Лев Рубинштейн родился 19 февраля 1947 года в Москве, окончил филологический факультет Московского пединститута, работал библиотекарем, что позднее повлияло на выбор его самобытного стиля. Свои произведения он записывал на библиотечных карточках, собрав богатую картотеку. Вместе с Дмитрием Приговым и Всеволодом Некрасовым Лев Рубинштейн стал основоположником московского концептуализма. Литературной деятельностью он начал заниматься еще в 1960-е, написал «Знаки времени», «Причинное время», «Целый год. Мой календарь». Его книги отмечены премиями Андрея Белого и «Нос».
Мы поговорили с коллегой и другом Льва Семеновича – поэтом, драматургом, режиссером Вадимом Жуком.
– Вы, наверное, давно знакомы?
– Мы знакомы не очень давно, но очень хорошо. Я же москвич недавний. Живя в Ленинграде, больше интересовался театром. Когда мы познакомились с Лёвой, то естественно подружились. Понятие «концептуализм» меня не греет, не дает ничего нового, не расширяет мое понимание искусства и жизни, но то, что он делал, было на удивление человеческим. Названо черт знает каким противным словом, а читать его карточки и особенно слышать, как он их сам читает, было увлекательно. Вдруг возникала жизнь, а на карточках помещалось по несколько романов. Его формулы были на редкость емкие, необычайно простые. Казалось, что подобное мог сделать каждый, но ты попробуй сделай. Потом уже это стало приемом, а поначалу выглядело необычной литературой, когда фраза, одно слово, интонация влекли за собой огромный шлейф королевских смыслов, где умещались и мышка, и пажи, и Тауэр.
Лева был моим товарищем и собеседником, а они в последние годы выпадают из моей жизни чаще, чем зубы. Их осталось ограниченное число. С Лёвой можно было весело и не обидно поговорить. Запас наших знаний приблизительно одинаков. У него, может быть, больше в одну сторону, у меня – в другую. Нам это давало возможность вести содержательные беседы, когда мы встречались почти случайно в городе, или во время его специальных приездов на нашу дачу. А уж сколько у нас было несодержательных разговоров — и не пересказать. Уход Лёвы – очередная и очень серьезная для одной человеческой жизни потеря. Все мы, ныне живущие, потеряли таких собеседников, как Франсуа Вийон, Вяземский, как круг журнала «Сатирикон»... Современников терять особенно страшно, обидно, невосполнимо.
– Как и чем Лев Семенович жил в последнее время?
– Литературой. Он был человек вполне честолюбивый. Я не говорю, тщеславный, а именно честолюбивый. Он жил выходом книг, своими рецензиями, воспоминаниями, которые сделал литературой. Воспоминания есть у каждого из нас. Разве меньше, чем он, многие помнят, как ели в 1950-е, как гуляли в 60-е и поступали в институт в 70-е... Но только он сделал это литературой, написав книгу «Целый год». Его воспоминания заменяли ему написание романов. Для них нужен квалифицированный читатель, способный сам из отдельных фраз, отрывков, зрительных образов склеить время, которое Лёва так щедро и интересно нам преподносил, начиная от предметов, кончая встречами и перемалыванием фактов истории. Вот чем он жил, по-моему. Он, конечно, еще жил неприятием нечестной и агрессивной действительности, был замечательным бойцом и барабанщиком.
– Почему он все-таки писал на карточках? Они подчеркивали ценность каждого слова, достойного быть зафиксированным отдельно?
– Это понт, ставший литературой, выдумка. Также художники придумывают новую манеру письма. Никто до них так не писал. Например, Мунк придумал свой способ накладывать краски. Или Кандинский с его абстрактными картинами – это же так любопытно. Карточки Льва Рубинштейна – это манера изложения своего внутреннего мира. Поначалу, может быть, это воспринималось как пижонство и ерунда, но он сделал из своей библиотекарской профессии нечто новое. Его осенило в какой-то момент, и он придумал эти карточки, прием, ставший литературой. Нам этого хватит надолго.
Жизнь и смерть отнимают у нас людей. Их сбивают с должностей, их сбивают автомобили. Мы устали подсчитывать потери. Лев Рубинштейн навсегда остался умным, достойным и очень честным человеком.
