативность работ художника-прорицателя приглушенным светом, точечно подсветив работы. Вместо этого большинство пересвечены так, что невозможно найти точку, чтобы увидеть их без бликов. А из-за громоздкой экспозиционной застройки, которая сталкивает зрительские потоки, сложно подойти к интересующим полотнам, чтобы их увидеть целиком, без чужих голов и плеч.
Николай Рерих многое взял у своего учителя Куинджи, главное — прием, когда свет словно исходит из картины, будто она и есть его источник. Куинджи выставлял свою «Лунную ночь» в почти полной темноте, направив свет на картину, и это произвело фурор в ХIХ веке. В 2018-м примерно так же, в полумраке, его показывали в старой Третьяковке. Смотрелось эффектно. Почему-то уроки Куинджи к выставке Рериха позабыли.
Николай Рерих написал больше Айвазовского — около 7000 работ. Многие — эскизные, сделанные на скорости в экспедициях, задумки на будущее. Из-за того, что такие превалируют, а эффектные и важные вещи либо отсутствуют вовсе, либо распиханы по углам, либо вывешены под потолком, кому-то даже кажется, что Рерих — вовсе не интересный художник, а просто неплохой рисовальщик. Это не так.
Рерих — явление. В его сюжетах — удивительный синтез славянской и восточной мифологии и художественных приемов. Некоторая осознанная наивность письма сближает с русским авангардом. Главную роль играет цвет. Но все это сложно почувствовать, когда стоишь в толпе зрителей, которые мало понимают куда идти, сталкиваются и наступают друг другу на пятки. Там, где стоило бы поставить лавочку для вдумчивого просмотра, негде пристроиться. Не хватает воздуха и логики.
Не спасает положение даже гигантский задник-занавес, созданный Рерихом для постановки «Половецкие пляски» на Русских сезонах в 1909 году для театра Шатле. Эту живописную махину чудом удалось спасти — шестиметровая декорация была сильно изношена и порвана во многих местах. Реставраторы проделали большую работу, восстанавливая ее. Задумывалась она как некий акт единения танцовщиков с живописью и пользовалась огромной популярностью, выдержав около 500 представлений за 10 лет эксплуатации. Вот этого акта единения тут не получилось. Декорацию целиком не видно ни с первого, ни со второго этажа, она в полутьме и совсем не подсвечена. Более того — этикетаж не освещен, поэтому, чтобы прочитать историю легендарного задника, нужно подсвечивать текст телефоном.
В каждую работу Николая Рериха стоит погрузиться и, когда такая возможность есть, живопись уносит в особый таинственный мир. В Третьяковке не то что невозможна медитация, ощущения — как в час пик в метро.
