Прежде чем поступить во ВГИК в мастерскую Марлена Хуциева, Иля Малахова училась в Ленинградском горном институте. Теперь она и сама преподает в одной из московских киношкол. Свой первый короткометражный фильм «Пап…» Иля сняла два года назад, хотя окончила ВГИК в 90-е. Теперь состоялся ее полнометражный игровой дебют «Привет, мама». Иля, хоть и дебютантка, но кинематографист со стажем. Она работала монтажером и сценаристом на проектах своего мужа — режиссера и продюсера Бакура Бакурадзе — «Брат Дэян» и «Охотник», премьеры которых состоялись на фестивалях в Каннах и Локарно. Вместе они были сценаристами «Вызова» Клима Шипенко, снятого в космосе.
С Илей мы поговорили после премьеры в Выборге.
— Вы учились у Марлена Хуциева, и у вас был очень интересный курс.
— Да, на нашем курсе учились Артем Михалков, Илья Хржановский, Леван Когуашвили, Бакур Бакурадзе. Там были интересные ребята. Нам было весело.
— Не знаю, удивлю вас или нет, но Марлен Мартынович, с которым мне довелось много общаться, сказал, что одной из лучших на курсе были вы.
— У меня с Марленом Мартыновичем сложные и прекрасные отношения. Я случайно проходила мимо ВГИКа, зашла, а там шел набор. Мне сказали: «Стихотворение читайте». А я знала назубок единственное — «Пестель, Поэт и Анна» Давида Самойлова. «Там Анна пела с самого утра/И что-то шила или вышивала./И песня, долетая до двора,/Ему невольно сердце волновала». Когда я его читала, почувствовала на себе странный взгляд, а потом узнала, что я прошла. Оказалось, что это любимое стихотворение Марлена Мартыновича. Но оно было любимым и у моей потрясающей учительницы русского языка и литературы Людмилы Давыдовны. Это она меня заставила его зазубрить, разобрать. Людмила Давыдовна любила меня. Она отдала мне бобины с записями Галича, которого я до этого не знала, и мне открылся совершенно иной мир. Я же — питерская дама, люблю все ненормативное. Разбуди меня ночью, прочту Самойлова. Во ВГИКе его прочитала и стала студенткой Хуциева. Это было очень странно.
— Зная Марлена Мартыновича, который сам читал наизусть множество стихов, я совсем не удивлена. Почему вы так долго не снимали? Детей воспитывали, мужу помогали?
— Конечно, я работала с Бакуром и воспитывала детей, а дети у меня сложные, интересные. Мне было чем заняться. Я не могла просто взять и начать снимать кино. Не хотела это делать как-то так, между прочим. А посвятить себя кино настолько, как было сейчас, не получалось. Этого момента надо было дождаться. Мне ужасно неловко перед Марленом Мартыновичем.
— За то, что не успели показать ему фильм?
— Думаю, что он его не ждал, но был бы рад его появлению.
— Несмотря на то что вы постоянно были вовлечены в кинопроизводство, возник ли страх, связанный с вашим поздним дебютом?
— Постараюсь объяснить. Когда рождается ребенок и вы после этого три дня умираете, вам говорят: «А знаете ли вы, что ваш ребенок не хочет умирать? Видимо, вы тоже не хотите умирать?» В какой-то момент все страхи становятся второстепенными. Мое ощущение материнства и отношение к творчеству сильно поменялись. Это вообще не про страх. Это про кайф. Страха точно нет.
— Оказывается, у вас была еще и короткометражка.
— Я ее сняла два года назад. И знаете почему? Для подачи в Минкульт полнометражного проекта нужен был короткий метр. И мы за два дня сняли с Машей Фалилеевой (оператор «Привет, мама» вместе с Денисом Клеблеевым. — С.Х.) историю моей семьи. Снимались у нас и Бакур, и все мои дети — Аня, Лери, Дуся. Это очень душевная, домашняя, снятая на даче картина.
— Из нее родился ваш полнометражный фильм?
