Каждый свой фильм он снимал как последний. Это был его принцип. Иоселиани не раз говорил о том, что не бывает так, что сегодня ты снимаешь какую-нибудь дрянь, а завтра сделаешь что-то стоящее. Свою последнюю картину «Зимняя песня» он снял в 2015 году.
Она вошла в конкурс 68-го Международного кинофестиваля в швейцарском Локарно. В тот год там чествовали Марлена Хуциева, шла ее ретроспектива. А по соседству гостил у своей дочери еще один классик советского и узбекского кино Али Хамраев. Они не виделись много лет. Узнав, что Иоселиани в Локарно, Хамраев захотел пригласить его на плов, но никто не знал номера его мобильного телефона. Попытки разыскать Иоселиани, добыть его контакты в фестивальных службах результата не дали. Пришлось записаться на интервью, которое в итоге не состоялось. Зато был дружеский обед в ресторане отеля, где жил приехавший всего на три дня Иоселиани. Жаль, что нельзя было записать те разговоры. Иоселиани и фотографироваться не хотел, но позднее попросил прислать ему фотографии. После застолья мы купили бутылку вина, которое ему нравилось, и оставили у портье с шуточной запиской.
В создании последнего, как оказалось, фильма Иоселиани — «Зимняя песня» (Грузия–Франция) — принимали участие два грузинских министерства — культуры и обороны. Последнее обеспечило съемочную группу пехотинцами и военной техникой. Танки нагрузили унитазами, всяким хламом, который урвали мародеры, насиловавшие старух, дарившие их украшения своим возлюбленным. Таков был образ одной из современных войн, некоей кавказской, без конкретизации. Солдаты гибли, словно на сцене, исполняя чудовищный танец. Действо напоминало гигантский кукольный театр, в который заигрались взрослые люди, забыв о том, что жизнь у них одна и другой не будет. Войнам нет концам, а благополучные французы равнодушно с бокалом хорошего вина следят за происходящим по телевизору. Парижские домохозяйки разделывают рыбу, используя крохотные гильотины. Иоселиани появляется в «Зимней песне» на минуту, чтобы с невозмутимой физиономией понюхать содержимое ночного горшка одной престарелой дамы. Мир рушится, а его герои не теряют жизнелюбия, и в этом их спасение.
Всю жизнь Иоселиани снимал про «фаворитов луны» и «пасынков судьбы», бездельников и пофигистов, шантрапу и выпивох, обитающих на улицах Парижа или Тбилиси. Не раз приходилось брать у него интервью в разных городах и странах, и всякий раз Отар говорил о том, как важно ценить мгновение, ведь в любой момент все может закончиться.
Уроженец Тбилиси, он учился в Москве. А режиссером стал не сразу. Если верить его рассказам, то все произошло по стечению обстоятельств. «Я пытался стать пианистом, играть на скрипке, но ко мне во время моих упражнений подошел мой дядя и спросил: «Так и будешь всю жизнь читать чужие тексты?», — вспоминал Отар. — Рихтер из меня не получился, и я решил заняться математикой, поступил в МГУ, получал стипендию, в три раза превышавшую обычную. Как-то к нам нагрянула военная комиссия. Когда я понял, что из меня хотят сделать человека, работающего на военно-промышленный комплекс, решил бежать. Бомбы я делать не хотел. Выхода не было, и я пошел в кино».
Он поступил в мастерскую Александра Довженко во ВГИК, но мастер через год умер от инфаркта. «Кинематографисты умирали от безысходности, — рассказывал Иоселиани. — После смерти Довженко наш курс остался без руководителя. Так мы и окончили институт. Ни одного негодяя среди нас не было».
Иоселиани вернулся в Грузию, чтобы «монтировать чужие картины, делать из них конфетку», пошел работать на металлургический завод, после чего снял «Чугун», который запретили. И «Листопад» запретили, и его великий фильм «Жил певчий дрозд». «В советские времена был интересный феномен: чем больше ты был в опале у правительства, тем большим уважением пользовался. После того как я снял «Пастораль», мне было сказано, что больше я работать не буду. Я не работал восемь лет, а когда в ЦК компартии Грузии пришел Эдуард Шеварднадзе, он отпустил меня снимать во Францию, рискуя головой. Если бы я сбежал, то ему бы не поздоровилось. Во Франции я снял «Фаворитов луны», а когда вернулся, началась перестройка. Но на кино государство перестало давать деньги. Снимать стало невозможно, и я опять поехал во Францию», — так он описывал свою жизнь.
Единственный инструмент режиссера, по убеждению Иоселиани, — это совесть. Он часто будоражил «муравейник», резко высказывался по поводу чиновников, жуликов всех мастей, которых находил в любой инстанции, в любом жюри. Но любви к жизни это не отменяло. Вот формула его жизни и величие его кино: «Когда ты молод и весел, жизнь воспринимаешь иначе, и неважно, где ты находишься. Было бы время жить. Привечайте друзей, получайте радость от того, что они живут на свете. Присматривайтесь к людям. Важно, чтобы тип, который рядом, был приличным человеком с незапятнанной репутацией, чтобы он не оказался дураком или делателем денег».
