Он на своем балконе пьет утренний кофе, задумчиво глядя в мутные воды канала, я выхожу на свой… «Бонджорно, сеньор Антонио!» — «Бонджорно, — отвечает, — мой русский амиго!». И стоим на своих балкончиках, дышим воздухом Венеции, молчим. Он молчит о давно ушедших временах, я — о Медведкове… Мы уже всё знаем друг о друге. Антонио — пенсионер, сейчас кофе выпьет и гулять пойдет, купит по дороге газету, сядет на лавочке у церкви Сан-Себастьяно и до обеда там будет с такими же стариками разговаривать, голубей кормить да кошек венецианских. А я на работу. В Медведкове я в проезде Шокальского работаю, в конторе какой-то, а в Венеции у меня своя кофейня у моста Академии. Милая румыночка Магда, барменша моя, уже открылась, уже получила вкусные свежие булочки и ждет меня на чашечку кофе.
В Венеции кофе пьют все и постоянно. Мы с ней, пока народа нет, сядем за уличный столик и болтать будем обо всем на смеси итальянского, румынского и русского. О погоде — сегодня плохая, но чем хуже погода, тем лучше Венеция. О любви — она жалуется на своего парня, а я ей — на одиночество.
«Как можно быть одиноким в Венеции? — удивляется Магда. — Как можно одному здесь гулять?»
«Это в Медведкове одному гулять нельзя, — отвечаю я. — А здесь можно. Да я и не один, со мной всегда Безмятежнейшая…» И Безмятежнейшая Венеция благодарит меня, погладив ветерком.
«Хочешь, пойдем вечером, я покажу тебе палаццо Контарини? — предлагаю я. — Говорят, там жила Джульетта…» — «А кто такая Джульетта? — хохочет Магда. — Твоя бывшая?» — «Это же Шекспир…» — удивляюсь я. «А кто такой Шекспир? Твой бывший?» — заливается Магда. Я вздыхаю. Магда не училась в школе №2 в Банном переулке, откуда ей знать Шекспира. Она, может, вообще не училась в своей Олтенице, что на Дунае. «Нет, не могу. Я сегодня занята, — говорит Магда. — Мой сегодня мне татушку бить будет, давно обещал». «Купола?» — спрашиваю я. «Зачем купола? — удивляется Магда. — Мое имя по-японски и мордочку Микки». Микки это ее собачка, чихуахуа.
И уже пришли первые туристы, американцы, шумные, беспардонные. Магда упорхнула за стойку, а я так и сижу за столиком, пью кофе и смотрю на дом напротив. Там девушка на балконе плачет, а в комнате мужик какой-то бегает, вещи, наверное, собирает. Или свои, или ее. Американцы уже набрали всего, сели за столик рядом, и Магда снова ко мне пришла, минералки себе принесла. Ковбои галдят, хохочут, на Магду поглядывают, она им глазки строит.
«В Америку хочешь, Магда?» — спрашиваю. «Хочу, — улыбается. — Ты ж меня в свою Медведкову не приглашаешь». — «А ты поедешь?» — «Поеду».
Тут один американец встал, к нам подошел: «Извините, а мисс не хочет увидеть Лос-Анджелес?» — «Увидеть и умереть?» — спросил я и ответил за Магду: «Нет, не хочет. Девушка хочет увидеть Медведково». — «Медведково? — переспросил американец. — Это где?» — «После «Бабушкинской», — ответил я на русском, и американец отошел. Они, когда русский слышат, всегда отходят почему-то.
А девушка на балконе все плачет, и голос мужской слышен: «Порка Мадонна, порка Мадонна».
«Магда, — спрашиваю, — что это за девушка там, на балконе? Плачет, видишь?». «Ольга, — Магда всех здесь знает, к ней все поболтать забегают. — Тоже из России. Полгода уже живет, ты разве ее не видел? Я ей про тебя рассказывала, про твою Медведкову. Позвать? Ольга!». Девушка с балкона помахала рукой, улыбнулась, и мужик высунулся и сразу исчез. «Ольга, иди к нам! Хозяин кофе угощает!» — и я вздохнул. Магде надо было не барменшей в Венеции работать, а сводницей в своей Румынии. Девушка с балкона ушла, а мужик снова высунулся и на меня внимательно посмотрел. Я в ответ улыбнулся — итальяшки это ж не шпана с подворотни, которым если улыбнешься, то зубы потеряешь. Да им и не улыбался никто.
И снова сидим, молчим, американцы ушли, Магда стол за ними протерла, а по мостику уже Ольга идет — в коротком платье, белозубая, ноги стройные, глаза смеются и ни следа от слез недавних.
«Чао!» — здоровается на итальянском: «Коме ва?». «Хорошо дела, — отвечаю на русском. — А у тебя как? Почему плакала? Обижает тебя твой макаронник?». «Нет, не обижает, — говорит Ольга. — Ревнует»…
Магда пошла кофе делать, а Ольга про себя рассказала — мы соседи, оказывается, она в Москве в Свиблове жила.
«Не скучаешь?» — спросил я. «По Свиблово? — улыбнулась Ольга: — Нет. По маме скучаю». — «Хочешь, вернемся? — предложил я. — Чайхану откроем на Джамгаровке, ты управляющей будешь». «Поздно… — ответила Ольга, — мы завтра в Амстердам улетаем, моему там место хорошее предложили, уже билеты купили». «Сфумато», — сказал я, показав на канал. «Да, — кивнула Ольга, ты прав — сфумато…»
Дымка ползла по каналу, дымка застилала Венецию, дымка скрыла будущее и прошлое, оставив только настоящее — меня за столиком кофейни, улыбающуюся Ольгу напротив, подошедшую Магду с чашечкой кофе. Где-то там, за дымкой, белело блочными домами мое Медведково, блестел Джамгаровский пруд с кладбищем на берегу и шумел проезд Шокальского.
«Я тоже билет купил», — вдруг сказал я. «Куда?» — удивилась Магда. «В Медведково. На завтра. Кофейню тебе оставляю. Два условия — ты сходишь, посмотришь на палаццо Контарини и прочитаешь Шекспира. Хорошо?». — «Бине», — по-румынски ответила Магда, а я встал и пошел. Потом вернулся, поцеловал Ольгу с Магдой и снова ушел, уже навсегда. Пусть живут — Ольга со своим итальянцем, а Магда со своим румыном или кто он там. А я больше не хочу в Венеции просыпаться.
Потому что Светлейшая меня простит, а вот проезд Шокальского — нет.
Я там перееду по реновации, и все хорошо будет.
И никакого сфумато.
Потому что откуда в Медведкове сфумато?
Илья Пророков
Осенило
• Есть люди, у которых талант дремлет в добрых делах и особенно проявляется в злых.
• Совместный бизнес все чаще ограничивался обсуждением меню за обедом.
Владимир Кисмерешкин
● ● ●
• Руки греют даже на аплодисментах.
Резо Двали
● ● ●
• Иногда человек, как рыба, видит приманку, а не крючок.
• Кто не может договориться со своей совестью, договаривается с чужой…
Александр Минченков
Ведущий рубрики Джангули Гвилава, e-mail: satira@mk.ru