— Это абсолютно разные истории. Когда у вас есть хорошая ручная камера и вы сами снимаете, то это напоминает документальное кино, но им не является. Это и попытка сделать что-то большее, но это не «Привет, мама», не сорок человек на площадке, где ты отвечаешь за массу вещей. Это не актеры в кадре, а просто люди.
— Хотите вы того или нет, но почерк Хуциева чувствуется в вашей картине, особенно в наполняющих ее звуках.
— Все, о чем я мечтаю, — это совершенно невероятная, всем назло существующая поэзия в кадре, которая меня так безумно восхищает в Марлене. Это кино должно греметь. Дом, в котором живут мои героини, стоит на границе миров. С одной стороны — детский сад, с другой — уносящиеся куда-то поезда.
— У вас появляется надпись «Малая Охта». Вам важен этот район и именно Петербург?
— Конечно. Я родилась в Петербурге. Для меня город — это Малая Охта, поезда и тоннели. Точно знаю, что никогда бы не стала снимать другой город, потому что он не настоящий для меня, а этот настоящий и живой. Я в него приезжаю и не могу уехать. Мне там хорошо утром и вечером, ночью и днем. Там такие невероятные виды из окна, которые ни на что не променяю. С одной стороны — Брейгель, а с другой — Вендерс. Это мое место. Никому его не отдам.
— Так на экране ваш двор с пятиэтажками?
— Да, это мой двор. И я вам его покажу, но не отдам. Понимаю, что пятиэтажные дома, скорее всего, будут сносить, а это невероятное с эмоциональной точки зрения место, волшебное звуковое поле. Вы даже не представляете, как красиво в 4 часа утра звучат с Ладожского вокзала побудки, как проезжают поезда, как летают трамвайчики. Ты можешь быть слепым, но через звук все это увидеть. Как чайки прилетают на помойку и ругаются с воронами. Я их знаю. Ты здороваешься с кассиршей в магазине. Она тебя видит каждый день. И ты не можешь не спросить: «Как ваши дела? Как ваши дети?» Это прекрасный мир. Я его очень люблю. Малая Охта для меня — не просто мое счастливое детство, а оно правда было очень счастливым. Я была там собой. Моим родителям особо не было до меня дела. Они работали. Папа — хирург, мама — учительница. Мой дедушка всегда спрашивал: «Чего придумаем?» А бабушка все время ворчала, всем была недовольна. Прекрасная питерская старушка.
— Как вы встретились с продюсером Натальей Дрозд? Она в последнее время так успешно работает. Достаточно назвать «Один маленький ночной секрет» Наталии Мещаниновой, мировая премьера которого прошла на Роттердамском кинофестивале, финско-российское «Купе номер 6», получившее Гран-при Каннского фестиваля…
— Мы с Наташей давно знакомы. Она прочитала мой сценарий, сказала, что он интересный, но сырой. А мне обязательно нужно с кем-то работать, прокачивать сценарий. Неважно, сценарист это или нет, просто живой человек. Мы стали с Наташей работать. Это было прекрасно. Наташа задавала тонкие вопросы, углубляла сценарий, открывала его для себя. А я его открывала через нее. Мы настолько его прокачали, что он стал нашей вещью, которую нельзя не сделать. Она созрела. Я очень благодарна Наташе за честность и искренность. Она как продюсер была суперкрутая и смотрела на все по-человечески, эмоционально. Это большой для меня подарок.
— Когда вы писали сценарий, то предполагали конкретных актеров?
— Я не предполагала Дарью Савельеву, но видела внутренний компонент энергии и света. Очень долго искала Киру, но точно и сразу нашла Аглаю Тарасову на роль Веры. Когда она пришла на пробы, для меня она оказалась той героиней, которая была нужна. Аглая очень честная, искренняя и талантливая, и главное — у нее большое сердце, оно как море. Не знаю, где бы еще нашла такую естественную супервитальную актрису. Аглая меня спросила: «Ты Кира или Вера? Похоже, что ты Вера». Наверное, да. Я говорю то, что думаю. У меня куча детей.
— Куча — это трое?
— Трое. Еще студентов много, а они для меня как дети. Я к ним так и обращаюсь: «Детка, детка», иногда: «Мама, мама». Они спрашивают, почему я называю их «мама». Да потому, что грузины обычно так обращаются к детям.
— Вы ведь не грузинка?
— Я — нет. Мой муж грузин.
— Грузинский мир присутствует в вашей картине, в ее интонациях, некоторых героях — мужчинах.
— Когда долго живешь с грузином, начинаешь немножко говорить с грузинским акцентом. У меня папа — татарин, мама — русская, бабушка по маминой линии — просто настоящая финка. Во мне нет грузинской крови.
— Получается, что главную героиню пришлось подобрать к Аглае? Они у вас такие разные, из двух отдельных миров.
— Конечно, разные. Они же две сестры. Я вам покажу фотографию моей сестры, и вы поймете, что такое разные миры. Она — голубоглазая, светловолосая, совсем на меня не похожая, но это моя сестра, самый близкий человек. Она младше на 15 лет. Разница в возрасте как у моих дочерей — Ани и Дуси.
— Родители видели ваш фильм?
— Мама видела какую-то рабочую версию. Она меня любит. Какая разница, что я скажу. Она все равно поймет и примет.
— Вам важно, что ваши дети снимались в картине?
— Я не хотела, чтобы они участвовали. Произошло так, что у Бакура шли параллельно съемки в Грузии, и детей просто не с кем было оставить. Мы искали актеров, и кастинг-директор Владимир Голов сказал: «Дуся — персонаж твоего фильма. Снимай ее и не мучайся». Мой сын Лерик сказал: «Мама, я не буду аутистом, я буду изображать аутиста». И он учился его изображать. Для меня это суперценно, когда мальчик-аутист говорит: «Я не буду таким, я буду изображать».
— Сколько лет вашим детям?
— У меня все большие. Ане — 26, Лерке — 25, Дусе — 11.
— Бакур не вмешивался в вашу работу, не пытался вам помочь?
— Я ему не дала такой возможности. Да ему это было и не нужно. У Бакура свой проект — очень крутой. Он снимал в Тбилиси, когда половину съемок шел снег, а это редкое явление. Такого снегопада в Грузии вообще не бывало. Бакур занят своим, а у меня — мое кино, женское.
— Но дома же никуда друг от друга не деться. Все равно что-то обсуждаете?
— Бакур сейчас живет на даче, там монтирует. Я живу в Москве с детьми и монтирую здесь. У меня все сложилось. Мне нравится картина. Такое ощущение, что удалось показать свой женский взгляд на мир. Мне нравится, что людям это интересно.
— Теперь, когда вы сделали самостоятельный фильм, наверное, по-другому будет складываться дальнейшая жизнь?
— Как по-другому? Мои дети не перестанут быть моими детьми, а мои студенты — моими студентами. Наверное, я буду и дальше снимать. Съемки как погружение, но не думаю, что они базово меня изменят. Я всегда была к ним готова. Я вообще всегда ко всему готова. Когда тяжело рожаешь ребенка, а потом еще тяжелее второго, а потом третьего, то ты ко всему готова — к урагану, вьюге, концу света.
— При этом картину сняли тонкую и нежную.
— Я очень люблю своих героинь и прекрасных мужчин тоже. Я всех люблю.
— Мужчины у вас получились очень интересные.
— Они для меня очень родные и все как дети. Была ситуация, когда я не могла решить, каким сделать финал. Пошла к психологу, дала ей сценарий. Она его прочитала. Я спросила, могу ли в конце сделать вот так, и начала говорить о своих героинях. Психолог сказала: «Вы меня пугаете. Вы говорите о них как о живых». Они, конечно, для меня живые. Прекрасно, когда приходит актриса, которая многое может, и она все пропускает через себя, а потом задает крутой контекст. Я смотрю и радуюсь такому чуду. Снимать кино офигенно.
— Кира задает вопрос своему возлюбленному: «Что со мной не так?» А что с ней не так? Мне-то кажется, что все в порядке.
— С ней не так то, что она не верит себе. С ней все так, а ее вопрос — это скорее пощечина, провокация. Я искренне тебя люблю. Что ты в моей жизни? Что я в твоей? Чем я тебе не угодила? Это внезапная, но очень серьезная структурная позиция.
